1. 9. 83 «Что-то завтра, кораблик наш, Малая зона…» Что-то завтра, кораблик наш, Малая зона, Что-то сбудется там? По какому закону — Скорлупкой по мертвым волнам? Весь в заплатах и шрамах, На слове — на честном — одном — Чьей рукою храним наш кораблик, Наш маленький дом? Кто из нас доплывет, догребет, доживет — За других, Пусть расскажет: мы знали Касание этой руки. 18. 9. 83 «Что ты помнишь о нас, мой печальный…» Что ты помнишь о нас, мой печальный, Посылая мне легкие сны? Чем ты бредишь пустыми ночами, Когда стены дыханью тесны? Вспоминаешь ли первые встречи, Дальний стан, перекрестки веков? Говорит ли неведомой речью Голубое биенье висков? Помнишь варваров дикое стадо, И на гребне последней стены Мы — последние — держим осаду, И одною стрелой сражены? Помнишь дерзкий побег на рассвете, Вдохновенный озноб беглецов, И кудрявый восточный ветер, Мне закидывающий лицо? Я не помню, была ли погоня, Но наверно отстала вдали, И морские веселые кони Донесли нас до теплой земли. Помнишь странное синее платье — И ребенок под шалью затих… В этот год исполнялось проклятье, И кому-то кричали: «Мы — братья!», А кого-то вздымали на штык… Как тогда мы друг друга теряли — В суматохе, в дорожной пыли — И не знали: на день, навсегда ли? И опять — узнаёшь ли — нашли! Через смерть, через годы и годы, Через новых рождений черты, Сквозь забвения темные воды, Сквозь решетку шепчу: это ты! 8. 10. 83 «Помню брошенный храм под Москвою…» Помню брошенный храм под Москвою: Двери настежь, и купол разбит. И, дитя заслоняя рукою, Богородица тихо скорбит — Что у мальчика ножки босые, А опять впереди холода, Что так страшно по снегу России — Навсегда — неизвестно куда — Отпускать темноглазое чадо, Чтоб и в этом народе — распять… — Не бросайте каменья, не надо! Неужели опять и опять — За любовь, за спасенье и чудо, За открытый бестрепетный взгляд — Здесь найдется российский Иуда, Повторится российский Пилат? А у нас, у вошедших, — ни крика, Ни дыхания — горло свело: По ее материнскому лику Процарапаны битым стеклом Матерщины корявые буквы! И младенец глядит, как в расстрел: Ожидайте, Я скоро приду к вам! В вашем северном декабре Обожжет Мне лицо, но кровавый Русский путь Я пройду до конца, Но спрошу вас — из силы и славы: Что вы сделали с домом Отца? И стоим перед Ним изваянно, По подобию сотворены, И стучит нам в виски окаянным Ощущение общей вины. Сколько нам — на крестах и на плахах — Сквозь пожар материнских тревог — Очищать от позора и праха В нас поруганный образ Его? Сколько нам отмывать эту землю От насилия и от лжи? Внемлешь, Господи? Если внемлешь, Дай нам силы, чтоб ей служить. 12. 10. 83
«Вот и стихли крики, Пенелопа…» Вот и стихли крики, Пенелопа, Покрывало в сторону! Он вернулся, твой высоколобый, К сыну и престолу. К лошадям своим и горожанам, К ложу из оливы… Ни разлучница не удержала, Ни эти, с Олимпа. Вытер меч, меняя гнев на милость, Дышит львино… Раз его рука не усомнилась — Значит, нет невинных! Всем злодеям вышло наказанье От законной власти… Вот рабыни смоют кровь с мозаик — И начнется счастье. 9. 11. 83 Тане и Ване (Осиповой и Ковалеву) Я проеду страною — В конвойной свите, Я измучу людским страданьем глаза, Я увижу то, что никто не видел — Но сумею ли рассказать? Докричу ли, как мы такое можем — По разлуке, как по водам? Как становимся мы на мужей похожи — Взглядом, лбом, уголками рта. Как мы помним — до каждой прожилки кожи — Их, оторванных на года, Как мы пишем им: «не беда», Мы с тобою — одно и то же, Не разнять! И звучит в ответ Твердью кованное «навек» — То стариннейшее из словес, За которым — без тени — свет. Я пройду этапом, Я все запомню — Наизусть — они не смогут отнять! — Как мы дышим — Каждый вдох вне закона! Чем мы живы — До завтрашнего дня. 12. 11. 83 «Я доживу и выживу, и спросят…» Я доживу и выживу, и спросят: Как били головою о топчан, Как приходилось мерзнуть по ночам, Как пробивалась молодая проседь… Я улыбнусь. И что-нибудь сострю, И отмахнусь от набежавшей тени. И честь воздам сухому сентябрю, Который стал моим вторым рожденьем. И спросят: не болит ли вспоминать, Не обманувшись легкостью наружной. Но грянут в памяти былые имена — Прекрасные — как старое оружие. И расскажу о лучших всей земли, О самых нежных, но непобедимых, Как провожали, как на пытку шли, Как ждали писем от своих любимых. И спросят: что нам помогало жить, Когда ни писем, ни вестей — лишь стены, Да холод камеры, да чушь казенной лжи, Да тошные посулы за измену. И расскажу о первой красоте, Которую увидела в неволе: Окно в морозе! Ни дверей, ни стен, И ни решеток, и ни долгой боли — Лишь синий свет на крохотном стекле, Витой узор — чудесней не приснится! Ясней взгляни — и рассветет сильней: Разбойничьи леса, костры и птицы! И сколько раз бывали холода, И сколько окон с той поры искрилось — Но никогда уже не повторилось Такое буйство радужного льда! Да и за что бы это мне — сейчас, И чем бы этот праздник был заслужен? Такой подарок может быть лишь раз. А может быть, один лишь раз и нужен. |
