Бушардон составил список вопросов, возникших после показаний, данных в предыдущий день, и Зелле скоро поняла, что возвращается в ответах к середине своей жизни и к тому печальному периоду в Берлине. Интонация её рассказа, однако, слегка отличалась от той, которая была во время предыдущего допроса. Она более не пыталась приукрасить незначительное или преуменьшить что-либо. Её голос звучал невыразительно. Она продолжала сжимать платок большим и указательным пальцами.

   — В какой момент вы узнали, какова подлинная профессия Рудольфа Шпанглера? — спросил Бушардон.

Она покачала головой. На платке оказались следы высохшей крови, неизвестно откуда взявшейся.

   — О таком не узнают в одно мгновение.

   — Хорошо, в таком случае когда приблизительно вы узнали о его подлинной профессии?

   — Полагаю, это случилось в Мадриде.

   — Прежде чем вы согласились сопровождать его в Германию?

   — Да.

   — Тогда почему вы не разорвали отношения с ним?

Она опять покачала головой:

   — Простите?

   — Вы знали, что этот человек — германский шпион, и продолжали встречаться с ним. Почему вы согласились сопровождать его в Берлин?

Она услышала, как говорит:

   — Должно быть, я считала, что влюблена. Я стремилась делать то...

   — Вы, должно быть, считали, что влюблены? Очень хорошо, тогда в какой момент вы разлюбили его?

   — Не знаю.

   — Это произошло после того, как он арестовал вашего англичанина, художника Николаса Грея?

Она пожала плечами, по-прежнему глядя на носовой платок, зажатый в руках... Ники говорил, что белый поистине самый обманчивый цвет...

   — Произошло ли это после того, как он арестовал вашего англичанина?..

   — Да.

   — Но если ваша связь с Рудольфом Шпанглером окончилась с арестом Николаса Грея, тогда как вы смогли убедить герра Шпанглера освободить мистера Грея? Пожалуйста, расскажите мне, как вы этого добились.

Она уставилась на сидевших перед ней и какое-то время безмолвно смотрела... Бушардон, в глубоко посаженных глазах которого жила уравновешенность, молодой стенографист с автоматической ручкой, замерший над бухгалтерской книгой.

   — Боюсь... боюсь, что я не... не понимаю.

   — Но вопрос достаточно прост, мадам. Если вы разорвали свою связь со Шпанглером из-за ареста Грея, тогда как вам позднее удалось оживить эту связь и добиться освобождения заключённого?

   — Я не знаю, я не уверена...

Следующей интересующей следствие темой оказались деньги. Бушардон начал объяснять:

   — Мы знаем, что вы получили двадцать тысяч франков от начальника германской разведки Карла Крамера. Теперь вы, возможно, сумеете рассказать нам немного об этом соглашении.

   — Я приняла деньги потому, что германцы отобрали мои меха.

   — Ваши меха?

   — Когда я оставила Берлин летом 1914 года, мои меха конфисковали на германской границе. Я считала, что будет честно в качестве компенсации взять деньги герра Крамера.

   — Но на самом деле repp Крамер давал вам деньги не в качестве компенсации.

   — Нет.

   — Он дал вам деньги в виде задатка за услуги, которые вы могли оказать в Париже... услуги, которые вы могли оказать в качестве агента германской военной разведки. Разве не так?

Она кивнула, глядя, как ручка стенографиста опять метнулась к бумаге.

   — Да, деньги должны были стать задатком.

   — Но вы их взяли только из-за мехов, верно?

   — Да, из-за мехов.

   — Тогда почему вы взяли ещё и три пузырька особых чернил?

Какое-то мгновение казалось, она не может найти слов.

   — Особые чернила?

   — Для секретных сообщений. Невидимые чернила. Вы знаете, о чём я говорю, мадам.

   — Но я выбросила их за борт! — Как будто совершенный ею наедине акт неповиновения получил всеобщую известность.

Бушардон вынул из стола светло-серый конверт. Она поняла, что тот ожидал её с самого начала... светло-серый конверт, в нём три или четыре отпечатанные на машинке страницы.

   — Мы провели детальный химический анализ некоторых личных вещей, найденных в вашей комнате. Среди них находился маленький пузырёк, содержащий оксицианид ртути. Дальнейшие эксперименты доказали, что это вещество с лёгкостью можно использовать для переписывания...

Она прикрыла глаза:

   — Это дезинфицирующее средство, мсье.

   — Что?

   — Дезинфицирующее средство.

   — А, дезинфицирующее средство. И с какой целью вы приобрели это дезинфицирующее средство? Вы были немного беззаботны в ванной комнате? Там, наверное, произошёл несчастный случай с бритвой?

Держа веки по-прежнему крепко сжатыми, она ответила:

   — Чтобы предупредить беременность.

   — Чтобы предупредить беременность? Именно так вы сказали, мадам? — Затем повернувшись к стенографисту: — Это то, что она сказала? Чтобы предупредить беременность? Этот пузырёк с оксицианидом ртути — веществом, служащим для предупреждения...

   — Для применения после... после... чтобы предупредить беременность.

   — О, понимаю. Что ж, это всё объясняет, не правда ли?

И наконец, темой разговора стало подозрение. Бушардон поднялся со стула и подошёл к окну. Какое-то время, казалось, он рассматривает что-то внизу — проходящую баржу? Дерево, склонённое ветром? Рябь на воде?

Затем, довольно драматично — он, ко всему прочему, был французом, — вновь поворачиваясь к ней лицом:

   — А теперь скажите мне, что вы в первый раз почувствовали, когда поняли, что вас подозревают в том, что вы германская шпионка?

Она ощутила, как невольно снова пожала плечами, а губы раздвинулись, чтобы сказать — она не понимает.

   — Что я почувствовала?

   — Да. Что вы почувствовали, когда впервые поняли, что вас подозревают в сотрудничестве с врагом?

   — Полагаю, я... — Она покачала головой.

   — Ну, скажите же. Что это было? Раздражение? Страх? Беспокойство? Что?

   — Беспокойство...

   — Простите, я не расслышал.

   — Я сказала — беспокойство.

   — От того, что скажут люди? Друзья и тому подобное?

   — Да, кажется, так.

   — Значит, вы беспокоились из-за своей репутации. Вы только что узнали, что вас подозревают в том, что вы шпионка, и вы беспокоитесь о своей репутации. — Он повернулся спиной к окну, постоял, постукивая ногтем по стеклу. — Будьте честны со мной, мадам. Согласитесь, что наша река намного красивее Рейна?

Она посмотрела на свои руки. Каким-то образом платок обмотался вокруг пальцев жгутом, даже побелели суставы.

   — Простите?

   — Река, мадам. Сена. Согласитесь, что она намного красивее Рейна?

   — Да... о, да...

   — Даже в самые плохие моменты — много красивее?

   — Да.

Затем, внезапно повернувшись и повысив голос:

   — Где, вы полагаете, мадам, вы находитесь? Так где же, по-вашему, вы находитесь?

Она смотрела сквозь слёзы, как его лицо расплывается.

   — Здесь.

   — Верно. Вы здесь. Вы говорите, что беспокоились из-за вашей драгоценной репутации, когда осознали, что вас считают шпионкой? Вот почему вы отправились в Мадрид на встречу с фон Калле? Чтобы спасти свою репутацию?

Она ухитрилась освободить свои пальцы от платка... небольшая победа.

   — Мне сказали, что, если я получу сведения от фон Калле, это положит конец подозрениям на мой счёт.

   — И кто сказал вам об этом? Марциал Казо?

   — Да.

   — Значит, консул в Виго сообщил вам, что, если вы успешно будете шпионить за фон Калле, официальные сомнения в вашей лояльности по отношению к Франции отпадут. Верно?

   — Да.

   — И вы поверили этому человеку?

   — У меня не было причин не...

   — А что насчёт вашего спутника, Николаса Грея? Вы признаете, что на следующий день он выражал сомнения относительно совета консула? Он даже пытался удержать вас от встречи с фон Калле.

   — Я полагала, что в то время у Николаса Грея были другие причины противиться моей поездке в Мадрид.