Во вторник она появилась в кабинете Ладу на бульваре Сен-Жермен, 283, чтобы получить пропуск для посещения Виттеля. Ранее она видела, как Меррик уезжает по железной дороге, затем позавтракала со своим старым другом из театра. Позднее несколько клерков припомнят её тем утром: сначала почти весёлой, в синей юбке и блузе, и уже несколько раздражённой после того, как она походила по кабинетам, пока не добралась до святая святых французской разведки.

Капитан Ладу позднее напишет в своих мемуарах «Охотник за шпионами» о своей встрече с Матой Хари. Многое там лживо, но общее ощущение от их стычки кажется достаточно точным. День был тёплым. Он увидел её в коридоре и предложил ей стул в своём кабинете, маленьком и убогом, с выстроившимися вдоль одной из стен зелёными шкафами. Скудный свет в окно, выходящее на пустынную улицу.

Ладу, худой мужчина с узким лицом и запавшими глазами, которого она поначалу приняла за незначительного клерка. Позже она вспомнит его, как лису или даже какое-то совершенно отвратительное создание.

   — Скажите мне, мадам, — спросил он, — вы имеете представление, зачем вы здесь?

Она положила прошение на стол:

   — Чтобы доставить немного беспокойства, мсье.

Он закурил сигарету, отвратительную североафриканскую сигарету.

   — Я боюсь, что на самом деле это немного сложнее, чем вы думаете. Видите ли, въезд в Виттель строго запрещён для врагов Республики.

Она перевела взгляд на единственное окно:

   — Боюсь, я не уловила смысла сказанного вами, капитан.

   — Смысл таков: вы — враг Республики?

   — Я так не думаю.

   — О, но британцы, кажется, именно так и считают.

   — О чём вы говорите?

На его столе лежали небрежно брошенные бумажки: видны были уголки телеграмм, напечатанный на машинке список фамилий.

   — Расскажите мне о ваших взаимоотношениях с Жаном Галло, — попросил он.

Она пожала плечами:

   — Он—друг, и я просто не понимаю, почему...

   — А Томас Меррик?

Она рассматривала его руки: сигарета в левой руке, словно игрушечное ружьё, чернильная авторучка — в правой, как крошечная винтовка.

   — Кто вы, капитан?

   — Солдат.

   — В таком случае, солдат, почему вы не воюете?

   — О, я воюю. Каждую минуту.

   — Я и вправду ваш враг?

Он улыбнулся, показав табачную крошку на одном из зубов:

   — Я так не думаю, нет.

   — Тогда почему вам не позволить мне повидаться с моим женихом?

   — О, Меррик — ваш жених?

   — Мы обсуждали вопрос о браке.

   — И могу я спросить, когда должна состояться свадьба?

   — Мы не договаривались ещё насчёт даты.

   — Но за этим дело не станет? Наверное, как только он оправится от ран? — Он встал из-за стола, перешёл к окну. — Я буду откровенен с вами, мадам. Кажется, мои британские коллеги считают вас потенциально опасной женщиной — пожалуйста, дайте мне закончить. Сейчас я не придерживаюсь этого мнения, но, по крайней мере, надо изучить их утверждения. Поэтому вы здесь. Поэтому мы и беседуем.

Она продолжала ещё какое-то время изучать его руки, затем вынула платок, чтобы промокнуть испарину на собственных руках.

   — Да, но о чём мы в самом деле говорим?

   — О лояльности. Мы говорим о вашей лояльности Франции. Скажите мне, вы долго жили в Париже?

   — Долго.

   — И что вы чувствуете? Вы любите его?

   — Я люблю людей, а не места.

   — Тогда позвольте мне поставить вопрос по-другому. Во сколько мне обойдутся ваши услуги, если я найму вас для пользы французского народа?

   — А какого рода услуги вы предусматриваете с моей стороны?

   — О, я полагаю, вы знаете.

Она рассматривала его затылок, эти вводящие в заблуждение прямые плечи пугала.

   — Так ли, мсье?

   — Я думаю, вы определённо знаете. — Потом внезапно отвернувшись от окна и встав к ней лицом: — Назовите мне цену, мадам. Исключительно ради любопытства, назовите мне цену.

Она вздохнула, думая, что это сон — вновь повторяющийся кошмар.

   — Миллион франков.

   — Превосходно, миллион франков.

   — И пропуск в Виттель.

Он вернулся к своему столу, нацарапал подпись под её прошением.

   — Вот, вы вольны присоединиться к вашему доблестному жениху, раненному в Виттеле. Миллион франков, однако, останется предметом дальнейшего обсуждения.

Она засунула прошение в карман, ничего не сказав.

   — Я хотел бы с вами встретиться, когда вы вернётесь из Виттеля.

   — Это приказ, капитан?

   — Думаю, да.

Она действительно провела восемь дней в Виттеле, посещая по утрам минеральный источник и возвращаясь к Меррику днём и вечером. Скажут, что она ненадолго заехала в Контрексевиль, отклонившись от основного маршрута, но это неправда. И не пыталась она завербовать молодого капрала или собрать по крупицам у Томаса Меррика сведения о численности британских войск на Сомме. После пятого или шестого дня она в основном волновалась о том, как скажет ему, что совсем его не любит... и нет никакого сравнения с её чувствами к Николасу Грею. И именно Грей позволит нам увидеть, что если она и была авантюристкой, то довольно глупой, не имеющей никакого понятия о том, как в действительности устроен мир. Кажется, что он прав, но также и ошибается, — она считала, что является авантюристкой по необходимости, будучи романтической натурой, для которой в мире мало пространства и времени.

Она вернулась в Париж и пошла к Жоржу Ладу утром в пятницу. К этому времени Ладу обменялся несколькими телеграммами с Чарльзом Данбаром, завершая план, разработанный, чтобы подвести её поближе к британской сети. Город захлестнула волна ранней летней жары, и улицы были поистине пусты. Когда она шла в офис к Ладу, за нею следовал мужчина на велосипеде. Если бы она заметила, она бы наверняка пошутила на этот счёт.

   — Может, если бы вы остались там ещё на неделю, — сказал ей Ладу, — вы бы избежали жары.

   — Вероятно. Но я подумала, что важно встретиться с вами, чтобы продолжить нашу беседу или как её там...

Её улыбка вызвала в нём раздражение. Он наклонился вперёд:

   — Мы знаем о вашей связи с Карлом Г. Крамером.

Она оставалась сдержанной, спокойно глядя на фотографию на стене и на карту Европы, утыканную булавками. Затем, всё ещё с улыбкой:

   — Что ж, если вы вправду знаете, капитан, тогда известно ли вам, что у меня на самом деле не было никаких отношений с этим человеком?

   — Нет? У меня впечатление — двадцатитысячное впечатление, — что связь определённо была.

   — Ну, если говорить по существу, деньги я приняла в качестве платы за ценности, конфискованные на германской границе. У меня нет представления, что обнаружили или не обнаружили ваши агенты, но эти деньги — просто плата за мои меха.

   — Но Крамер намеревался платить вовсе не за меха, верно?

   — Намерения Крамера к делу не относятся. Я не германская шпионка.

   — Нет, мадам. Полагаю, что нет. Однако немцы этого не знают. — Он замолк, чтобы прикурить, вновь оставив в воздухе едкую вонь. — Вот моё предложение, мадам. Возвращайтесь в Амстердам. Развивайте отношения с Карлом Крамером. Разузнайте для меня две-три мелочи, и я заплачу вам пятьдесят тысяч франков. Ну, что скажете на это?

   — Скажу, что взяла деньги у Крамера и ничего не дала ему взамен. Он едва ли поверит...

   — О, но я могу заставить его поверить вам. Я могу заставить его поверить, что двадцать тысяч франков — лучшее вложение, сделанное им в нынешнем году. И раз вы приобрели его доверие, мы вместе сможем сотворить чудеса.

Она схватила со стола авторучку, ту самую авторучку, которую накануне вертел в руках Ладу.

   — Я не совсем уверена, что готова вернуться в Амстердам, капитан. Я только начала наслаждаться Парижем.

   — Парижа может и не быть, если только прелестная и талантливая молодая женщина, подобная вам, не поможет нам сокрушить в этом мире Карлов Крамеров. Во всяком случае, я думаю, что на всё потребуется не больше месяца или двух... вы, несомненно, сможете уделить около месяца вашего времени для спасения Франции, особенно Парижа, который вы так обожаете.