— Я столкнулся с порядками, заведенными банковской системой, ещё в юности, когда отец моего друга покончил самоубийством. Он не смог отдать кредит банку «Имперский стандарт». После его смерти мать друга была вынуждена уехать колонизировать новооткрытый мир по направлению банка. Пашка мне написал несколько сообщений, а потом пропал. Говорили, что колония оказалась нежизнеспособной, а что стало с колонистами, никто не объяснил. Больше я о Пашке ничего не слышал.
Грег помолчал несколько секунд, Мюллер его не торопил.
— Многих друзей моих родителей буквально закабалили банки, когда те не смогли вернуть вовремя кредиты. И чем старше я становился, тем больше этого свинства наблюдал. Государству на банковский беспредел, судя по всему, было глубоко наплевать, да и сейчас отношение не изменилось. Единственное, что я мог себе позволить — это бросать камни в окна банкиров, да устраивать мелкие пакости, вроде натравливания стада бизоно-овец на личный флаер управляющего филиалом. Кстати, за эту проделку меня чуть не посадили — к счастью, доказать ничего не смогли. Последней каплей, переполнившей меня, оказалась поездка на Гобарт. Если вы не знаете эту планету, то она является сельскохозяйственным миром.
— Знаю, — кивнул офицер, — у меня там есть несколько знакомых.
— Когда мне стукнуло семнадцать, я прилетел на неё в поисках работы. То, что я там увидел, ужаснуло меня. По сравнению с Гобартом у нас, на Алии был сущий рай. Все, буквально все находились в зависимости у Тройственного межпланетного банка. Управляющий тамошнего отделения банка был одновременно президентом планеты, а также главой местного преступного мира. Бедолаги-фермеры вкалывали по двадцать часов в сутки, чтобы отработать норму, наложенную на них банком. Как это можно назвать? Самое настоящее рабство. И это в двадцать шестом веке!
— Есть места и похуже, — заметил майор. — Думаешь, на шахтёрских мирах дела обстоят замечательно? Там периодически бывают настоящие восстания. Точнее, периодически там бывают мирные промежутки, а восстания — практически не прекращаются. А Гильдия свои щупальца распространяет везде.
— Знаю. Кстати, если бы не встреча с кидалами из Гильдии, я бы, наверное, до сих пор мотался по баракам, а вечером за кружкой дрянного пива возмущался бы низкими ценами на пшено и высокими процентами в банках. Но мне не повезло, и я нарвался на мошенников, которые облапошили доверчивого провинциального парня. — Грег усмехнулся. — Сейчас я бы из них душу вытряс, а тогда… тогда я остался с двумя кредитками в кармане. И пошёл их пропивать в ближайший бар, решив, что жизнь закончена.
— Выход не из лучших.
— Да, согласен. Там, в баре, ко мне подсела какая-то женщина. Заказала море выпивки за свой счёт, накачала меня до бровей, а потом сказала, что я могу сказочно разбогатеть. Всего-то и надо было забраться в офис Массона — того самого управляющего, и стащить оттуда некие документы. Я согласился.
— Нанять пьяного подростка, запустить его в охраняемую зону, чтобы вытащить документы из сейфа? — недоверчиво переспросил майор. — Как-то не верится. Она что, слабоумной была, эта женщина?
— Нет, — ухмыльнулся Грег, — она была отставной любовницей «шефа планеты». Она скормила мне гору таблеток вытрезвителя, сунула кодификатор для подбора кода открытия и даже снабдила псевдоплотью с отпечатками пальцев бывшего любовника. Вот так я и пошёл на своё первое дело: ещё не протрезвевший, с горой оборудования, не знающий куда идти и что делать. Мне тогда жутко повезло. Только чудо, которое помогает дуракам и пьяницам, спасло меня. А я был в обеих ипостасях…
Мюллер усмехнулся.
— Так вот, чудо позволило мне не только пробраться в кабинет Массона, но и выйти оттуда невредимым вместе с документами и почти четырьмястами тысячами кредиток. Документы отдал, а деньги… Я решил раздать их тем, кто в них нуждался больше меня и принялся раздавать деньги, закладные и векселя фермерам, чтобы они расплатились с долгами. Но люди боялись брать кредитки из моих рук. Я пытался убедить их, что делаю это безвозмездно, чтобы они могли спокойно жить, растить детей и не зависеть больше от Тройственного банка. Фермеры мне поверили…
— Неужели? — с сарказмом спросил Мюллер. — Удивительно!
— Да, — Грег, погрузившись в воспоминания, даже не заметил иронии, — потому что в разгар раздач денег меня накрыли громилы Массона. Так бы я и покоился на Гобарте, но тут взбунтовались фермеры. Они покрошили в капусту боевиков, правда, и их тоже полегло немало. А после этого на всей планете началась настоящая революция. Тройственный банк потерял на Гобарте не только престиж, но и филиал, а также всех своих представителей. А я улетел первым же рейсом, увозя с собой около пятидесяти тысяч кредиток. Тогда-то я и решил посвятить свою жизнь подобной деятельности. Только потом я поступал не столь опрометчиво…
— Вот, значит, как было дело, — протянул майор. — А ведь до сих пор никто вразумительно не может объяснить, почему на Гобарте произошло то побоище, в результате которого Тройственный банк лишился целой планетной системы. А оказалось, что дело всего лишь в одном человеке. Значит, за подобные дела тебя и прозвали Робин Гудом?
— Ну, да. Может быть, я и идеалист, но видели бы вы лица детей из сиротских приютов, когда им на деньги, которые я перечислял, покупали всякие подарки и…
Грег отвернулся, чтобы Мюллер не увидел, что его глаза подозрительно заблестели. Впрочем, майор тоже почему-то отвернулся.
— Рассказывать все мои похождения долго. Всё шло достаточно гладко, я даже ни разу не использовал свой «Шмеллер». А в здании «Супербанка» мне пришлось убить двух человек. Полицейских.
Мюллер положил руку на плечо Григория.
— Забудь об этом. Их семьям выплатили пенсии. У них такая работа. Была. И у тебя теперь такая же работа. Как это ни странно, но одиночное убийство карается едва ли не строже, чем массовое. Примеров в истории полно. Если человек убивает кого-то одного, он — убийца, но если он убил тысячи, он — завоеватель. Вся история человечества — это сплошная череда войн. И теперь, когда мы вышли в дальний космос, мы продолжаем вести войны уже с инопланетниками: с людьми и чужаками. И еще не случалось такого, чтобы мы, люди, сделали что-либо мирным путем. А если и случалось, то никогда не доводилось до конца. И вообще, только в Библии написано «подставь правую щеку, если ударили по левой». В жизни же все по-другому. Когда я пытался тебя ударить, так ты был готов меня с пластиком на полу сравнять, разве нет?
— А что тогда делают церковники всех мастей в войсках? — полюбопытствовал Грег. — Призывают солдат к мирному решению войны? Звучит абсурдно.
— Ой, не сыпь мне соль на рану! — отмахнулся Мюллер. — Я не могу ответить тебе на этот вопрос. Скажу одно: в нашей спецроте ты не увидишь ни одного проповедника. Разве что сам пожелаешь к ним наведаться.
— Это вряд ли.
— Ладно, это всё лирика. Теперь, Григорий Шумский, ты будешь солдатом на стороне закона. Я, разумеется, не призываю тебя сдавать с потрохами своих бывших друзей, но если ты с ними встретишься, то…
— Я это понимаю, — сдержанно ответил Грег.
— Чтобы ты понимал всё до конца, скажу сразу: наши операции иной раз заключаются в усмирении тех самых парней, которым ты раздавал деньги. Когда эти ребята, одуревшие от наркоты и безнаказанности, режут всех и вся якобы во имя свободы. Когда в результате таких «революций» погибают целые города по той простой причине, что некому становится обслуживать систему регенерации, как было на безвоздушной Лабранье. Там бунтовщики поубивали весь техперсонал и погибли сами. Но вместе с ними погибли женщины и дети. Мы прибыли для усмирения бунтовщиков, но… усмирять оказалось некого. В общем, на досуге тебе есть о чем подумать, чтобы точно знать: на чьей ты стороне. От этого будет зависеть не только твоя жизнь, но и твоих будущих товарищей.
Грег молчал. До сих пор он как-то не задумывался над этой стороной вопроса.
— И вот ещё что… — Мюллер замолк, пристально глядя куда-то в угол каюты.
