Врачи беспомощно разводили руками. Ее записка — как насмешка судьбы. «Ты еще пожалеешь» — обещала роковая запись, и внутренний карман Виктора, где хранился этот обрывок бумаги, нестерпимо выжигал сердце.

«Ты выбрала плохой сценарий, детка, — грустно думал Виктор. — Теперь сама себя жалеешь. Поздно, ничего не исправить».

Ника потеряла ребенка. Виктор внезапно испытал ощущение, будто у него украли что-то очень ценное. Отняли нечто важное, о чем раньше он не догадывался и потому совсем не ценил. Только теперь он обнаружил, что, оказывается, совсем не прочь стать отцом, большим, сильным и всезнающим папой, что ему нравилось бы, если б малыш залезал к нему на колени, обвивал шею крохотными ручонками и шептал на ухо: «Хочу игрушку, па…»

И он злился на Нику. Злился за то, что своим глупым поступком она лишила его такой простой возможности испытать такое огромное счастье — быть отцом. «Даже если ты выживешь, Ника, — решил он, — мы расстанемся».

Вероника и не подозревала о принятом решении. Она лежала в палате, уверенная в том, что раз уж она находится в элитной больнице, то для этих врачей не существует ничего невозможного, что они смогут исправить все ошибки, совершенные ею по незнанию. Жаль, конечно, что потерян ребенок, такой выигрышный козырь, с помощью которого можно было манипулировать Виктором. Ну да ничего, как только она выздоровеет, эту карту снова можно будет разыграть.

Подумаешь, выкидыш. Забеременеем еще разок — не сложно…

…Виктор вошел в палату. Ника показалась ему похожей на куклу, некогда очень живую и красивую, а теперь — с поблекшим, словно вылинявшим лицом. Единственно привлекательными на этом личике оставались только глаза — большие, прозрачные, стеклянные… но пустые. Кукольные такие глазенки, позаимствованные у глупышки Барби.

Он смотрел на нее и никак не мог понять, почему раньше она ему так нравилась, почему он жил с ней, почему позволил зачать от него ребенка. И в сердце его царила та же черная пустота, что и в ее глазах.

— Зачем ты это сделала? — сухо спросил он.

— Ты волновался за меня, милый? — Ого, она еще и кокетничать пытается!

Захотелось закричать на нее, ударить побольнее, так, чтобы разбить это фальшивое лицо на осколки. Виктор промолчал, отвернулся, чтобы сдержать эмоции, нервно прошелся по палате. Два шага — вправо, два шага — влево, четыре — вперед, четыре — назад.

Все, можно говорить дальше. Он достал из кармана ее записку, прикинул, не швырнуть ли ей в лицо, но только потряс у нее перед носом.

— Ты сама неужели нисколько не жалеешь о том, что натворила? — холодно поинтересовался он, так и не обнаружив волнения.

— Прости, — тихо прошептала она. — Я не хотела… Не думала, что все выйдет так…

Ее глаза наполнились слезами — такими же стеклянными слезами, как и глаза, породившие эту горькую влагу.

Она явно не прочь открыть новый театральный сезон, но Виктор уже не верил ни слезам, ни раскаянию, ни даже страданиям. Опять игра, сердито подумал он, притворство, варварство.

«Ты никогда ни о чем и ни о ком не думаешь, — со злостью думал он. — Просто потому, что не умеешь это делать».

— Ладно, — сказал он. — Спи. После поговорим.

И вышел.

«После» не будет, Виктор решил не возвращаться. В кабинете врача он сунул тому в руку пухлый конверт с деньгами, распорядился обеспечить пациентке самый лучший уход, попросил звонить в случае новых просьб и пожеланий, а также — информировать об изменениях в ее состоянии.

И на этом поставил точку. Для Ники больше нет места в его жизни. Он попрощался с ней.

На крыльце его ждал Юрий.

— Как она? — заботливо спросил он, заметив хмурый вид Виктора.

Тот рукой махнул — дескать, не хочу… Они молча дошли до машины.

— Что у тебя? Юрист смотрел контракт? — спросил Виктор, когда они отъехали от больницы.

— Да. Только… — Юрий замялся. — В общем, он говорит, что фирма «Арден» пребывает на грани банкротства. Если она пойдет ко дну, то и нам проблем подкинет.

— Понял. Так они, выходит, пытаются выкарабкаться за наш счет?

— Выходит, — подтвердил Юрий. — Но если дела их поправятся, то и мы получим прибыль. Можно помочь друг другу. Решай.

— Пальцы вниз, — быстро ответил шеф. — Зачем они нам? Без них обойдемся.

— Как ты быстр! — недовольно отреагировал Юрий. — А ошибиться не боишься?

— Нет. Обиднее всего долго думать, а потом принимать неверное решение. Еще что есть?

— Да. Помнишь того юношу, которого ты прослушивал? Ну, в тот день, когда… — вновь запнулся Юрий.

— Барсов?

— Ага! — обрадовался Юрий. — Хорошая у тебя память! Ну так вот. Он все-таки нашел себе спонсора, и его будут продюсировать. Кстати, ты тогда метко попал. В самое яблочко! Спонсор учится в Гнесинке, на оперного певца.

— Мне-то какое до этого дело? — хмуро перебил его Виктор.

— Сначала дослушай! Этот спонсор прежде никогда еще продюсерской работой не занимался. — Юрий начал бурно жестикулировать — он всегда так делал, когда нервничал. — Какой-то богатый охламон… короче, он хочет не просто записывать диск нашего Барсова, а снять тому студию и на ее базе организовать собственную продюсерскую компанию. Предлагает нам большие деньги…

— Пальцы вниз! — вновь отрезал Виктор.

— Но он предлагает больше, чем стоит вся эта студия! — возбужденно ответствовал помощник. Это большие деньги, Витя…

— Я не собираюсь никому продавать свою студию, — разозлился Виктор. — Если он не знает, куда девать деньги, пусть построит себе собственную! В любом месте, где ему заблагорассудится!

Виктор не на шутку рассердился.

Юра же обиженно насупился. Оно, конечно, понятно, у человека — свое горе, но зачем же на других срываться да к тому же отказываться от выгодных сделок? Однозначно Витька изначально был не прав насчет Барсова — на пареньке можно было сделать неплохие деньги. Видный, симпатичный, такие девчонкам нравятся, очень обаятельный, особенно когда улыбается… а уж голос — тут Виктор и сам признал, что все выше нормы. Однако же — неформат…

Кто-кто, а Витька разбирается. Сам когда-то Гнесинку окончил с отличием, обладает редким даром, называемым «абсолютный слух», — только певцом не стал. Разонравилось, говорит. Решил бизнесом заняться. Тут и азарт, и искусство, и богатство. И все-таки… Подумаешь, Барсов — неформат! Была б на то воля шефа — сформировали бы Барсова как надо: обтесали, обкатали и намылили бы! А там, глядишь, он и сам бы стал для себя песенки писать, те самые, про два притопа да три прихлопа…

— Останови-ка, — прервал размышления Юрия голос Виктора.

Водитель мягко затормозил. Юра выглянул в окно. Так увлекся своими мыслями, что и не заметил, как подъехали к офису.

— Я — домой. — Виктор протянул ему ладонь для прощания. — Есть кое-какие дела. Если вдруг что-то срочное — звони.

Юрий с кряхтеньем выбрался из машины, махнул рукой вслед и печально проводил автомобиль глазами. Видно, в этот раз Нике удалось выбить его из колеи не на шутку.

Виктор бесцельно бродил по комнатам. Работать не хотелось. Цифры, буквы, таблицы и параграфы — все они, словно сговорившись, попрыгали с мест, разъехались перед глазами, смысл прочитанного испарялся на ходу, так и не успев зацепиться ни за одну извилину под черепом.

Виктор бросил свои бесплодные старания. И опять заходил из комнаты в комнату.

Дом стал чужим. На глаза повсюду попадались вещи Ники. Виктор достал большую дорожную сумку и стал собирать ее вещи. Все без разбора — маечки, туфельки, баночки, колечки, бантики-заколочки и всякую остальную дребедень. Выйдет из больницы и прямиком отправится восвояси.

Все! Надоело. Пускай закатывает свои истерики и устраивает представления перед кем угодно, а он — пас. Сейчас Виктор уже почему-то не сомневался, что Вероника выживет. Такие, как она, живучие, их никаким пентобарбиталом не вытравишь.

Раздалась трель мобильника. Отвечать не хотелось, но он все же посмотрел на высветившийся на экране номер. Не из больницы.