Тот послушно пошел.

— Конечно, ничего страшного не произошло, — успокаивала она сестру, гладя ее по распущенным волосам. — Тихо, полежи. Хочешь чего-нибудь?

— Спать хочу, — прошептала, утихая, Катя.

— Хорошо. Ложись. Достать тебе подушку?

Катя испуганно озиралась, будто сама комната, весь вид ее пугали девушку.

— Хочешь лечь у меня в комнате? — догадалась Аня.

— Да, — слабо произнесла она.

— Пойдем. — Аня помогла ей встать, проводила к себе.

Кое-как уложив сестру, она подошла наконец к милиционеру. Тот стоял у окна и старался разглядеть что-то внизу.

Услышав шаги, он обернулся.

— Кем вы ей приходитесь? — громко спросил он.

— Тихо, она уснула, не разбудите, — предупредила Аня. — Я — ее сестра.

— А родители? Они где? — спросил он уже тише.

— Она живет со мной. Что произошло?

— Ее изнасиловали.

— Я это уже поняла. Кто?

— Парнишка выбросился с балкона, когда мы взломали дверь. Остался жив, падение смягчили кусты, что внизу растут. Но он без сознания, его увезли в центральную больницу, она здесь рядом.

— Кто он? Вы знаете его?

Милиционер все больше удивлялся ее ледяному спокойствию — ведь с родственниками пострадавших разговаривать обычно очень трудно. Точно так же, как та изнасилованная девочка, они впадали в истерику или, окаменев, молчали в шоковом состоянии.

— Максим Светлов. Его узнали пацаны, которые вызвали милицию. Похоже, они из одной компании. Сказали, что за дверью был какой-то подозрительный шум, никто не открывал — ребята забеспокоились, стали звонить вашей сестре на сотовый, и она позвала на помощь… Так нам возбуждать уголовное дело об изнасиловании? Да? Тогда нужно, чтобы ее освидетельствовал судебно-медицинский эксперт. Ну и ваше… вернее, вашей сестры заявление…

Разговор прервал телефонный звонок.

Аня каким-то наитием догадалась, что звонят из больницы, и не стала брать трубку. Но вместо нее ответил милиционер.

— Это вам, из больницы, — сказал он Ане с глупым лицом, смутился, но тут же вспомнил: — Ах да, вы же врач!

Аня взяла телефон.

— Да… Нет, сейчас не могу… Пусть оперирует кто хочет! У меня семейные проблемы… Меня это не волнует…

Она бросила трубку, выдернула из розетки шнур стационарного телефона — натолкнулась на изумленный взгляд милиционера.

— Вы что же, тоже хотите, чтобы я бросила сестру здесь одну и помчалась спасать того подонка, который ее изнасиловал? — злобно прошипела она.

— А… Так это, выходит, насчет него звонили? Вы в той больнице работаете? Ого… — Милиционер почувствовал, как у него вдруг взмокла спина.

— Уходите! — сказала Аня. — Мы не будем подавать заявление.

— Но…

— Никаких «но»! Катя вашим экспертам и близко к себе подойти не позволит! — взорвалась Аня. — Вы сами видели, что с ней было, когда вокруг нее врачи толпились?

— Да-да. Извините… — Милиционер весь так и сжался, будто боялся, что и его, как того фельдшера, она сейчас ударит, попятился к выходу, но, увидев изуродованную дверь, все же остановился. — Я сейчас пришлю кого-нибудь, чтобы вам дверь поставили на место.

— Спасибо, — бесцветно отозвалась она.

Из комнаты доносились звуки, похожие на стоны.

— А это еще кто там? — внезапно спросил он.

— Никого. Там только Катя, — сказала Аня, взглянув на него с укором.

Милиционер (Аня так и не узнала ни его фамилии, ни должности; должно быть, здешний участковый, которого, она слышала, только недавно назначили) вдруг почувствовал себя виноватым, будто это он и есть тот самый отвратительный преступник.

— Извините, — еще раз повторил он. — Если все-таки надумаете, приходите в отделение, напишете заявление. Без этого мы не сможем открыть дело.

— Не надо ее мучить, — грубо оборвала она его предложение.

— Ну, как знаете…

Аня нетерпеливо дожидалась, когда же милиционер наконец уйдет. А тот все еще медлил, шарил по карманам, вынул блокнот, записал что-то.

— Вот мой номер телефона, — сказал он, протягивая оторванный листок. — Звоните…

И вновь медлил, не уходил.

Аня, так и не дождавшись, сама развернулась и ушла в комнату, бросив его у сломанной двери. Милиционер постоял немного, рассеянно рассматривая собственное отражение в зеркале возле двери — худой, высокий, нескладный, переминается с ноги на ногу, не знает, что сказать… А что скажешь? Их вызвали, когда уже все случилось. Что соседи-то делали, когда девчонку насиловали? Сидели небось, забившись в свои норы! Зато когда милиция подъехала, все сразу повыскакивали — всем же любопытно на чужое горе поглазеть! А заодно и посетовать на плохую и нерасторопную работу органов…

Не разгонишь их ничем! Но теперь пусть не врут, что ничего не слышали. Девчонка вон какая горластая, только что так кричала, что, дай Боже, мертвого разбудит…

Аня тихо вошла в комнату, где лежала Катя.

Сестра быстро вытерла слезы и, хлюпая носом, попросила:

— Не говори ничего маме.

— Не скажу, — пообещала Аня, взяв ее за руку.

А Катя пальцы ее сжала крепко-крепко.

— Он разбился насмерть? — спросила, помолчав, Катя. В ее глазах стыл ужас.

— Нет, — ответила Аня сквозь зубы. — Его увезли в больницу.

— Туда, где ты работаешь?

— Да.

— Тебя сейчас вызовут на работу?

— Уже позвонили…

— Не уходи, — еле слышно сказала Катя.

— Не уйду.

Аня прилегла рядом с сестрой, обняла ее.

Первой по ту сторону мрака появилась боль. Долгое время только она одна и существовала.

Но однажды утром до слуха Виктора донесся щебет птиц за окном, следом — гудки машин. Знакомые звуки прорезали туман в сознании, а с ними постепенно возвращались и другие, такие знакомые по прежней жизни ощущения — утренняя прохлада, лучи солнца, что проникали через веки и окрашивали мир снаружи в красный цвет.

Виктор открыл глаза и увидел, что лежит, вытянувшись, словно покойник, в струнку, на узкой кровати в ослепительно белой больничной палате.

Стало быть, он не умер.

Виктор начал вспоминать все, что произошло с ним до потери сознания. Все это случилось очень давно, еще по ту сторону мрака…

Кто-то зашевелился рядом, встал. Виктор с трудом повернул голову и увидел медсестру. Она засуетилась, стала поправлять ему капельницу и, велев лежать тихо, побежала за врачом.

Похоже, наступал финал того, что казалось Виктору вечностью. Он попробовал пошевелить пальцами ног. Успешно. Да, ноги он чувствовал, хотя они и были в гипсе. «Значит, ходить буду, — удовлетворенно подумал он. — Хорошо… Не хочется в инвалидном кресле разъезжать по офису…»

Он зажмурился, снова открыл глаза… Стены палаты перестали качаться. Туман в голове то наваливался густо и плотно, то понемногу рассеивался; в нем, словно островки в океане, стали возникать обрывки воспоминаний всего того, что произошло с ним после аварии. Деталей он почти не помнил, а то, что с трудом вспоминалось, являлось смутными неяркими картинками, до странности разорванными и разрозненными. Как он очутился в больнице, кто привез его сюда, он не помнил вовсе.

Но помнились бесконечно долгие ночи, бесчисленные сиделки. И — инъекции, инъекции, инъекции… Стоило хоть чуточку ему прийти в себя, как кто-нибудь тут же являлся и всаживал в него шприц с какой-нибудь очередной болючей дрянью. Эти лекарства не снимали боль окончательно, просто из острой и разящей она превращалась в тупую, ноющую.

Минут через десять дверь приоткрылась. На пороге возникла медсестра, за ней — врач, который сдерживал прорывающегося в палату Юрия. Разумеется, эта попытка закончилась для врача полным фиаско — не было, пожалуй, во всем мире сил, способных остановить старого друга.

— Лика, — слабо сказал Юрию Виктор. Как он ни старался, голос оставался тихим. Сил все еще недоставало.

— Если хочешь, я приведу ее сюда, — предложил смиренно Юрий. — Пусть даже придется тащить ее за волосы.