«Ордена теперь никто не носит…» Ордена теперь никто не носит. Планки носят только дураки. И они, наверно, скоро бросят, Сберегая пиджаки. В самом деле никакая льгота Этим тихим людям не дана, Хоть война была четыре года, Длинная была война. Впрочем, это было так давно, Что как будто не было и выдумано. Может быть, увидено в кино, Может быть, в романе вычитано. Нет, у нас жестокая свобода — Помнить все страдания. До дна. А война — была. Четыре года. Долгая была война. О погоде 1 Я помню парады природы И хмурые будни ее, Закаты альпийской породы, Зимы задунайской нытье. Мне было отпущено вдоволь — От силы и невпроворот — Дождя монотонности вдовьей И радуги пестрых ворот. Но я ничего не запомнил, А то, что запомнил, — забыл, А что не забыл, то не понял: Пейзажи солдат заслонил. Шагали солдаты по свету — Истертые ноги в крови. Вот это, друзья мои, это Внимательной стоит любви. Готов отказаться от парков И в лучших садах не бывать, Лишь только б не жарко, не парко, Не зябко солдатам шагать. Солдатская наша порода Здесь как на ладони видна: Солдату нужна не природа, Солдату погода нужна. 2 Когда не бываешь по году В насиженных гнездышках комнат, Тогда забываешь погоду, Покуда сама не напомнит. Покуда за горло не словит Железною лапой бурана, Покуда морозом не сломит, Покуда жарою не ранит. Но май сорок пятого года Я помню поденно, почасно, Природу его, и погоду, И общее гордое счастье. Вставал я за час до рассвета, Отпиливал полкаравая И долго шатался по свету, Глаза широко раскрывая. Трава полусотни названий Скрипела под сапогами. Шли птичьи голосованья, Но я разбирался в том гаме. Пушистые белые льдинки Торжественно по небу плыли. И было мне странно и дико, Что люди все это — забыли. И тополя гулкая лира, И белые льдинки — все это Входило в условия мира И было частицей победы. Как славно, что кончилась в мае Вторая война мировая! Весною все лучше и краше. А лучше бы — кончилась раньше. Мальчишки
Все спали в доме отдыха, Весь день — с утра до вечера. По той простой причине, Что делать было нечего. За всю войну впервые, За детство в первый раз Им делать было нечего — Спи хоть день, хоть час! Все спали в доме отдыха Ремесленных училищ. Все спали и не встали бы, Хоть что бы ни случилось. Они войну закончили Победой над врагом, Мальчишки из училища, Фуражки с козырьком. Мальчишки в форме ношеной, Шестого срока минимум. Они из всей истории Учили подвиг Минина И отдали отечеству Не злато-серебро — Единственное детство, Все свое добро. На длинных подоконниках Цветут цветы бумажные. По выбеленным комнатам Проходят сестры важные. Идут неслышной поступью, Торжественно молчат: Смежив глаза суровые, Здесь, рядом, дети спят. Память Я носил ордена. После — планки носил. После — просто следы этих планок носил. А потом гимнастерку до дыр износил И надел заурядный пиджак. А вдова Ковалева все помнит о нем, И дорожки от слез — это память о нем, Столько лет не забудет никак! И не надо ходить. И нельзя не пойти. Я иду. Покупаю букет по пути. Ковалева Мария Петровна, вдова, Говорит мне у входа слова. Ковалевой Марии Петровне в ответ Говорю на пороге: — Привет! — Я сажусь, постаравшись к портрету спиной, Но бессменно висит надо мной Муж Марии Петровны, Мой друг Ковалев, Не убитый еще, жив-здоров. В глянцевитый стакан напивается чай. А потом выпивается чай. Невзначай. Я сижу за столом, Я в глаза ей смотрю, Я пристойно шучу и острю. Я советы толково и веско даю — У двух глаз, У двух бездн на краю. И, утешив Марию Петровну как мог, Ухожу за порог. Однофамилец В рабочем городке Солнечногорске, В полсотне километров от Москвы, Я подобрал песка сырого горстку — Руками выбрал из густой травы. А той травой могила поросла, А та могила называлась братской. Их много на шоссе на Ленинградском, И на других шоссе их без числа. Среди фамилий, врезанных в гранит, Я отыскал свое простое имя. Все буквы — семь, что памятник хранит, Предстали пред глазами пред моими. Все буквы — семь — сходилися у нас, И в метриках и в паспорте сходились, И если б я лежал в земле сейчас, Все те же семь бы надо мной светились. Но пули пели мимо — не попали, Но бомбы облетели стороной, Но без вести товарищи пропали, А я вернулся. Целый и живой. Я в жизни ни о чем таком не думал, Я перед всеми прав, не виноват, Но вот шоссе, и под плитой угрюмой Лежит с моей фамилией солдат. |
