10 июля 1925 года океанский пароход доставил Нансена и его спутников в Батум. С ними приехали эксперты: английский инженер, специалист по гидротехническим сооружениям К. Дюпюи, французский ботаник Р. Карль, итальянский инженер Пио Лео-Савио и секретарь комиссии Квислинг. Как только высокая фигура Нансена показалась на пристани, навстречу ему раздались сердечные приветствия встречающих.

Знаменитый гость был в простом бумажном пиджаке. Отложной воротник светлой рубашки стянут узеньким галстуком, небрежно спадавшим вниз. Из-под широкополой серой шляпы виднелись седые волосы. От желтоватых подстриженных усов к едва заметной бородке под нижней губой шли две морщины: глубокие складки между бровей и крупный нос с широкими ноздрями придавали его лицу мужественное и суровое выражение.

Здороваясь, Нансен энергично протягивал длинную руку, словно собирался нанести удар. Кисть его руки с узловатыми пальцами была красная и широкая, как у матроса.

Один из приехавших, увидав в моих руках блокнот и карандаш, отвел меня в сторону и, очевидно, думая застать врасплох, начал задавать вопросы на ломаном русском языке:

— Сообщите в двух словах, как у вас тут на Кавказе, все ли спокойно?

Я сказал, что не понимаю его вопроса.

— Ну, чего там скрывать! — мотнул он головой с рыжей спутанной шевелюрой: на его широком лице появилось нетерпеливое выражение, как у человека, привыкшего командовать, — Вся Европа знает о том, что Грузия только что пережила кровавое восстание против большевиков!

— Смею вас уверить, — сказал я на это, — что в настоящее время все Закавказье, в том числе и Грузия, охвачено не восстанием, а повсеместным строительством. И вы в этом скоро убедитесь.

— Посмотрим, посмотрим, — пробормотал рыжий.

Тогда я в свою очередь задал ему вопрос:

— Как же вы не побоялись ехать в страну, где вас может подстеречь опасность?

— А что вы поделаете с этим человеком, — воскликнул мой собеседник, указывая в ту сторону, где возвышалась фигура Нансена, — Его всегда тянет туда, где опасно!.. Ну ладно, я вижу, вас отлично вымуштровали!.. А вот не будете ли вы любезны дополнить некоторые сведения…

И, вынув из кармана толстую книжку — «Путеводитель по Закавказью», изданную в Лондоне в 1924 году, он начал ее перелистывать.

В это время к нам подошел Нансен, прислушался, о чем мы говорим, и вдруг быстрым движением взял путеводитель, захлопнул его и сказал улыбаясь:

— Ну к чему это, капитан? Зачем смотреть на отражение, когда перед нами сам оригинал?

«Рыжий» оказался Квислингом.

После завтрака мы на автомобилях отправились в знаменитый Батумский ботанический сад, созданный выдающимся русским ученым А. Н. Красновым. Долго осматривали замечательную коллекцию растений, привезенных со всех частей света. Нашего почетного гостя больше всего заинтересовал «японский уголок».

Я уже был знаком с этим причудливым собранием карликов и относился к нему как к своего рода курьезу.

«Можно ли, — думал я, — говорить о серьезном научном значении столетней сосны высотой в четверть метра или бамбука толщиной со стебель пшеницы, насчитывающего несколько десятков лет? Богатые китаянки, например, с младенчества забинтовывают ноги, чтобы они до старости оставались крошечными. Но ведь это же уродство!»

Что-то в этом роде, помнится, я и сказал Нансену, когда мы сидели с ним около игрушечного мостика, перекинутого через «реку» шириной в ладонь.

Светлые усы Нансена вздрогнули от улыбки.

— В данном случае, — сказал он, — меня удивляет и радуют не столько растения, сколько люди, которые их создали, люди, сумевшие накопить столько знаний и проявить столько терпения, чтобы так властно переделывать природу…

— Если… — добавил он, немного помолчав, — если человек научился нормальное превращать в очень маленькое, значит, он сможет и маленькое превращать в огромное… Например, землянику — в плод величиной с дыню!

И Нансен лукаво подмигнул мне.

Я тогда еще ничего не знал о мичуринских опытах.

Только потом, несколько лет спустя, я оценил способность Нансена глядеть далеко вперед. Когда он сидел в «японском уголке», мысли его касались не столько преобразования природы растений, сколько преобразования самих преобразователей, то есть людей, вооруженных наукой, стремлением к изобилию всего и для всех.

Впервые я увидел Фритьофа Нансена в 1921 году. Он выступал перед депутатами Московского Совета.

Еще после окончания первой мировой войны Нансен, будучи членом Лиги наций, помог скорейшему возвращению на родину полумиллиону русских солдат и офицеров, находившихся в плену.

В августе 1921 года Нансен в Москве подписал соглашение о создании «Международного комитета помощи голодающим на Волге», и спустя месяц этот комитет уже отправил в Россию первые поезда с хлебом. Но руководители капиталистических держав заявили, что они пропустят эти грузы через границу только в том случае, если большевики откажутся от своей власти и сложат оружие.

Для спасения голодающих нужно было около 50 миллионов рублей. В такую же сумму обходилась тогда постройка одного крейсера. На многочисленных конференциях Нансен языком пламенного агитатора доказывал необходимость оказания помощи России.

Нансен сказал на одной из конференций:

— Я знаю, чем руководствуются эти люди. Они боятся, что моя деятельность укрепит советскую власть. Хорошо, обойдемся без Лиги наций!

И он обратился к частным лицам, которые дали деньги, потому что верили Нансену, его честному сердцу. Голодающие были спасены.

Девятый Всероссийский съезд Советов постановил выдать норвежцу Нансену грамоту такого содержания:

Моссовет избрал его почетным депутатом. Нансен с глубокой благодарностью принял это звание.

Он стоял на трибуне. Его тихий голос звучал ясно и четко.

— Я только выполнил свой долг, спасая от смерти голодающих, так же как русские выполняют свой долг перед историей, провозглашая труд основой человеческого существования!

Он говорил по-английски с большими паузами, опустив глаза. Сидя в ложе для журналистов, недалеко от трибуны, я хорошо видел, что он волнуется, понимая ответственность своего положения — единственного члена Лиги нации, которому поверили, которого полюбили, которого чтит вся огромная Советская страна.

Нансену было ясно, что в эти минуты за него голосуют не только депутаты Моссовета, но и все стопятидесятимиллионное население страны, о которой спустя два года он писал в одной французской газете:

«Русский народ имеет большую будущность. В жизни Европы ему предстоит выполнить великую задачу… Россия в не слишком отдаленном будущем принесет Европе не только материальное спасение, но и духовное обновление».

— Я не знаю, окажусь ли достойным этого почетного звания, — продолжал Нансен, стоя на трибуне, — но постараюсь, хотя бы в малой степени, оправдать его… Триста лет тому назад мой предок, северный мореплаватель Ганс Нансен из Фленсборна, побывал на Печоре, ездил по городам России и по поручению русского царя исследовал побережье Белого моря. Мне ли, его потомку, отказываться от помощи трудовому народу страны, у которой такое великое будущее?

Такими словами закончил Нансен свое короткое выступление и медленно обвел взглядом переполненный и притихший зал. Из-под нависших седых бровей глаза его смотрели строго и вместе с тем мягко и смущенно…