— Сказал — проходи!

Иван остановился на мосту, наклонился через перила. Постоял так минутку, потом опять обратился к солдатам:

— А знаете, где река глубже всего?

Солдаты не отвечали, глядели на него насупившись.

— Не знаете, — засмеялся Иван. — Вот здесь и притаилась глубина. Река течёт быстро да весело, а здесь — страшная глубина, только её не видно.

И, больше не обернувшись ни разу, Иван перешёл реку по мосту и направился в деревню. А тощий солдат переломился пополам через перила и испуганно глядел на спокойную речную воду.

Мы с Наско кинулись догонять Ивана. Но в тот день не успели мы договорить с Василом, не успели познакомиться и с Мефодием Стояновым.

К вечеру по пыльному шоссе пронеслись, фырча, четыре грузовика. Из них высыпалась целая рота жандармов.

Мрачная весть сразу же разнеслась по Велинову: прибыл Фердинанд Пантев, Чёрный капитан.

Жандармы расположились в здании школы. Вкатили во двор пулемёты на заботливо ухоженные грядки. Затопали подкованными башмаками по коридорам и классным комнатам.

— Занятия прекращаются! Сегодня есть дела и поважнее. Бери шапку, господин директор, иди отдыхай, — распорядился капитан.

Когда Фердинанд Пантев увидел трактор, он совсем взбеленился.

— Немедленно стереть! — махнул он рукой и быстро зашагал мимо.

— Слушаюсь, капитан! — прищёлкнул каблуками толстый усатый фельдфебель, как тень сопровождавший своего начальника.

Фельдфебель постоял немного, верноподданно изогнув спину. Потом лицо его изобразило недоумение, и он побежал вслед за капитаном. Догнал его, красный и запыхавшийся, на соседней улице.

— Разрешите спросить, гос’дин капитан, что вы желаете, чтобы я стёр?

— Дурак! Надписи на тракторе стереть. Серп и молот, звезду стереть. Немедленно!

— Слушаю-с! — снова щёлкнул каблуками фельдфебель и помчался обратно.

Капитан и староста стояли среди площади, точно остались одни в притихшем от тревожного ожидания селе.

Староста поднялся на цыпочки, желая что-то сообщить на ухо капитану, но тот отстранился брезгливо:

— Откуда начнём? — Староста зашептал на ухо.

— Хорошо, хорошо! — Капитан снова дёрнулся. — Идём. Они оба, сопровождаемые группой жандармов, зашагали по опустевшей улице. Все ворота были заперты. Все шторы опущены. Глухо лаяли собаки. Остановились перед домом бая Владо. Застучали прикладами в запертые ворота.

— Сейчас, сейчас! — ответил голос в доме. — Слышим!

Бай Владо отпер дверь и стал на пороге.

Фердинанд Пантев смерил его тяжёлым взглядом:

— Что долго не открываешь? О чём думаешь? Боишься, как бы не ограбили, что ли?

— Да не слышим мы. Старые стали.

Староста хрипло засмеялся:

— Гостей принимаете?

— Милости просим, господин староста, — закивал Владо, не трогаясь с места.

— А меня знаешь? Знаешь, кто я такой? — нетерпеливо спросил Фердинанд Пантев, не перестававший похлопывать себя нагайкой по сапогу.

— Не имел чести, господин капитан.

— Тогда я тебе представлюсь. Я Фердинанд Пантев. А ты Владимир Недялков, так ведь?

Капитан пристально глядел в лицо хозяина дома, следил за выражением лица. Владо не дрогнул.

— Владимир ли, Георгий ли, точно неизвестно, господин капитан. По ошибке меня назвали Владимиром.

— Почему по ошибке? Это не тот, о ком шла речь? — обернулся он к старосте.

— Тот самый, — кивнул староста.

— Ты Владимир Недялков или нет? Отвечай!

Владо задумчиво пожал плечами и продолжал объяснять:

— Как я вам отвечу, господин капитан, когда я и сам точно не знаю. Все меня называют Владимир, но я не уверен, что это правильно. По ошибке меня так назвали. Сначала решили назвать меня Георгием. Правда, красивое имя? В честь деда.

Капитан не сводил с него ледяного взгляда, а бай Владо продолжал увлечённо:

— Красивое имя — Георгий. Святой Георгий. Но вот ведь что получилось на крестинах-то: поп Добри маленько шепелявил, а кум Владо, бог его прости, слегка недослышал. Прочитал поп Добри молитву и говорит: «Скажи мне, кум, имя…» Кум Владо сказал. Прочёл поп ещё одну молитву, длиннее первой: «Крестится раб божий Владимир. Крестится во имя отца и сына». А надо сказать вам, голос у попа был больно хорош. Очень было его приятно слушать. Он меня после и венчал. Да, вот прислушался кум Владо к словам да как крикнет: «Ты что это, батюшка, делаешь? Что это ты всё моё имя поминаешь? Младенца-то зовут Георгием». Поп оторопел: «Я же, говорит, тебя спрашивал, а ты сказал — Владимир!» — «Ты про моё имя спрашивал, — вскипел кум Владо. — Давай начинай снова, крести младенца Георгием». Но поп затряс головой: «Нельзя, чадо. Святое таинство уже свершилось». Кум Владо схватил попа за бороду. А поп поднял крест, чтобы его стукнуть, а я пищал в купели, в холодной воде.

— Довольно болтать! — прервал его капитан.

Владо сделал попытку продолжить рассказ:

— Да ведь о моём имени заговорили, господин Пантев. Владимиром меня назвали, но только по ошибке. Если хотите, можете называть меня Георгием.

— Довольно! Скажи лучше, где укрываешь подпольщиков!

— Я ещё про попа не досказал. Мы потом с ним…

— Хватит! — рявкнул капитан. — Пусти с порога и веди в дом.

По улице тяжело бежал фельдфебель. Подбежав, он вытянулся и козырнул.

— Ну, что ещё?

— Разрешите доложить, гос’дин капитан. Звезду с трактора никак не сотрём. Все свёрла обломали. Это, должно быть, не сталь, а…

— Автоген тащите, быстро!

— Слушаю! — Фельдфебель повернулся кругом, чтоб бежать, но повернулся ещё раз: — Разрешите спросить, господин капитан, где мне его взять?

— Шагом марш!

— А на чём мне его…

— Шагом марш, говорю! Дурак!

Фельдфебель козырнул и помчался по улице, красный и потный.

Бай Владо тихонько кашлянул.

— Значит, мы о попе Добри говорили. Он, бедняга, шепелявил маленько, но в 1930 году мы с ним…

— Хватит про попа! Открывай двери и веди в дом! Через десять минут в эту же дверь вывели бая Владо. Руки его были связаны за спиной.

— Про попа Добри да про кума Владо болтаешь, брешешь мне, — шипел капитан, — а тем временем птичка-то улетела!

— Никого я не прятал, господин капитан. Ошибаетесь.

— Материнское молоко выбью из тебя! Будешь ты знать Фердинанда Пантева.

Прилепив лицо к оконному стеклу, широко раскрытыми от ужаса глазами глядел отцу вслед Васко.

…Жандармы остановились перед Ивановым домом. Фердинанд Пантев пнул калитку и вошёл во двор. К маленькому приземистому домику вела выложенная плиткой дорожка. Вдоль дорожки покачивались розовые кусты, цветущие, ухоженные заботливой рукой.

— Ого! — Капитан остановился. — Это восточно-дамасская роза. Очень я люблю розы, господин староста. Просто-таки обожаю.

Протянул руку, на которой на ремне болтался пистолет, резко дёрнул ветку, сорвал красный цветок. С упоением понюхал.

— Да, восточно-дамасская. Один из самых редких сортов. Разбираться в розах — это целое искусство, любоваться ими — истинное наслаждение. — Сунул стебелёк в рот, зажал зубами, махнул рукой, чтоб шли дальше. — Чего ждёте? Начинайте. Это большевистское гнездо. Чтоб мне всё как следует перепахали.

Жандармы пошли вперёд. Распахнули двери, хлынули в дом. Иванова мать, бледная, съёжившаяся, сидела в углу. Вера, прижимая к себе спелёнатого ребёнка, стояла возле окна и молча кусала губы.

Жандармы сшибли со стены портрет Максима Горького. Стали шарить по шкафам.

— Нашла себе большевика!

— Не говори так, сынок, — прошептала мать Ивана.

Разворошили все книги на этажерке, расшвыряли их по полу.

— Антихристовы книги читает! Бог отлучит его от себя, лишит милости, — произнёс староста. — Кооперация? Не кооперация, а настоящая конспирация, вот что вы тут развели. Слыхано ли, чтобы сам господин Пантев должен был приехать и разбираться тут в нашей дикости!