Наша комната была точно готовая к старту кабина межпланетного корабля.

Мне казалось, что вместе с ударами сердца раздаётся и голос стартера:

Пять.

Четыре.

Три.

Два.

Один.

Старт!

И вот сейчас, в эту минуту, где-то в космическом пространстве движется десятая планета.

Существовала ли она всё-таки? Обитали ли на ней разумные существа? Какова же причина её гибели?

Вопросов вокруг неё у нас возникало больше, чем кусков, на которые она разлетелась.

Всё ещё надо узнать и проверить.

— Завтра воскресенье. Готовьтесь к путешествию! — объявил Наско.

— Мы что, летим на десятую планету? — улыбнулись мы заговорщически.

— Нет.

— Тогда куда же? В Австралию? — просиял Милчо Техника.

— Нет.

— Ну, а куда же тогда, в конце концов?

— Не в Австралию, а в Пауталию, — сообщил Наско.

— Па-у-та-ли-я, — повторил Милчо. — А это далеко?

— Да как посмотреть, — ответил Наско неопределённо. — Не так-то уж и близко.

— Можно, я возьму альбом и краски? — осведомилась Латника.

— Конечно.

— Я думаю, Цветанка проспит, — вступил в разговор Техника. — Она просыпается только к обеду.

— Врёшь! — вспыхнула Цветанка. — Если хочешь знать, я просыпаюсь с первым радиосигналом.

Но Милчо не сдавался:

— Тебе нельзя идти. У тебя брат болеет гриппом, и ты заразилась.

— Ну да, заразилась! Я на него сердита. Я уже два дня с ним не разговариваю.

— Завтра ровно в восемь собирайтесь на площади, — прекратил споры Наско.

Никто не проспал.

Все собрались в восемь.

Милчо взял с собой Мурджо. Пёс нетерпеливо подскакивал, вертел хвостом, вился возле его ног.

Солнце уже дожидалось нас — оно тоже было готово тронуться в путь.

Жаворонки выделывали в небе такие фигуры высшего пилотажа, что им мог бы позавидовать любой пилот. Ласточки садились на тополиные ветки, а потом ныряли под красные крыши домов. На столб они сесть не решались. На нём был укреплён громкоговоритель, и оттуда гремела музыка и раздавался чей-то строгий голос.

Наско объявил:

— Маршрут — луг, «Петровы песни», Хисарлык. Пошли.

Было воскресенье. После вчерашнего дождя от земли поднимался лёгкий пар. Деревья в новых платьях кивали растрёпанными головами и всё шептали, шептали, перебирая зелёными листочками. Они беседовали с трясогузками, рассказывая им свои ночные сны. Солнце шагало над нами, отражаясь в тысячах капелек росы.

И мы шагали в Пауталию.

И тоже разговаривали с деревьями. И подсвистывали птицам. И запускали пёстрого змея. И гонялись за Мурджо. И нас опьяняло то, как волшебно всё вокруг преобразила весна.

Я сел прямо на траву возле братской могилы. Наско сел рядом. Скоро подошли и остальные. Красная звёздочка над пирамидкой качнулась перед моими глазами.

«И нас было шестеро. Пятеро парней и одна девушка».

«И мы шли здесь однажды весной, когда вас ещё не было на свете».

«И у нас возникали вопросы. Но наши вопросы были такие: почему хлеба не хватает на всех? Почему мы так ужасно бедны? Почему на всех не хватает работы? Наши вопросы были бесчисленны».

«Мы спрашивали, а фашисты отвечали нам тюрьмами и пулями».

«На этой поляне нас окружили жандармы. Здесь мы встретили свою последнюю весну».

Я глубоко вздохнул, чтобы сердце перестало так сильно колотиться. Наско и Латинка сидели рядом со мной, глядели на памятник со звездой.

И казалось, будто из травы долетают до нас тихие голоса:

«Жалко, что мы не можем вас увидеть. Нам так хотелось дождаться вас!»

«Скажите нам, что, Струма всё так же хороша, как и прежде? Там возле старой вербы я купался в последний раз».

«Уродились ли в этом году яблоки?»

«Скажите, только ли мы одни погибли?»

Голоса как будто спрашивали:

«Куда идёте? Вы что-то очень спешили. А какой сегодня день?»

— Сегодня воскресенье. Мы отправились путешествовать, — ответил я им тихонько.

— Отправляемся в Пауталию! — крикнул Наско.

Мы уже карабкались по тропке, которая змеилась по голой каменной спине «Петровых песен». Мы шли по этой крутой тропе, низко наклоняясь, точно искали что-то затерявшееся среди травы и камешков.

Мы сейчас не тащили за собой свои санки, но лоб у меня всё равно вспотел.

Впереди бежал Мурджо.

Я остановился и поглядел вниз. Ребята тянулись друг за другом, тоже оборачиваясь и поглядывая вниз. Наско шёл рядом со мной, весёлый и возбуждённый. Следом шёл Данчо; он помогал карабкаться Латинке и всё ворчал, что она поволокла свой альбом и всё время разевает рот то на маргаритки и на ромашки, то на колокольчики и лютики.

Милчо Техника шёл прихрамывая, потому что он по дороге подвернул ногу. Цветанка медленно и торжественно замыкала шествие.

Наконец мы добрались до Белого камня.

Высокий холм дремал, грея спину, разомлев на солнышке.

А мы его будили своими криками.

— Эй, гора «Петровы песни», помнишь ли ты нас?

— Мы сейчас без санок. А правда, наш «Гепард» самый быстрый?

— А почему тебя так чудно называют: «Петровы песни»?

«Разве вы этого не знаете?»

— Не знаем. Просто слышали от отцов и дедов, что называешься ты «Петровы песни».

«А мы со Струмой всё помним, — гудел холм. — И ничего не можем забыть…

Давно меня так назвали. Впрочем, по-вашему давно, а для меня — всё равно что вчера.

Со всех сторон, точно муравьи, наползали турецкие орды. Битвы гремели по всей болгарской земле.

Тут, на горе, укрепился последний ряд обороны.

Вот здесь, где вы сейчас сидите, тогда стояли бойцы воеводы Петра. Тела их были покрыты ранами, но они не отступали. Каждый вечер они раскладывали костры и пели. А люди в долине говорили:

«Это поют Петровы бойцы».

Знали болгары: пока горит огонь, пока звучат Петровы песни, турки не ворвутся в их дома.

Но однажды ночью не загорелись костры, и смолкли Петровы песни.

От того времени осталось только моё имя…»

Холм замолчал, и мы тоже замолчали и тихо стояли на том месте, где раньше стояли бойцы воеводы Петра.

С высоты деревня опять показалась мне пчелиным ульем. Только сейчас не снежинки летали, а опадал с веток белоснежный сливовый цвет. От Белого камня дорога пошла виноградниками и привела нас к Хисарлыку, зелёному лесу, который навис, как зелёное облачко, над Кюстендилом.

Над нашими головами раскачивались ветки сосен, которые за год добавили ещё одно кольцо к своему стволу и ещё чуточку ближе подвинулись к солнышку. Пёстрая тень на земле колыхалась, как рыбацкая сеть, а мы были рыбками, пойманными в эту сеть и зачарованными. Мы прятались в кустах и за стволами деревьев. Перекликались с эхом. Пили воду из родника, запрятавшегося под столетней сосной.

Вдруг Мурджо навострил уши и тревожно залаял.

Послышались голоса. Из-за поворота доносились звуки ударов, похожие на постукивание молотка.

Сосны внезапно кончились, и нам открылась поляна. На ней высились мрачные каменные стены. Они образовывали странные квадраты и прямоугольники. Тёмные своды каменных арок пугали, перед нами вырастали башни странной архитектуры. По стенам ползли вьющиеся травы и лишайники.

Голоса, которые мы услышали, принадлежали молодым парням в рабочей одежде. Несколько человек приглушённо разговаривали в глубоком рву. Другие, голые до пояса, таскали наполненные землёй тачки. Двое, напрягаясь, пытались поднять тёмную мраморную колонну. Мы с Наско подошли, чтобы помочь. Мы её все вместе подняли, и она встала, невероятно стройная, выше меня ростом.