Мы стали смотреть на Руены. Вот на одной полянке углядели Цветанку и Латинку. Цветанка собирала ягоды, а Латинка пыталась нарисовать две сосны, отражающиеся в воде.

Бумажные голуби Милчо Техники взлетали всё выше и выше. Два из них приземлились на крыше «Ёлочки-сестрички» и так и не вернулись на землю к своему конструктору, который изо всех сил размахивал руками, точно сам собирался взлететь.

— Эй, Милчо, не забыл про наш спор? — крикнул Наско.

— Какое там забыл! Я и утром встал пораньше, и в мёртвый час не спал. Дело идёт!

— А до скольких досчитал?

— Тайна! — покачал головой конструктор бумажных голубей.

— Ладно, пусть остаётся тайной. Но один день уже прошёл, осталось только шесть!

Вчера Милчо Техника и Наско-Почемучка заключили пари. Наско сказал, что миллиард — это грандиозное число, а Милчо на это только пренебрежительно свистнул.

— Если будешь каждую секунду называть одну цифру, за сколько времени досчитаешь до миллиарда?

— Не до миллиарда, а до миллиарда и одного досчитаю за четыре-пять дней.

— Не сможешь!

— Ну, пусть не за четыре-пять дней, — заколебался Милчо, — но за неделю-то уж наверняка. Хочешь, поспорим?

Наско взглянул на него и фыркнул. Потом в глазах у него засветился хитрый огонёк.

— Ладно, согласен.

— Только если я выиграю, отдашь мне свой перочинный нож с двумя штопорами.

— Отдам. Сосчитаешь до миллиарда — и ножик твой.

Они ударили по рукам.

Потому Милчо ходит сегодня отключённый от всего и считает. Мастерит голубей и считает. Обедает и считает. Ложится спать и шевелит губами — считает.

Уж больно хорош этот чёртов ножик с двумя штопорами, ради него стоит потрудиться несколько дней.

Мы оставили Милчо в покое и вернулись к своему биноклю.

Откуда-то из-за домиков ещё раз донёсся сиплый голос Данчо:

— Товарищ Николов, хворост собран, можно костёр зажигать ровно в восемь.

Наско не оставляла в покое какая-то мысль. Он тронул меня за плечо:

— Ванка, я тебе надоедаю, наверно. Но я всё думаю, что я где-то встречал этого человека. — Он опять поглядел на снимок в газете. — И откуда я его знаю? — продолжал он тихо. — Не думаю, чтобы я ошибался.

Я ему ничего не ответил, только взял газету у него из рук, разгладил на сгибах, сдул пылинку с пожелтевшего снимка, и…

Сразу же трактор вздрогнул, зарокотал и двинулся с места.

Мотор его мерно застучал.

Наско чуть не уронил бинокль и поглядел на меня с удивлением.

Иван дёрнул рычаг на себя.

…Сразу же трактор вздрогнул, зарокотал и поехал. Машина тяжело двинулась с места, трактор стал удаляться. Вот уже нам видна только сгорбленная спина тракториста.

— Ива-а-ан! — позвал я его тревожно. Тракторист не обернулся.

— Эй, Ива-а-ан! — крикнул Наско громче. Трактор смолк и остановился. Иван обернулся:

— Кто меня зовёт?

— Я.

— А кто ты?

— Я Наско-Почемучка.

— А меня зовут Иввик.

— Как?

— Иввик. Через два «в».

— Я вас не знаю. Вы откуда?

— Мы из Струмского, из-под Кюстендила, — ответили мы с Наско одновременно.

— А мы тебя знаем, Иван.

— Ну да!

— Да, знаем, — подтвердил Наско. — Мы видели твою фотографию в газете «Септемврийче».

— Нет такой газеты. Ты что-то путаешь, — улыбнулся Иван.

— Как это — нет? — вмешался я. — «Септемврийче» — это газета болгарских пионеров. И в ней помещён твой снимок вместе с русским трактором.

— Интересно вы всё придумали, — засмеялся Иван. — Но сейчас-то 1940 год.

— Возьми нас с собой, Иван, — вдруг неожиданно и решительно предложил Наско.

— Как я вас возьму, когда нас разделяют целых тридцать лет, судя по вашей газете.

— Возьми нас, — стал приставать и я. — Очень тебя просим. Наши бы все захотели, чтобы ты их взял. Только Латинка сейчас рисует лес, Данчо готовит пионерский костёр, а Милчо Техника занят тем, что считает до миллиарда.

Иван глядел на нас с изумлением.

Мы хотели ему ещё что-то объяснить, но он больше не стал слушать, только махнул рукой:

— Ладно, садитесь!

— Он нас берёт, берёт, понимаешь! — крикнул Наско и тут же вскочил на трактор.

— Но мой путь долог и труден, — сказал Иван, глядя нам в глаза.

— Всё равно мы поедем с тобой, — тряхнул головой Наско.

— В таком разе сдвинь моё пальто и садись.

Трактор тронулся, увозя с собой нас четверых. Впереди сидели Иван и бай Владо, сзади я, Иввик, и Наско-Почемучка.

Вот и я присоединяюсь к рассказу. Никогда раньше не приходилось мне вести такие странные записи.

Мы протянули руки Ивану и вместо пионерского лагеря «Три бука» в Осоговских горах очутились в Варне осенью 1940 года. Нас увозил первый советский трактор, направлявшийся в село Велиново.

Началось моё самое удивительное путешествие.

Можно ехать поездом или лететь самолётом, плыть пароходом или скакать на коне, ехать в автомобиле или плыть в лодке. Можно идти и пешком. И прийти в какой-нибудь город или в деревню. Можно добраться и до самой Софии. Но всё это будет происходить сейчас, в то время, когда мы живём.

А я попал в то время, когда ещё не родился. Видел цветы, которые цвели в 1940 году, тогдашнее небо, тогдашнюю землю.

Необыкновенным было наше путешествие в чужую жизнь!

Точно мы надели шапки-невидимки и перенеслись назад во времени вопреки всем законам науки. Наперекор той статье, которую нам читал товарищ Николов, о том, что невозможно изобрести машину времени.

Мы ехали, и было нам и страшно и радостно. Мы походили на мальчика из сказки, которого баран умчал за тридевять земель, в подземное царство.

Наш трактор ехал по шумной варненской улице в царской Болгарии. И я глядел на всё, широко раскрыв глаза. Рядами выстроились маленькие лавчонки. Я едва успевал прочитывать вывески: жестяная мастерская «Тихий труд», трактир «Бесхвостый осёл», цирюльня «Весна», пивная «Единая Болгария», посудная лавка «Разбивай и покупай», ресторан «Новая Европа»…

А перед магазинами народ толпился у заржавленных, гремящих рулеток.

Слепые музыканты играли возле зелёной тумбы на углу и просили милостыню. Тумба была похожа на огромный гриб, оклеенный газетами «Заря», «Зорька», «Утро», «Сегодня» и страницами какого-то пёстрого журнала, где на обложке высоко вскидывал руку Адольф Гитлер. На верёвке, прикреплённой к крыше, висела целая низка криминальных романчиков со страшными изображениями убийц и с подписями в верхнем левом углу: «Только для взрослых» или «Не читать на ночь». Вот мы пересекли бульвар имени царя Бориса III, бульвар Фердинанда, улицу Принца Кирилла Преславского. Вся царская фамилия словно оккупировала улицы города.

Непривычными были и перезвоны церковных колоколов, и одежда — широкополые мужские шляпы, женские платья.

Навстречу прошли, звеня шпорами, два франтоватых офицера.

Раньше чем мы покинули город, я увидел полицейского. Настоящего, не из кино или из книжки. Одетый в тёмно-синюю форму, с закрученными кверху усиками, он шёл, постукивая подкованными сапогами. Словно с карикатур нашего земляка, народного художника Стояна Венева.

Наконец мы выбрались из города и поехали по бесконечному пыльному шоссе. По обеим сторонам потянулись крестьянские полоски, разделённые заросшими терновником межами.

Пропыхтел поезд, состоявший из товарных вагонов, на которых было написано «40 человек или 8 лошадей».