— Хорошо, — кивнул Даргор, по горлу вниз опустился комок, — разве у меня есть выбор?

— Есть, конечно, — лукаво ответил Блан, сверкнул глазами, — но тебе не понравится.

Альфарец отвел взгляд: Из чего тут выбирать, не соглашусь — зарубит, и моргнуть не успею. Оборотень шустрый, как мангуст. Только выглядит небрежным, а в бою настоящий змей — холодный и быстрый. А соглашусь — тоже умру, барон увидит, что предал и тут же сердце лопнет.

— Пошли, — негромким, но твердым голосом сказал Блан.

Даргору показалось, что оборотень улыбнулся уголком губ, значит не зарубит, от сердца отлегло. Ветерок донес тяжелый запах смерти. Пахло свежей кровью, горелой плотью, тошнотворный сладкий запах ударил в ноздри, желудок скрутило в комок. Блан упал лицом вниз, земля задрожала. Впереди, от земли до небес тянулась громадная черная воронка. Страшные кольца дыма вращались с бешеной скоростью. У альфарца от них зарябило в глазах. Перед ним со страшным грохотом и треском обрушилась стена замка, будто исполинская дубина вдарила по каменной кладке. Один из осколков впился Даргору в бедро, по ноге побежала алая струйка.

— Падай, недоумок! — прокричал Блан, ударил палашом альфара под колено. Даргор тяжело рухнул наземь, схватился за ногу, торопливо оглядел: Цела, Блан бил плашмя.

Вихрь ревел и извивался как раненый зверь. От гула закладывало в ушах, пыль летела в глаза, набивалась в рот и ноздри. Блан сложил ладони домиком, всмотрелся вдаль. Там вдалеке, за паволокой черного дыма и пепла, двое людей вошли в вихрь и исчезли. Лиц он не видел, но догадался и так.

— Он уходит! — выкрикнул оборотень в сердцах, — уходит, падаль!

Даргор с облегчением вздохнул: смерть все норовит ухватить его за горло, но, кажется, вновь отпускает.

Черная воронка разбросала в стороны горящие головни, огонь гудел гневно, трещал, брызгался искрами и жаром. В воздух поднялись серые тучи пепла. Рядом с Бланом наземь шлепнулась отрубленная голова герцога, на камне осталось мокрое пятно, ветер тут же припорошил, накрыл пепельным покрывалом. Страшным градом падали изуродованные, изрубленные тела наемников. Окровавленные руки, ноги, внутренности. Даргора вывернуло наизнанку.

Блан чувствовал ярость Силы. Дрожала земля, разломилась, по ней паутиной протянулись длинные тонкие трещинки, будто внизу под толщей земли проснулась ревущая бездна, вулкан. Такая мощь пугала, оборотень засомневался: Что может он противопоставить такому могуществу? Старик мертв, а значит Старший аркан теперь у Фарамонда. Он — Архонт, магистр Ложи. В одиночку с ним не справится. Бросаться на рожон — глупо.

Вихрь поднялся в воздух, вытянулся в тонкую черную струну, от земли до небес. Вдалеке прогремело, обрушилась южная стена замка, лавина камней и пыли низринулась с утеса вниз. Когда пыль улеглась, то оглушенный Блан увидел, что вихря больше нет.

Посреди площади, на месте костров чернеют двенадцать вырубленных в каменной толще глубоких котлованов. Достаточно широких, чтобы сложить на дно сотни изрубленных тел. И хотя ямы сейчас пустые, в некоторых, на дне лежат обожженные кости. Ритуальное сожжение, герцог пробуждал силу камня крови, — догадался Блан, поднялся на ноги, отряхнул с одежды пыль и золу. Взгляд оборотня прошелся по округе: Впереди черной уродливой грудой возвышается полуразрушенная твердыня. Южная стена продолжает медленно раскрашиваться, осыпается в бездну. Пройдет еще немного времени, и часть замка последует вслед за ней.

Блан посмотрел под ноги: тусклое алое свечение, под толстой коркой пепла, будто там внизу горит маленький огонек. Осторожно, острием палаша баронет ковырнул землю, наружу вынырнул громадный алый камень. «Рубин крови, артефакт герцога». Блан нагнулся и взял драгоценность в руки, отер от грязи.

— Теперь ты послужишь мне, — ухмыльнулся хищно оборотень. — Проклятый камень, погубивший мой народ.

Иноземье. Хорасанский каганат. Остров Варрант.

Анри приложил к разбитым губам флягу, медленно с наслаждением отхлебнул отвара, как ни старался, а немного пролил. Зелье зеленой струйкой побежало по подбородку, искрящимися каплями упало на грудь. Он отерся ладонью и лишь недовольно цокнул языком. Наконец пришел в себя, глаза удивительно ясные, куда и подевался прежний мутный взгляд.

— Как ты? — спросила Ситара заботливо, — голова не кружится?

— Нет, не кружится. Я в порядке. — отозвался Анри, улегся спиной на разогретый солнцем камень.

— Я так испугалась…

— Честно говоря, я тоже — сообщил Анри. — А ты-то сама как?

— Уже успокоилась, — ответила девушка, отерла красные от слез глаза. — Еще немножко времени пройдет, и снова буду улыбаться.

Ситара поднялась на ноги, оправила руками волосы, мокрые дорожки все еще блестели на щеках.

— Мне до сих пор не понятно, как ты выжил? Ведь ты не сделал выбор. Входящий во врата всегда делает выбор, и тогда одна из сторон Свет или Тьма принимают его. Я тоже проходила этим путем, видела страшный лик. Он вопрошал, являл картины из будущего и прошлого. И тогда я увидела свет, это был источник Жизни. Чем-то он напоминает восход солнца, такой же мягкий и радостный, только свет белый. Наверно я плохо объясняю, — смутилась Ситара, отвела взгляд.

— Нет-нет, я все понял, — возразил Анри, довольно обнажил крупные зубы, — рассказывай, пожалуйста. Для меня все так ново.

Ситара заложила руки за голову, потянулась вверх, к небу. Лучи светила скользили по телу, бронзовая кожа заблестела, как дорогой атлас или шелк. Она была, как всегда, полуобнажена, Анри все удивлялся, почему девушка не мерзнет. У самого маркиза от горного воздуха кожа покрылась мелкими пупырышками, а Ситаре хоть бы что, словно пропиталась теплом от жгучего летнего солнца, и теперь не мерзнет. У Анри не менее густой солнечный загар, коричневый отливает бронзой, но на ветру дрожит, как ссохшаяся ветвь, радостно ловит каждый лучик утреннего солнца. Анри в задумчивости потер подбородок, хмыкнул:

— Мне даже смотреть на тебя холодно.

— Я с детства закаляюсь, у меня отец ивановцем был, приучил к холоду, — ответила Ситара, отерла с лица последние слезинки.

— А меня трясет как в лихорадке, — с грустью сказал Анри, отвел взгляд, — даже стыдно, хрупкая девушка не мерзнет, а крепкий мужчина дрожит как осиновый лист.

— Ничего, со временем не будешь, если захочешь, конечно, — ободрила она, — по утрам и вечерам купание в холодной воде и за месяц другой привыкнешь к холоду. Даже нравится будет.

— А артефакты мы должны очистить, — Ситара с тревогой посмотрела на Анри. — Скларт и альвский камень слишком долго находились в руках приспешников черной ложи.

— Ясно, — кивнул маркиз, — а с инициацией что? Я ее прошел?

— Нет, — тихо сказала девушка, нервно закусила верхнюю губу, — это меня и беспокоит. У тебя нет ни инициации, ни оружия. Но ты по-прежнему жив, ты можешь использовать артефакты Харна, но и альвские тебе не вредят. Ерунда какая-то, я такого никогда не видела.

Анри лениво растянулся на теплом от солнца камне, руки заложил под голову, сощурился как кот. В голове ни одной мысли, гуляет ветер, как и в животе, только что не урчит. Воздух до сих пор пах свежестью, дразнил, раздувал огонь в желудке, есть хотелось все сильней.

— Не знаю, но почему-то я голоден как волк, — сказал Анри виновато, — у нас осталось еще что съестное?

— Погоди, — сказала она тревожно. — Ты брал их оружие?

— Чье? — повел бровью Анри.

— Карлика и горбуна, — уточнила Ситара, сосредоточенный взгляд уперся в маркиза.

— Топор, я отрубил горбуну руку его топором. Но потом бросил — ответил Анри после краткого раздумья. — Это важно?

— Да что же происходит…

Между бровями девушки пролегла глубокая складка, взгляд устремился вдаль. Она ладонями накрыла виски, вздохнула тяжело: «Никто не мог касаться чужого оружия, харнских артефактов, никто не выходил из Врат не получив инициации. Говорят, только глава черной ложи мог входить, когда ему заблагорассудится. Но если бы Анри был осквернен, альвский камень искалечил бы его, если не хуже… Когда то адепт черной ложи ухватился в бою за рукоять моей сабли, как же он орал, будто заживо жгли. А Анри дрался саблей и хоть бы что. И самое главное сердце. Сердце у него чистое. Как такое может быть?».