Когда они немного отъехали, она осмелилась посмотреть в окно — от земли и полей веяло покоем, и покойно было оттого, что ничего сейчас от нее не требовалось и можно было немножко передохнуть. В конце пути ее ждал Джимми, а в самом конце — муж, и она вернется, довольная тем, что осилила такое путешествие.

Когда вошел кондуктор, она включилась в жизнь купе и, как все остальные, достала свой билет, чтобы предъявить его. У мужчины, сидевшего напротив с газетой, билет был в нагрудном кармане, а у ее молоденькой соседки оказалась сезонка. Второй мужчина, помоложе, путешествующий вместе со своей «лучшей половиной», забыл, куда он засунул билеты, и принялся их отыскивать.

— Я точно помню, что ты брал билеты, — сказала супруга, — где-то они должны быть. — И мужчина проворчал, что, само собой, где-то должны быть и нечего устраивать панику, и снова полез сначала в один карман пиджака, потом в другой.

— А может, они у тебя в плаще, — сказал супруга, а мужчина ответил, откуда им там быть, и вообще нечего ей…

Но все-таки поднялся с места, и достал из сетки светлый хлопчатобумажный плащ, и отыскал билеты, и, вздохнув с облегчением, улыбнулся смущенной, виноватой улыбкой, и она тоже улыбнулась с облегчением: она очень за него переживала, уж она-то знала, что такое неуверенность в себе.

Пожилая дама в углу поинтересовалась, нужно ли ей будет делать пересадку, и кондуктор задержался около нее, полистал свой справочник и подробно разъяснил, где ей выходить, и сколько придется подождать, и на какой поезд нужно будет пересесть, и дама сказала «спасибо» и угостила его в благодарность сигаретой, которую он засунул себе за ухо. И дернула же ее нелегкая, когда очередь дошла до нее, задать кондуктору тот же вопрос, а не надо ли и ей сделать пересадку, и она выжидательно уставилась на приветливое лицо под фуражкой, и увидела, как чуть приметно изменилась улыбка, и скорее угадала, чем услышала в голосе суховатую нотку.

— Пересадку? Вам пересесть, я думаю, будет трудновато, поскольку мы идем без остановок.

Она почувствовала, как вспыхнули у нее щеки, и увидела, что лица других тотчас безучастно замкнулись, и не знала, куда ей деться, оставалось только глядеть в окно, и она все глядела и глядела, и твердила про себя время прибытия поезда и время отхода автобуса, и думала, только бы найти автобусную станцию и лучше бы ни у кого не спрашивать.

Вдруг показались какие-то дома, и она застегнула плащ, и привстала, и снова присела, проводив беспокойным взглядом промелькнувшие станционное здание и перрон, слившиеся во что-то неразличимо серое, и мужчина с газетой прошуршал перевернутой страницей.

— Они объявят, — сказал он таким тоном, как говорят непоседливому ребенку, — не волнуйтесь.

Она кивнула, и робко улыбнулась скрывавшей лицо газетной странице с жирным заголовком наверху — что-то насчет самолетной аварии, — и снова отвернулась к окну, и почувствовала, что от такого неудобного положения у нее начинает болеть шея. Она потихоньку поменяла положение и подобрала как можно дальше под себя ноги, чтобы освободить проход пожилой даме, которая пробиралась из своего угла к двери, чтобы выйти в туалет. Мужчина с газетой отодвинул дверь и попридержал ее, и они с дамой обменялись вежливыми улыбками, потом он отпустил дверь, перевернул страницу и вытянул ноги, устраиваясь поудобнее, — купе принадлежало другим, это было их купе, а она чувствовала себя здесь совершенно лишней, будто незаконно заняла чужое место.

Ей захотелось домой, в свою квартиру, муж сейчас спал бы себе, мирно похрапывая, на своей кушетке, а проснувшись, словно по будильнику, минута в минуту, сел бы, зевнул, крепко потер ладонями голову, взъерошив волосы, и спросил, как там насчет кофе. И ей захотелось, вернуться в те, другие, такие далекие теперь субботы, когда и мальчик был вместе с ними, играл на полу в свои игрушки или сидел тихонько за обеденным столом с тетрадью для рисования и красками. Он всегда был такой хороший мальчик, так тихо себя вел, когда муж ложился отдыхать, а когда тот, проснувшись, подзывал его, радостно вскакивал и бежал к нему.

— Поди-ка сюда, Джимми, покажи, что ты там нарисовал.

Нетерпеливое ожидание, с которым один протягивал, а другой брал тетрадь, а затем задумчиво-одобрительный кивок.

— Вот это да… здорово получилось, молодец, ничего не скажешь. Прямо точь-в-точь. Очень похоже. Ну-ка, Лина, взгляни. До чего смышлен, чертенок, а?

У нее перехватило горло, а за окном проплывали все те же мирные картины природы, бесконечно сменяя одна другую, и возникали вдруг маленькие станционные поселки и так же быстро исчезали из глаз. Мужчина напротив сложил свою газету, вынул из нагрудного кармана сигарету и закурил и, затягиваясь и выпуская дым, рассматривал ее минуту-другую, как рассматривают незнакомую доселе, но не слишком любопытную особь животного мира, а потом откровенно зевнул во весь рот, даже не прикрыв его рукой.

Когда поезд стал замедлять ход, молоденькая соседка встала с места, и она поняла, что, стало быть, они подъезжают, и, пропустив девушку вперед, пошла вслед за ней по проходу, а потом стояла в тамбуре у нее за спиной и с удивлением смотрела, как ловко та справилась с запором, тяжелая дверь распахнулась, и она сошла вслед за девушкой на перрон, и, стараясь не отстать от толпы приехавших, торопливо прошла через зал ожидания, и оказалась на площади по ту сторону вокзала, растерянно глядя на чужой город, на его пешеходов и транспорт, и видела, как приехавшие садились, погрузив вещи, в ожидавшие их частные машины, слышала слова приветствий и первые торопливые вопросы и как захлопывались одна за другой дверцы машин, и постепенно площадь опустела, и осталось одно-единственное такси. Надо было что-то делать. Она стояла одна в этой внезапно наступившей субботней пустоте, не зная, как ей разыскать свой автобус, который уходил через какие-нибудь восемь-десять минут. А ей так хотелось бы, вернувшись домой, сказать мужу, что она прекрасно справилась, просто взяла и спросила, как он ей советовал. Спросить было не у кого, кроме как у таксиста, и, поскольку другого выхода не было, она нерешительным шагом направилась к такси, и не успела она подойти, как таксист уже выскочил из машины и распахнул перед ней дверцу.

— Простите, вы не знаете, где тут автобусная станция? — торопливо спросила она.

— Автобусная станция? — повторил за ней таксист. — Вы хотите, чтобы я вас подвез?

Она помотала головой.

— Нет-нет, не надо, я просто хотела узнать…

— …где находится автобусная станция. Пожалуйста! К вашим услугам! Все для клиента!

— Если это вас не затруднит, конечно.

— Нисколько. Если клиент желает, чтобы я указал ему дорогу к общественному транспорту — пожалуйста, с удовольствием.

Чуть пригнувшись, он указал ей пальцем:

— Видите вон то длинное серое здание?

Она кивнула, что да, видит.

— А вам видно, что на нем написано «Автостанция»? Красными буквами?

Она снова кивнула, что да, видно.

— А знаете, что, если б лично мне надо было ехать автобусом, я бы, пожалуй, прямо туда и пошел.

— Конечно, — сказала она. — Извините.

А, пошла ты, ответила ей широкая обиженная спина, и он захлопнул дверцу, обошел машину спереди и уселся на свое место. А она побежала к тому самому низкому зданию с той самой надписью красными буквами, и там стоял единственный автобус, и она снова вынуждена была спросить, тот ли это автобус, который идет до интерната.

— А куда ж ему еще идти, — сказал шофер и прибавил, когда она влезла и стала пробираться к свободному месту: — Но мы пока еще не возим бесплатно.

Она стала пробираться обратно, и вытащила свой кошелек, и уронила несколько бумажек на пол, и нагнулась за ними, и еще покопалась в кошельке, и наконец протянула ему деньги, сгорая от смущения: ведь он же мог подумать, что она хотела проехать зайцем, и вынуждена была еще задержать его, потому что надо же было попросить его, хотя он уже поставил ногу на педаль, а другие пассажиры, она чувствовала, начинали уже терять терпение.