Так что гости были бы совсем некстати, да и какие сейчас могли быть гости, среди недели, приятели мужа приходили обычно по пятницам или субботам. Первой ее мыслью было, что надо бы хоть немного прибрать, и она застыла на месте, не зная, за что схватиться — убрать ли прежде всего игрушки, или эту не слишком чистую сахарницу, или же стоптанные шлепанцы мужа, которые он скинул, когда ложился, но тут новый, настойчивый звонок заставил ее кинуться открывать.
Незнакомый человек, стоявший за дверью на площадке, улыбнулся и назвал себя, и она подумала, что он, наверное, ошибся квартирой, и уже начала перебирать в уме других жильцов в подъезде, но не успела.
— Я учитель вашего Джимми, можно мне зайти на минутку?
— Учитель Джимми? — переспросила она, силясь понять, каким образом мог оказаться у нее на пороге человек откуда-то оттуда, куда каждое утро уходит мальчик со своим ранцем и завтраком и где он проводит все дневные часы. Какая здесь может быть связь.
Свет на лестнице не горел, и они стояли в полумраке, а ниже этажом с грохотом распахнулась дверь, и кто-то, чертыхаясь, выскочил на лестницу, и она наконец сообразила впустить гостя, чтоб хоть дверь-то можно было закрыть.
— Это учитель Джимми, — будто оправдываясь, объяснила она мужу, который все еще сидел в выжидательной позе на кушетке, с всклокоченной от лежания головой.
— Вот как, — сказал муж, нашарил ногами шлепанцы и встал с кушетки — он стоял навытяжку, будто ученик за партой, вскочивший при появлении в классе учителя.
Незваный гость огляделся и увидел мальчика в этой его куцей ночной пижамке, из которой он давно вырос.
— А, вот и Джимми! — шумно обрадовался он, подошел и взял мальчика за руку. — Ну, чем ты тут занимаешься, Джимми?
— Ничем, — пробормотал мальчик и от смущения сам себе наступил на ногу.
Незваный гость присел на корточки рядом с игрушками.
— По-моему, ты что-то строил из кубиков. Наверное, дом себе строил?
Мальчик молчал, и неуверенность, скрывавшаяся за шумным дружелюбием учителя, как бы распространилась в воздухе, и всем сделалось неловко. Она взялась было за белье, порылась наугад, под руку ей попались дырявые кальсоны, и она сунула их обратно. Учитель поднялся и двумя пальцами легонько провел по волосам мальчика.
— Ну что ж… А кстати, не пора ли тебе спать, дружок, я, по правде сказать, думал, ты уже давно в постели: маленьким мальчикам надо ложиться пораньше.
Это прозвучало почему-то как упрек: мол, что ж это они не укладывают ребенка вовремя. Она почувствовала, что надо как-то оправдаться, и уже подыскивала, что бы такое сказать, но он ее опередил.
— Ну так как? Иди ложись, а? Мне, видишь ли, хотелось бы поговорить немножко с твоими родителями. С твоими папой и мамой, — поправился он и торопливо прибавил — Да ты не бойся, ты ведь ничего плохого не натворил, просто, видишь ли… ну, просто мне хочется посидеть поговорить с ними, а тебе же все равно пора спать…
— А ну, марш в постель, живо! — прикрикнул на мальчика муж, и Джимми посмотрел на него удивленно, шагнул было к нему и остановился в нерешительности, он привык перед сном подходить к отцу проститься, тот грубовато ласково обнимал его, притянув на секунду к себе, после чего она шла вместе с ним в спальню, чтобы поцеловать и сказать «спокойной ночи». Он же всегда слушался с первого слова, когда ему говорили, что пора спать. Муж стоял и смотрел в пол, и она очень хорошо понимала, что не может он притянуть к себе мальчика на глазах у постороннего человека, она и сама не смогла бы, и что этим-то и объяснился его резкий тон, он никогда так к мальчику не обращался.
— Изволь сейчас же ложиться. Да поторапливайся, а то, гляди, я за тебя возьмусь.
Мальчик повернул к ней недоуменную рожицу, и она покивала ему головой: да, да, делай, как тебе говорят, и мальчик неуверенно вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь. Незваный гость улыбнулся: мол, ну, слава богу, наконец-то — и расстегнул плащ.
— Может быть, присядем, — предложил он, и она покраснела, будто ей сделали замечание.
— Да, конечно… Что ж это я…
Она хотела было убрать белье, чтобы освободить ему единственный приличный стул в комнате, но учитель уже подтащил к журнальному столику один из тех стульев, что стояли у обеденного стола, и уселся на него, и тогда муж присел на краешек кушетки, а сама она пристроилась с другого конца.
Учитель откашлялся.
— Вы не беспокойтесь, я постараюсь не отнять у вас много времени, вам, я вижу, сейчас не совсем удобно, конечно, что хорошего, когда вдруг нагрянут вот так вечером: придешь с работы усталый, хочется немного отдохнуть, ну и вообще…
Он безнадежно застрял на месте, и еще этот запах в комнате. Знать бы, что он придет, она бы хоть проветрила. И хоть переоделась бы, и убрала в комнате.
Незваный гость проследил за ее взглядом.
— Да уж, от детей дома вечный беспорядок, сам знаю, у меня самого двое, просто уму непостижимо, как это два таких карапуза умудряются перевернуть все вверх дном.
— Да, верно, — сказала она и увидела, что муж уже пощипывает нижнюю губу, а это значило, что он начинает закипать.
Учитель снова откашлялся.
— Так вот, значит, насчет Джимми… мне хотелось кое о чем с вами поговорить. Вообще-то ничего плохого не случилось, ровным счетом ничего, он очень послушный ребенок, с ним очень легко, дай бог, чтобы у нас все такие были — никаких бы проблем, да и в учебе он очень старательный. Нет, нет, ничего плохого я сказать о нем не могу…
А если он не мог сказать ничего плохого, зачем же он тогда пришел и испортил им вечер, посеяв тревогу и страх, — сиди теперь и гадай.
— Дело в том… мне кажется, нам стоило бы в данном случае попробовать метод интенсивного обучения, ну, чтоб он как бы позанимался дополнительно, я имею в виду прежде всего чтение, именно с этим предметом у него хуже всего. Другие предметы еще как-то идут, а вот складывать буквы в слова, с этим у него туговато, в общем… тут он немного отстает от других.
Муж набычился.
— Это как же понимать… дурак он, что ли?
Учитель совсем некстати улыбнулся.
— Да нет, что вы, господин Ларсен.
— Моя фамилия Фредериксен, это ее фамилия Ларсен.
— Извините. Так вот, господин Фредериксен. Никакой он не дурак. Нельзя вообще делить детей на умных и глупых, способных и неспособных. Дети, я бы сказал, все способные, только у каждого свои задатки, каждый одарен по-своему. И Джимми тоже, он ведь во многих отношениях способный: он хорошо пишет цифры, хорошо поет… — Учитель явно подыскивал, что бы еще такое назвать: — И рисование ему хорошо дается, и гимнастика, и ручной труд, а вот более отвлеченные предметы, они ему даются труднее, и особенно чтение.
— Значит, дурак, — заключил муж.
— Не дурак, а просто несколько отстает в развитии, — поправил его учитель. — Отсталый, как мы называем.
Она не решалась уже смотреть на мужа и на того, другого, тоже. Она смотрела вниз на свои руки, праздно лежавшие на коленях. В детском саду всегда говорили, что он просто молодец, все у него так хорошо получается, и муж так им гордился и показывал всем его работы. И он был такой хорошенький, и такой добрый, и ласковый, и милый. Чужой, старательно разъясняющий голос доносился до нее словно откуда-то из далекой выси.
— Мы думали, может, стоит перевести его в спецкласс, чтобы он был вместе с другими отстающими детьми: в таком классе учеников гораздо меньше, и у учителя есть возможность более интенсивно работать с каждым в отдельности, ну, то есть, более… в общем, более интенсивно. Тогда он, вероятнее всего, со временем нагонит своих сверстников и сможет успешно заниматься в обычном классе, и мы переведем его, разумеется, обратно, но пока что было бы, пожалуй, целесообразно, чтобы он побыл в таком вот классе, где с ним будут работать применительно к его уровню. Как я уже говорил, он не столь уж катастрофически отстает от других и настоятельной необходимости в таком переводе, видимо, нету, но, с другой стороны, поскольку есть такая возможность, это было бы, мы считаем, разумно, так что, если вы не против, мы бы вам советовали.