— И ты что, согласился?

— А что оставалось делать? Теперь простить себе этого не могу. Осточертело мне это дурацкое Объединение. Все равно я оттуда уйду!

— Ну ладно, не переживай так, — сказала Тове. — Просто нужно прогулять столько дней, чтобы это действительно — почувствовалось. Они тебя уволят.

— Остается лишь ждать да надеяться, — вздохнул Эрик и дал своему поезду полный вперед.

Ильза толкнула дверь в свою комнату и втащила туда Пребена.

— Ну и галдеж, сил моих больше нет, — сказала она и затворила дверь. — А здесь хоть вдвоем побудем. Что может быть лучше, верно?

— Конечно, — согласился Пребен.

— Ох, как я устала. — Ильза легла на кровать. — Нет-нет, иди сюда, ко мне, — приказала она, увидев, что Пребен хочет опуститься в кресло.

Пребен присел на край кровати.

— Да садись ты ближе!

Он слегка подвинулся. Она взяла его за руку.

— Только не думай, что ты и сейчас отделаешься морским боем, — сказала она.

Пребен обещал, что больше предлагать ей топить корабли не будет. Выходит, верно он тогда почувствовал, что эта игра — не для нее.

— Если не удастся сегодня соблазнить тебя, уйду в монастырь, — вдруг сказала она.

— Как-как? А-а-а… — Пребену смысл этой фразы показался несколько странным.

— Ты девственник, верно? — спросила она немного погодя.

— Что? — Пребен покраснел. — В некотором роде да, если можно так выразиться.

— Ничего, я тебя этому живо научу!

— Спасибо!.. — Пребен был хорошо воспитан.

— Ложись ко мне, — сказала она.

Пребен послушно лег. Она положила голову к нему на руку и крепко прижалась всем телом.

— Правда, приятно лежать вот так, вместе? — спросила она.

— Очень, — подтвердил Пребен.

Возникла новая пауза, во время которой ровно ничего не произошло. Ей начало казаться, что он туповат даже для начинающего. А вдруг он просто ожидает, когда она начнет его обучать, как обещала?

— Может быть, — сказала она, — может быть, ты все же снимешь для начала галстук?

— Вот так. — Момберг положил матрац на кухонный пол. Там уже лежал один, и теперь он старался расположить второй вровень с первым. Он не видел никаких причин изменять своей аккуратности.

За его действиями внимательно следила фру Момберг. Она была очень бледна.

— Ну вот, мать, — успокаивающе похлопал он ее по руке. — Ничего страшного тут нет. Примем пару таблеток и не заметим, как заснем навсегда.

Он достал пузырек с таблетками и отсчитал по четыре штуки каждому. Двойная доза в сравнении с обычной. Так что, подумал он, должно подействовать наверняка. Затем он налил воды в два стакана.

— Это тебе, — протянул он жене таблетки и воду.

Потом они одновременно положили их в рот и запили водой. Обстановка была такая торжественная, что, поднося стакан к губам, Момберг чуть не сказал ей: «Твое здоровье!»

— Ну что ж, ложись, — сказал он. — Таблетки действуют быстро.

Фру Момберг послушно легла на один из матрацев. Он укрыл ее одеялом.

— А ты? — спросила она дрожащим голосом.

— Сейчас. Осталось последнее.

Он убедился, что окно закрыто, а все щели плотно заткнуты газетами, осмотрел двери, а затем остановился у газовой плиты, оборудованной несравненными горелками Момберга. Эти три горелки были единственными экземплярами, когда-либо бывшими в употреблении. Момберг рассматривал их некоторое время; множество мыслей пронеслось у него в голове. Но вот он решительно открыл краны, послышалось шипенье выходящего газа.

— Вот и все. — Момберг покончил со своим последним делом в этом мире. Он лег на матрац рядом с женой и укрылся. Его рука сверху, сквозь одеяло, нащупала руку жены и крепко ее сжала.

— Тебе удобно? — спросил он.

— Очень, — ответила она слабым голосом.

Момбергу тоже было очень хорошо. Сказалось действие таблеток — он чувствовал, как тело его слабеет и тяжелеет. Ощущение было удивительное — медленно проваливаться куда-то, прочь от патентов, от законов, распоряжений, полиции, судей и всего прочего, что создано для мук человеческих. Через минуту он уснет, а пока будет спать, газ заполнит комнату, и он больше никогда не проснется, во всяком случае в этом мире. Момберг не мог окончательно уяснить себе, верит ли он в существование иного мира. Но сейчас он предпочел бы, пожалуй, чтобы его не было. Никакие миры больше не внушали ему доверия…

Общество заметно притомилось. Бодрым и оживленным был только Якоб, впрочем, он позже начал. Скрипучим голосом орал он на всю гостиную свою любимую песню.

Петер сидел на диване, окруженный несколькими молодыми людьми, и рассказывал историю своей жизни.

— Не буду хвастать, — говорил он, — но у меня был необычайно красивый тенор. Все считали, что я стану вторым Джильи.

— Но ты им не стал, — констатировал один из слушателей.

— Не стал, — согласился с ним Петер. — И только потому, что произошло несчастье. Мой отец был бешено ревнив. Одна мысль постоянно сверлила его мозг — он считал, что мать ему неверна. И однажды его помешательство дошло до такой степени, что он, взяв где-то револьвер, убил ее, а потом выстрелил себе в висок.

— Какой ужас, подумать только!

— Ужасный случай, — подтвердил Петер. — После этого я должен был оставить квартиру, жить мне стало негде. Много ночей провел я на садовых скамейках, пока не подхватил острейший ларингит. Несколько месяцев провалялся в больнице, выздоровел, но голос пропал.

Слушатели были чрезвычайно взволнованы: ведь это настоящая трагедия!

— Да ладно, я кончаю, — мужественно заявил Петер. — Все — в далеком прошлом, и мне хотелось бы об этом забыть.

Он залпом осушил свой бокал.

— Кто-нибудь видел Пребена? — в комнату вошел Ульрик Аллерхольм.

— Он наверху, забавляется в постели твоей сестры, — сообщил ему кто-то.

— Ах, черт! А ведь утром нужно варить кофе мумиям, я обещал напомнить ему…

— Каким еще мумиям?

— Да соседям. Он у них служит горничной.

По всеобщему мнению, беспокоить сейчас Пребена было бы бессердечно. Лучше уж самим сходить к мумиям и сварить им кофе.

Через несколько минут дюжина гостей пробиралась в соседний сад. Один из них нес Якоба, Трина следовала за Петером по собственному почину.

Они не думали, что парадная дверь окажется на запоре, но Ульрик все уладил — он выбил стекло на кухне, влез в дом и отпер дверь.

Приготовление кофе также было сопряжено с известными трудностями. Никто не знал, что где лежит, а тут еще они наткнулись на бутылку коньяку, и поиски пришлось на некоторое время прервать. Наконец кофе сварили, на подносе расставили чашки, кофейник, сливочник и прочее.

Ульрик взял поднос, остальные выстроились за ним длинной колонной. Чтобы придать процессии торжественность, некоторые прихватили крышки от кастрюль и деревянные ложки — для музыкального сопровождения. Чувствовалось искреннее желание устроить для этих мумий все как можно лучше.

И вот шествие двинулось в такт музыке вверх по лестнице. После недолгих поисков они нашли нужную дверь и вошли в комнату, где два странных, иссохших существа безмятежно посапывали в большой двуспальной кровати.

— Да играйте же громче! — крикнул Ульрик. — Они дрыхнут как бревна.

Оркестр ударил с новой силой; одновременно Ульрик проревел, что кофе, черт бы вас побрал, подан!

Это подействовало. Словно их дернули за нитку — оба существа вдруг сели в постели и, потрясенные, уставились на окружившую их шайку.

— Ва-ва-ва… — бывший зубной врач Мельвад тщетно пытался что-то произнести.

— Господа, кофе подан! — торжественно повторил Ульрик.

В это время гость, несший Якоба, упустил его. Тот взвился вверх и тут же шарахнулся в сторону постели. Затем он пронесся несколько раз над самыми головами мумий, которые в ужасе пригибались.

— Две старые балды! — прокричал Якоб.

— Воистину! — грянула шайка хором, а оркестр сыграл туш крышками от кастрюль.