Вернувшись в Кимры в ту маленькую убогую гостиницу, глядела лишь издали на здание Кимрского театра, находящегося тогда в запустении, не предполагая, что здесь со временем возникнет настоящий храм культуры, с прекрасным главным режиссером Олегом Алексеевичем Лавровым, а одной из ведущих драматических актрис будет девочка, которая пришла в мой детский авторский музыкальный театр маленькой толстенькой кубышечкой, дочь тверских врачей. Как говорили ее родители: «Хотели вырастить себе помощницу и смену, а вы сделали из нее актрису». Но Ирина Стародубцева не жалеет об этом.

В одном из магазинчиков я увидела стеклянный матовый колпак для настольной лампы. В мое отсутствие такой колпак на лампе случайно разбила моя бойкая внучка Маша. Именно эта, никому уже не нужная деталь, причем последняя, лежала в маленьком кимрском магазинчике и дожидалась меня, чтобы участвовать в восстановлении тогда уже устаревшей (но не в конструкции) моей настольной лампы. До сих пор эта лампа стоит на кухонном столе более тридцати лет плюс еще двадцать шесть, временами зажигаемая и дающая ресторанный уют моему пищеблоку. А как этот колпак я везла? Примерно так же, как и полуистлевший из бумаги журналый лист, на котором полиграфией XIX века была изображена Мадонна. Его подарил мне старицкий краевед. Я ехала в автобусе, держа двумя руками, почти на весу, свои приобретения. Один раз из Старицы, другой раз — из Кимр. Кстати, тот вековой лист, похожий на тончайшую бумажку, сделанную будто из засохшей ириски, готовый в любой момент, крошась, рассыпаться, один художник замуровал под стекло, предварительно замазав все трещинки. Прекрасный портрет девушки был у меня, потом перекочевал к младшей дочери Тамаре в ее квартиру.

Возможно, кто-то скажет: какие мелочи жизни! Но для меня нет. Это приятные жизненные воспоминания, это история вещей. Это изюмины в белой булке.

Всего один неполный год, а сколько всего было! Поездка в Кимры к сапожникам по пошиву обуви. Одна обувка из двухцветной лакированной кожи носилась так долго, что вышла из моды. Но в полуботинках остались неизношенными подошвы. А трагический случай, что мог унести мою жизнь? Эта поездка через Савелово в Москву? Не хочется вспоминать, а тем более писать, а пишу! Приехала из Неклюдова с оказией. Раннее утро. Город Кимры погружен в сон. Волга в густом тумане. Чтобы оказаться в столице, надо сначала с Кимрского берега попасть на Савеловский, а там уже поездом до Москвы. Этого большого моста в городе тогда еще не было. Через Волгу желающих перевозил катер с закрытым трюмом и открытой палубой.

Впереди меня к пристани торопливо шагает женщина с большой корзиной. Корзину случайно задевает пробегающий мимо парень. От сильного толчка из корзины на землю высыпается клюква.

— Чтоб тебя черти взяли! — кричит женщина парню, спешащему на катер.

Я не опаздываю, помогаю потерпевшей с подмерзающей вялой травы подобрать ягоды. Катер, дав гудок, отчалил от берега и ушел в густой молочный туман.

Через некоторое время со стороны Волги раздался странный звук, какой-то скрежет. Плывущая по Волге груженая самоходная баржа столкнулась с катером, и он затонул вместе с людьми. В живых остался, как говорили, только капитан, потому что находился на палубе на своем капитанском мостике.

Случай или судьба? Я думаю, судьба, у каждого она своя. А еще я верю в ангелов-хранителей. А вот сколько у одного человека, никто не знает.

Позднее я поняла то, что жизнь, прожитая в Неклюдове, несмотря на отдаленность деревни от центральных городов, была для меня насыщена событиями, наполнена чувствами и стала стартовой площадкой в последующей двойной моей судьбе. Здесь дали всходы ранее выращенные зернышки: одно породившее педагогическую направленность, другое — писательскую.

Словно две веточки от одного корня, как у деревца по имени фикус Бенджамина, впоследствии переплетаясь между собой, срастаясь, создадут единый ствол, единое дерево, в моем случае — Жизнь.

Почему я сравниваю себя с фикусом, названным по имени американского просветителя второй половины XVIII века Франклином Бенджамином? С одним из авторов Декларации независимости США и Конституции?

Чисто случайное совпадение. Прекрасный добрый человек, библиотекарь детского отделения Герценовской библиотеки Инна Николаевна Игнатьева дарит мне проростки этого фикуса. Два нежных стебелька растут рядом, касаясь друг друга. Они меня пленили. И я подумала: как они похожи и в то же время такие разные! Пришла дочь Елена, заплела их в косичку и сказала:

— А теперь они срастутся вместе и дадут единый ствол.

«Это мой символ!» — решила я тогда, не зная, как называется это растение, чье оно имеет имя. Теперь знаю. Я — не Бенджамин. Это уж слишком! Но в чем-то схожа с Бенджамином: свободолюбива, непокорна, занимаюсь просветительством, борюсь за свою и правду других. И пусть это не 1776 год, а двести тридцать четыре года спустя, а вот возьму и назову четвертую главу — ФИКУС ФРАНКЛИНА БЕНДЖАМИНА. И назвала.

Очередь на прием по вопросу трудоустройства на работу двигалась медленно. В кабинет входили и выходили учителя разных возрастов с грустными лицами. Свободных часов в школах не было. Вот прошли по коридору неторопливо, с достоинством, несколько женщин. «Видимо, директора школ», — подумала я, продолжая сидеть на шатком стуле возле дверей. Через две недели — первое сентября, а места в школе нет. Мысли на злополучную тему не оставляли меня: «Почему так все складывается? И сейчас, и с распределением на работу после института?» Два места в Калязине. Одно получил Мамаев, самый старший из нашей группы. Он тогда уже был членом партии. Другое место могли дать мне как окончившей институт с отличием. Но я уступила Нинке. Она хотела выйти замуж за Мамая. Таким образом, я оказалась в глухом медвежьем углу. Но и там мое место надо было уступить старому учителю с Большой Волги, высланному из Ленинграда. Сталин умер, а политические репрессированные еще являлись угрозой для страны. Право, смешно. Но факт.

Из кабинета вышла заведующая гороно, взглянув на меня, спросила:

— Специальность?

— Химик и биолог.

— В железнодорожную пойдете?

— В железнодорожную? — не поняла я.

— Конечно, школа не из лучших, к тому же мальчиковая. Есть часы по биологии в пятом и седьмом. Соглашаетесь?

— Соглашаюсь.

— Нина Петровна, — обратилась глава образования города к женщине-секретарю, — заготовьте приказ на учителя-почасовика.

— Диплом с отличием, — улыбнулась помощница, принимая от меня документы. — Подождите. Каждый час из школ звонят. У кого-нибудь еще что-нибудь припрятано.

— А можно?

— Можно, — зашептала Нина Петровна. — Я повременю с оформлением.

Я снова села на стул возле дверей кабинета, закрыла глаза.

— Вы что, уснули? — слегка коснулась моего плеча Нина Петровна. — Зайдите в кабинет.

Навстречу мне поднялась небольшого росточка худенькая женщина с приятной улыбкой.

— Мы тут поговорили, решили предложить вам часы не в железнодорожной, а в вечерней школе для взрослых. Я — директор, собираю кадры. Стаж у вас один год, но документы ваши просмотрела. Хорошие отзывы с первого места работы. Да и диплом с красной строкой! Нагрузка — двенадцать часов пока. Не возражаете?

— В вечернюю? — удивилась я.

— Школа только создается. Нам ее и создавать. Классы однокомплектные, но мы будем расти. Меня зовут Антониной Ивановной.

Улыбчивость и оптимизм директорши как искра попали в материал, готовый гореть. Уже в коридоре гороно мы горячо обсуждаем вопрос, какая это будет школа. Члены профкома и заместитель директора комбината занимались организационными вопросами. Из помещения для школы ранее располагавшаяся там поликлиника уже выведена в новое здание за ворота.