— Родители водили меня к докторам, которые прописывали мне все возможные и невозможные «тяжелые» лекарства, и, конечно же, они не помогали. Лекарства даже делали хуже, так как я была не в состоянии мыслить ясно, но все равно продолжала видеть и слышать мертвых.

— Мы делали то, что считали правильным, Шарлотта, — защищаясь, перебивает мой рассказ отец.

— Ни слова больше, — рявкает на него Снайпер.

— Думаю, для отца это стало последней каплей, поэтому он выдал мне крупную сумму денег и отослал прочь. Я путешествовала по стране последние пять лет, помогая умершим.

— Помогая им в чем, дорогая? — робко интересуется Беверли.

— Я могу видеть только души в состоянии неопределенности — те, которые застряли между наши миром и тем, что ждет их впереди.

Несколько секунд все молчат, и Айк подходит ко мне.

— Скажи им. Расскажи им обо мне.

По моему лицу текут слезы, потому что я знаю, какие эмоции ждут всех присутствующих в комнате. Знаю, что Джордж будет огорчен, а Айк еще на один шаг станет ближе к уходу из этого мира. Все изменится, и боюсь, не в лучшую сторону.

— Кейси Перселл, — я произношу ее имя, и все сразу же наклоняются вперед. — Я солгала вам, Генри. Я сказала, что обнаружила ее случайно. Но правда заключается в том, что сама Кейси показала мне, где спрятано ее тело. Ее семья распалась, и она не могла уйти, пока не была уверена, что у них все будет в порядке. Они не могли горевать по ней, потому что цеплялись за последние клочки надежды, что она сбежала и жива.

В комнате повисает тишина. Никто не знает, что можно сказать.

— Продолжай, — подбадривает Айк.

— Опустив письмо в ящик, я села в машину и поехала дальше, понятия не имея, что буду делать и куда собираюсь ехать. У меня не было денег, и я вдруг поняла, что очень одинока. Моя жизнь превратилась в сплошную череду помощи мертвым. Я даже не могла жить на одном месте. Я имею в виду, что моя собственная семья мне не верит, так почему должен верить кто-то другой? — я медленно выдыхаю, прежде чем перейти к следующей части рассказа. Нелегко признавать, какой слабой я была, какой слабой по-прежнему остаюсь. — На мосту Анион в моей машине кончился бензин, и я решила, что с меня хватит. Я больше не хотела жить, по крайней мере так, как я живу. Поэтому я забралась на перила моста и собиралась прыгнуть вниз и позволить реке сделать свое дело.

Мой отец встает и ахает:

— Шарлотта, — но сразу же садится, когда Снайпер делает шаг в его сторону. — Дорогая, ты должна была вернуться домой. Я понимаю, что ты считаешь нас ужасными, что мы неправильно к тебе относились, но мы любим тебя, Шарлотта.

Я не смотрю на него. Не могу. Он все тот же человек, который считает меня сумасшедшей... Который думает, что у меня галлюцинации.

— И почему ты не довела дело до конца? — задает вопрос Джордж, и все резко поднимают головы и смотрят на него. Его руки скрещены на груди и он смотрит на меня так, словно не доверяет мне — так, как я и боялась, что он будет смотреть на меня, когда узнает обо всем.

Я с трудом сглатываю и чувствую, как чья-то уверенная рука сжимает мое предплечье. Оглянувшись, я вижу добрые глаза Снайпера; он кратко кивает мне.

— Кое-кто остановил меня, — признаюсь я, и мой взгляд перемещается на Айка.

— Я так рад, что оказался там, — говорит он мне и закрывает глаза, как будто мысль, что его могло там не оказаться, причиняет ему боль.

— Это был Айк, — говорю я тихо, и все, кроме моего отца, одновременно ахают.

Но прежде чем кто-то что-то скажет, я продолжаю объяснять, что сказал Айк и как он привел меня в этот город, рассказав к кому обратиться и куда пойти.

— Мы заключили сделку, — поясняю я. — Он поможет мне найти работу и жилье, а я помогу ему выполнить его незаконченное дело.

— И что же оказалось его незаконченным делом? — рычит Джордж.

В комнате наступает напряженная тишина; все жаждут услышать ответ Шарлотты на вопрос Джорджа. Глазами, блестящими от слез, она встречается с его напряженным неумолимым взглядом.

Ее губы дрожат, когда она отвечает ему:

— Ты, Джордж. Ты — его незавершенное дело, — руки брата безвольно свисают по бокам, а лицо принимает суровое выражение. Он понятия не имеет, что думать или что сказать, поэтому молчит. — Ты же знаешь, что был не в самом лучшем состоянии, — объясняет ему она, не упоминая при этом о наркотиках.

Шарлотта не хочет выдавать его семье.

— Айк не может уйти, пока не убедится, что ты в порядке. Он был рядом все это время, наблюдал за тобой — за всеми вами.

Шарлотта обводит всех в комнате нервным взглядом. Мой отец встает, садится рядом с матерью и берет ее дрожащую руку в свою. Ох, мама.

— Я понимаю, вы все думаете, что это бред сумасшедшего. Я тоже так поначалу думал, — Снайпер вступается в ее защиту. — Но она рассказала мне то, что мог знать только Айк... то, о чем мы шутили или чем занимались в армии. Она говорит правду. Она может общаться с Айком. Он здесь, вот прямо сейчас.

— Ты знал, что она... — Джордж не договаривает. Он хочет сказать «чокнутая», но передумывает.

— В тот вечер, когда тебя избили, — говорит ему Снайпер. — Вот тогда я все и узнал.

— Тебя избили? — вскрикивает мама и поворачивается посмотреть на Джорджа. — Дорогой, ты же сказал, что упал с лестницы, — мне вовсе не хочется, чтобы мать выяснила, насколько плохи дела у Джорджа.

— Значит, ты утверждаешь, что можешь разговаривать с Айком? Прямо здесь и прямо сейчас? — вклинивается в беседу Кэмерон, и, полагаю, что он верит ей. Или, по крайней мере, ему хочется верить. Он всегда отличался открытостью взглядов, и в данную минуту я благодарен ему за это.

— Скажи Кэмерону, что я спрятал порно журналы в своем шкафу. Там над полкой есть небольшая щель. Попроси его сходить и принести их, — велю я Шарлотте, нервно улыбаясь.

Она повторяет ему мою просьбу, но сначала бросает на меня красноречивый недоверчивый взгляд. Кэмерон вскакивает и спешит наверх, либо радуясь возможности доказать, что Шарлотта не врет, либо тому, что он чуть позже получит эти самые журналы. Даже не знаю, чему он больше рад.

Желая, чтобы остальные тоже поверили Шарлотте, я продолжаю сообщать ей информацию, которой она может поделиться с моей семьей, чтобы они приняли ее так же легко, как это сделал мой младший братишка.

— Генри, вы разговариваете с ним. Чаще всего, когда рыбачите в одиночестве, потому что раньше вы часто занимались этим вдвоем. Айк говорит, что вы говорите ему, какая честь это была быть его отцом, и как вам жаль, что вы так мало времени провели вместе и так много не успели сделать. Он хочет, чтобы вы знали, что вы самый лучший отец на свете. Он не смог бы выбрать никого лучше вас, — рыдание, срывающееся с губ отца, уничтожает мою выдержку и горячие слезы текут по моим щекам. Иисусе, пап… Они с мамой крепко обнимаются, переваривая острую боль, вызванную воспоминаниями обо мне.

Шарлотта пытается «сорвать пластырь» и продолжает:

— Беверли, лазанья и тирамису, помните? Именно поэтому я упомянула их. Айк был здесь в тот вечер, когда мы встретились, и я просто повторила то, что он сказал.

Моя мать кивает и подносит дрожащую руку к губам.

— Он просит сказать, что слышит, как вы поете, когда думаете о нем, — слезы ручьями струятся по лицу матери, и мне начинает казаться, что я задыхаюсь. Но как бы тяжело все это ни было для нас, я должен продолжить. Шарлотта смотрит на меня, ее глаза покраснели от непролитых слез. Она молча слушает, как я объясняю ей, что хочу, чтобы она рассказала, затем она, запинаясь, произносит:

— Т-ты мой солнечный свет. Вы пели ему эту песню, когда он был маленьким. Он слышит, что вы и сейчас ее поете, — мама сгибается пополам и безутешно рыдает.

— О, мой малыш, я так сильно люблю тебя, — рыдает она, и я чувствую, как мое сердце разбивается.