— Спасибо тебе за это, Шар. Я знаю, ты считаешь свой дар видеть мертвых проклятьем, но ты подарила мне успокоение.

Я не отвечаю. Я знаю, что даю ей покой, как и другим до нее, но их покой стоит мне моего собственного. Этот «дар», как она назвала это, стоил мне хоть какой-нибудь видимости нормальной жизни; это стоило мне моей семьи, моих друзей и моей надежды. Мы подъезжаем к ближайшей заправочной станции. Я хватаю свой рюкзак с заднего сиденья и достаю блокнот и ручку.

Тело по шоссе 501 под мостом Юкон.

Коротко и ясно. Нет необходимости вдаваться в подробности. Я беру конверт, вписываю имя детектива, занимающегося ее делом, и продиктованный Кейси адрес. Как только это сделано, я запечатываю письмо и наклеиваю марку. Мы направляемся в город и находим ближайшее почтовое отделение, где я бросаю письмо в ящик.

Кейси издает слышимый вздох, наполненный тем, что я могу описать только как облегчение.

— Я навещу их в последний раз и тогда смогу уйти.

— Удачи, Кейси, — говорю я.

Я не знаю, что еще сказать. Что еще я могу сказать? Безопасного путешествия? Пришли мне открытку?

— Спасибо, — говорит она мягко. И потом исчезает.

После исчезновения Кейси я еду в течение нескольких часов. По крайней мере, кажется, что несколько часов. У меня нет карты или плана, куда я направляюсь, но я еду куда угодно. Моя жизнь стала одной огромной неопределенностью.

Мой внедорожник набирает обороты на хорошей скорости, поскольку он едет по горным дорогам, виляя на опасных поворотах, уводя меня дальше во тьму в прямом и переносном смысле. Я никогда не видела такой темной ночи, как здесь в горах. Я почти все израсходовала, и, как ни странно, это не беспокоит меня. Смешно, как иногда работает разум. Я провела последние шесть лет испуганной и одинокой. Не страшась мертвых, по иронии судьбы, но страшась того, что моя жизнь принадлежит им, и что я никогда не верну ее себе. Но сегодня я решила. Сегодня вечером я верну мою жизнь. Я обрету контроль. Меня охватывает оцепенение и в голове образуется пустота. И я знаю, что сделала правильный выбор. Когда мой 4Runner начинает шипеть, двигатель работает на оставшихся парах бензина, я направляю его в сторону от дороги. В бардачке есть сто долларов на мое имя, но там, куда я иду, они не понадобятся. Тот, кто первым найдет внедорожник, может его забрать. Оставив фары включенными, я иду, дрожа, моя оцепеневшая душа не может найти выход из тьмы. Это не жизнь — это кошмар. Бесконечные мучения смерти и рабства. И боли стало слишком много, чтобы ее вынести.

Я не блуждаю далеко, когда оказываюсь на мосту. Под ним протекает большая река, и вода яростно бушует вместе с дождем. Прогуливаясь посередине, я скольжу рукой по мокрым перилам и смотрю на воду, гадая, каково это — спрыгнуть с моста, позволить воде утащить меня вниз и забрать из этой жизни, этого кошмара.

Это тоже пройдет, повторяю я себе снова и снова, но слова потеряли свою магию и власть надо мной. Может быть, все это время я думала об этих словах, как о спасательном круге, когда в действительности они были грузом, прикованным к лодыжке, который медленно утаскивал меня на дно, удерживал от реального мира. Это никогда не пройдет. Я всегда буду принадлежать мертвым, и поэтому я никогда не буду по-настоящему жить.

Время просто отпустить.

Находиться в подвешенном состоянии — отстой. Все, что ты делаешь, это смотришь, как твои близкие страдают, и не можешь помочь им. Мои родители, кажется, в порядке, по большей части. Младший брат тоже. Но меня тревожит Джордж. Большинство братьев и сестер близки, но у близнецов создается связь, которую нормальные братья и сестры никогда не поймут. Мы были лучшими друзьями с первого дня.

А сейчас я мертв.

— Да, ма. Я буду дома в воскресенье к обеду… — он делает паузу. — Нет, я не пьян, — уверяет Джордж по телефону маму. Он не лжет. Он не пил, во всяком случае, пока.

— Нет, ма! Он просто чертовски подсел на кокаин! — кричу я, хотя ни один из них не слышит меня. Это и хорошо тоже; если бы она когда-нибудь услышала, как я матерюсь, она бы отхлестала меня по заднице.

Я не слышу, что мама говорит Джорджу, но слышу ее приглушенный плач по телефону.

— Знаю, ма. Я тоже по нему скучаю, — он прикрывает глаза рукой, его лицо принимает страдальческое выражение.

— Черт, Джордж, — вздыхаю я.

Я ненавижу видеть его таким.

— Я должен идти, ма. Я люблю тебя, — он нажимает на телефоне «отбой» и швыряет его на диван.

На стеклянном журнальном столике перед ним остатки белого порошка, пакет кокса, бумажник и пустые пивные бутылки. Джордж наклоняется вперед и поднимает мою фотографию в рамке, где я в военной форме, в тот день, когда закончил базовую подготовку. Он смотрит на фотографию долгое время, прежде чем аккуратно ее поставить. Сползая с дивана на колени, он достает водительские права из бумажника. Через несколько секунд он разделяет горку кокса на три небольшие полоски. Сложив права назад в бумажник, он берет долларовую купюру, плотно сворачивает, а затем использует ее, чтобы вдохнуть первую полоску.

— Джордж! — кричу я. — Боже, чувак. Почему ты это делаешь?

Но это бессмысленно, потому что он не может слышать мои слова огорчения.

Я не могу больше смотреть. Кроме того, я знаю, что эта шлюха, Мисти, направляется сюда, и мне противно видеть его с ней. Мой брат, очевидно, запутался, оплакивая свою потерю, и она по полной использует это: приносит ему наркотики, нюхает их с ним до тех пор, пока он платит, а затем они трахаются, хотя у нее есть парень, который выбьет все дерьмо из Джорджа, если когда-нибудь узнает.

Я исчезаю и снова появляюсь рядом с мостом недалеко от города. Мы с Джорджем приезжали сюда, когда были детьми, и ловили рыбу. Это одно из моих любимых воспоминаний. Когда я иду к мосту в темноте ночи, я слышу, как бушует вода в реке Джексон. Здесь в последние несколько дней шел сильный дождь, и уровень воды поднялся. Я завидую реке. Она движется, течет и продолжает жить. В отличие от меня. Я застрял в собственной западне и мне как-то нужно исправить то, с чем я не могу ничего сделать.

Я умер почти десять месяцев назад, и «белый свет», о котором говорят — это полная фигня. Во-первых, я не понимал, что я мертв. На самом деле, я думал, мне приснилось. Я был дома с мамой и папой, но когда попытался заговорить с ними, они не услышали и даже не отреагировали. Сообщение о том, что я был убит самодельным взрывным устройством в Афганистане, не пришлось долго ждать.

Шок — это все, что я чувствовал, все были разбиты этими новостями. В тот момент я думал, что это просто кошмар. Мне хотелось проснуться рядом с моим приятелем, Снайпером, в наших казармах и трепаться с ним о всякой фигне. Но этого не случилось. Вместо этого, я был вынужден смотреть, как моя семья скорбит, не в состоянии предложить им никакого утешения. Джордж вышел из-под контроля с тех пор, как я умер, и я не могу видеть его таким. Не сомневаюсь, что он — мой якорь здесь, удерживающий от перемещения куда бы то ни было.

— Это ад, — бормочу я себе под нос.

Погрузившись в свои размышления, я не заметил слабый свет впереди, пока не ступил на мост.

— Мне очень жаль, бабушка. Мне очень жаль, Аксель. Мне жаль, что я не сильнее.

Мои мысли прерываются, когда я слышу женский плач. Мой взгляд перемещается на звук ее голоса. Худенькая девушка одета в слишком большую дождевую парку, ее темные волосы прилипли к голове из-за дождя. С кончика носа капает вода. Она стоит на перилах моста, громко рыдая. Я останавливаюсь, не зная, как реагировать, но когда рыдания вдруг прекращаются и она поднимает голову, мое дыхание замирает. До этого ее эмоции показывали ее неуверенность покончить с собой. Теперь на ее лице лишь пустота, как будто она на что-то решилась. Она глубоко вдыхает, будто соглашается с принятым решением и с тем, что собирается сделать. И я уверен, что она собирается прыгать.