— Будут какие-нибудь пожелания? — спрашивает она у мистера Мерсера.

— Сыграй мне свою любимую мелодию, — просит он и усаживается в потертое мягкое кресло.

Шарлотта разворачивается обратно к роялю и нерешительно нажимает пару клавиш; полагаю, она проверяет, как настроен рояль.

— Я уже давно не играла, так что, возможно, моя игра покажется вам немного грубоватой, — предупреждает она, но мистер Мерсер просто улыбается.

— Не волнуйся, дорогая. Играй.

Ее пальцы начинают танцевать по клавишам, в комнате раздаются звуки красивой мелодии, и я застываю. Она играет что-то из классики, возможно, Моцарта. Я ни черта не смыслю в классической музыке, но, полагаю, теперь я ее обожаю. Мелодия очень серьезная и сложная, она словно отражает все эмоции Шарлотты.

Она сидит, держа спину прямо, все ее внимание сосредоточено на руках, так что даже кажется, что она каким-то образом связана с роялем. Словно рояль — продолжение ее, место, где чувства и эмоции живут своей жизнью. Музыка может звучать сердито и грубо, но люди все равно считают ее красивой. Правда в реальном мире такие эмоции считаются слабостью.

Она играет некоторое время, а закончив, кивает своим рукам, словно сама себя убеждает, что еще не разучилась играть.

— Это было... потрясающе, — удается мне выдавить из себя.

Мистер и миссис Мерсер хлопают в ладоши, а Шарлотта, робко улыбаясь, встает.

— Где ты так научилась играть?

— Мама научила. Она преподаватель. Помимо своих коррекционных занятий она еще преподает игру на фортепиано.

Остаток вечера они проводят на веранде, потягивая чай. Когда приходит время уходить, Мерсеры крепко обнимают Шарлотту. Она достает из заднего кармана деньги и вручает их мистеру Мерсеру со словами:

— Буду должна вам еще шестьдесят и к концу недели смогу вернуть всю сумму.

— Нет. Ты ничего нам не должна.

— Пожалуйста, мистер Мерсер, — умоляет Шарлотта. — Сделка есть сделка. Я получу обратно свою цепочку, когда отдам вам оставшуюся часть денег.

Он сводит вместе свои густые седые брови, а губы складывает в тонкую линию, словно хочет возразить, но вместо этого согласно кивает головой.

— Придешь на обед на следующей неделе? — с надеждой в голосе спрашивает миссис Мерсер.

— Да, конечно. Я должна проверить, когда у меня выходной, но я приду. С удовольствием.

— И снова нам сыграешь, — говорит мистер Мерсер, и это больше похоже на утверждение, нежели на просьбу.

— Если хотите, — смеется Шарлотта. Мерсеры наблюдают, как она садится в машину и выезжает с их подъездной дорожки.

— Они очень одиноки. Такие люди, как они, должны быть окружены кучей внуков, — отмечает Шарлотта, выворачивая на Эмерсон-авеню.

Я пожимаю плечами и соглашаюсь:

— Думаю, ты права.

— Сотрудникам позволено сидеть в баре и выпивать или нет?

— Позволено. Если в этот день у сотрудника выходной, то смело можно приходить и пить, — объясняю я.

— Хорошо, потому что я не против выпить бокальчик другой, — сообщает Шарлотта. Пару мгновений она кажется задумчивой, а затем складывает губы бантиком и хмыкает:

— Хмм.

— Все в порядке? — задаю я ей вопрос.

Она едва заметно улыбается.

— Просто один из тех дней, когда я предаюсь воспоминаниям.

— Мэгги была там во время ужина?

— Да, но она ни слова мне не сказала, пока мы не ушли.

— Полагаю, этим она здорово тебе помогла, — ухмыляюсь я. — И что она сказала?

Шарлотта хмурится и отвечает:

— Она попросила меня не забывать о ней.

Несколько минут мы едем в тишине, а затем Шарлотта обращается ко мне с вопросом:

— Могу я спросить тебя кое о чем?

— Конечно, — соглашаюсь я.

Облизнув губы, она делает глубокий вдох и выдыхает.

— Ты боишься? — ее вопрос удивляет меня. — Перехода, — вносит она пояснение к своему вопросу.

Теперь моя очередь делать глубокий вдох и выдох. Не буду отрицать, что я обеспокоен, но не могу сказать, что боюсь.

— Не столько напуган, сколько мне грустно.

— Грустно?

— Тяжело расставаться с теми, кого любишь. Семья, друзья. И, знаешь, хоть мы и знакомы не так уж долго, мне будет тяжело расстаться и с тобой тоже.

Ее нижняя губа дрожит, и я закрываю глаза, моля Бога о возможности коснуться ее.

— Мне будет не хватать тебя, Айк, — шепчет Шарлотта.

Я печально улыбаюсь и смотрю вперед. Мне не нравится видеть ее плачущей. Это разрывает меня на части.

— Когда буду уходить, я вспомню это и уйду с улыбкой, — обещаю я ей, и она вытирает слезы со щек.

— Если бы ты только был жив, Айк МакДермотт...

— Ты бы раздела меня догола и изнасиловала? — дразню я ее, а она смеется, хотя по-прежнему вытирает мокрые щеки.

— Знаешь, думаю, да.

Я вхожу в азарт и охотно присоединяюсь к ее игре «Если бы...». Разве могу я отказаться от этого?

— Если бы я был жив, то пригласил бы тебя на свидание. Ты бы согласилась? — нам не стоило бы затрагивать эту тему, но мы, наконец, признали, что нас влечет друг к другу, и хотя между нами ничего и никогда не будет возможно по вполне очевидным причинам, я хочу знать ее ответ. Хочу знать, каким бы нездоровым это ни казалось со стороны. Кровь с бешеной скоростью несется по венам, и я прижимаю руки к бокам, пока жду ее ответа.

— Смотря на то... — начинает она, — как бы ты пригласил меня?

Я чешу затылок.

— Думаю, я бы уговорил тебя на свидание, заманив в ловушку. Так, чтобы ты не могла сказать мне «нет». Я бы приехал к тебе на работу с цветами и сказал: «Пообедаешь со мной?».

Улыбаясь, она спрашивает:

— И мы бы обедали прямо у меня на работе?

— Почему бы и нет? — усмехаюсь я. — Ведь это лучший ресторан в городе, разве нет?

— Конечно же. Значит, прижал бы меня к стенке, да? — ухмыляется она.

— Бесспорно, — подтверждаю я ее предположения. — Так что бы ты ответила?

— Я бы согласилась пообедать с тобой, — грустно улыбается она.

— Я бы рассказал тебе о своей службе в армии и о своей семье.

— Я бы скрыла от тебя, что вижу мертвых, — добавляет она.

— Серьезно? — удивленно спрашиваю я. Мне грустно слышать эти ее слова. Я хочу знать о ней абсолютно все. Неужели она думает, что если бы я был жив, то не поверил бы ей?

— Поначалу бы молчала, пока не уверилась бы, что ты влюблен в меня и тебя не испугает эта новость, — взгляд ее серых глаз встречается с моим, а затем она снова возвращает свое внимание на дорогу.

— Это не заняло бы много времени, — говорю я ей. Я влюбился в Шарлотту сразу же, как услышал ее смех. Будь я жив, на все бы пошел, лишь бы она была моей. На секунду она опускает взгляд, а затем вздыхает. Нам следует прекратить играть в эти игры. Уверен, что вообще не стоило даже начинать, но я не в силах остановиться. Пока еще нет.

— Я бы проводил тебя до дома и поцеловал на прощанье.

— Я не стала бы возражать, — с грустью сообщает она.

— После того как мы бы встречались какое-то время, я бы привез тебя на то место у реки, куда возил тогда, и, чтобы доказать тебе свою любовь, вырезал бы наши инициалы на большом дереве. В большом сердечке буквы «А» и «Ш», — и я правда представляю себе все это: ее серые глаза сияют любовью, пока она наблюдает, как я вырезаю сердечко на дереве; вижу, как она улыбается мне, когда я заканчиваю. Боже, как бы я хотел подарить ей все это.

— А потом мы бы занялись сексом, — шутит она и фыркает сквозь слезы.

— Прямо там, у воды? — уточняю я и смеюсь. — Так ты эксгибиционистка, — дразню ее я.

— Почему бы и нет? Меня застукают в момент благоговения от твоего романтического жеста. Мне будет плевать, если кто-нибудь увидит. Значение будем иметь только мы с тобой.

Мы оба молчим, наслаждаясь тем, что кроется в ее последних словах. Значение будем иметь только мы с тобой. Я задыхаюсь от эмоций — они комом встали в горле. Живой человек может хотеть чего-то, чего у него нет, но у нас немного другая ситуация. Я в буквальном смысле никогда не смогу быть с ней. Это убивает меня. Нужно сказать что-нибудь — хоть что-то — но Шарлотта спасает ситуацию и говорит: