Случалось, что Марк Захарович заставал Якова в дверях химической лаборатории. Юноша пристально наблюдал за работой лаборанток, словно желая постигнуть секрет анализа и не решаясь в то же время забивать себе голову ненужными вещами.

— Что? — пошутил Марк Захарович. — Не хочешь ли и здесь ввести автоматику?

— Если бы можно было, так и ввел бы, — отозвался Яков.- На анализ четверть часа уходит за смену на печь. Хорошо бы сократить.

— О спектральном анализе слышал?

— Слышал. Применяется он в астрономии, в исследовательских лабораториях.

— Это да. А вот перед самой войной его начали вводить в металлургии. Харьковский оптический институт им занимается. Обещали они как раз то, о чем ты сейчас говоришь.

Из кармана пиджака Якова постоянно торчала какая-нибудь книжонка. Иногда Марку Захаровичу удавалось прочесть название. Его немножко удивляло бессистемное чтение юноши: в карманах Якова оказывалась то астрономия, то история какого-нибудь технического открытия, то новинки авиации и реактивной техники. Гораздо реже примечал Глазков электротехническую литературу и вовсе не замечал книг по химии. Оттого он и удивился, увидев Якова в химической лаборатории.

Однажды из кармана Якова выпала тоненькая брошюрка. Глазков поднял ее и, прежде чем передать Якову, раскрыл. Он увидел строчки, жирно подчеркнутые красным карандашом, а на полях ярко-красные «птички», знаки восклицания, сокращенные слова. Значит, юноша не просто читал, но изучал, вдумывался. Брошюрка называлась «Теория вертикального полета ракеты». Изложение было чисто инженерное, построенное на основе интегральных уравнений и векторного анализа. Посмотрев на обведенные красным карандашом формулы, Глазков сделал губы трубочкой и недоверчиво покачал головой.

— Сколько классов ты закончил? — спросил Марк Захарович, передавая брошюрку Якову.

— Девять с хвостиком, — ответил Яков. — А что?

— Как же ты умудряешься читать такие вещи?

— Умудряюсь, — улыбнулся Яков. — А разве нельзя?

— Не морочь мне голову, Яков, — рассердился Глазков. — Чтобы понять интегральное уравнение, нужно закончить первый курс института.

— А я его и закончил… еще до окончания девятого класса.

— Чтоб тебя! Ты решил вывести меня из терпения. Это не хорошо, Яков. Я почти втрое старше тебя.

— Извините, Марк Захарович. Но я говорю правду. Я самостоятельно изучал высшую математику. Просто я захотел и изучил.

— Для чего же?

— Для того, чтобы читать такие книги.

— Странно… Ты разжег мое любопытство, Яков. Я становлюсь похожим на старую сплетницу, которой начали рассказывать интересную новость и остановились на середине. Не зайдешь ли ты ко мне домой, Яков?

Яша обрадовался приглашению, но выполнил обещание не сразу. Ему думалось, что не совсем прилично появиться в незнакомой семье. Он рассказал о приглашении Любе.

— Хочешь, пойдем вместе? — предложила Люба.

— В самом деле! — подхватил Яша. — С тобой я вдвое смелее.

Они уговорились встретиться в восемь вечера и ехать в заводской поселок. Девятый дом, в котором жил начальник плавильного отделения, представлял собой пятиэтажный белоснежный корпус с большими окнами, с первоклассным «Гастрономом» в первом этаже. Дом был угловой. От него начинались два длинных ряда таких же пятиэтажных домов, окаймленных газонами. Вдоль газонов проходили трамвайная линия и асфальтированное шоссе. Это была, пожалуй, самая красивая, самая современная улица в городе.

Глазков жил на четвертом этаже. Дверь открыла дородная высокая женщина с властным выражением свежего лица, хотя глядя на седые нити в ее темных волосах, ей можно было дать никак не меньше сорока пяти лет.

— Нам Марка Захаровича, — несмело сказал Яша.

— Ма-арк! — крикнула женщина звучным и приятным голосом. — Тобой интересуются.

— А, это вот кто! — обрадовался Глазков, появляясь в прихожей. На нем не было очков, и он щурил близорукие глаза. — Сашенька, рекомендую: старший электрик нашего отделения Яков Якимов. Помнишь, я тебе о нем рассказывал. А это регулировщица Люба Грачева, его подчиненная. Не знаю уж, по роду работы или по другой какой причине, но только они всегда бывают вместе. Порознь их не встретишь, уверяю тебя.

Женщина, добродушно посмеиваясь, пожала руки Любе и Якову. Она назвалась Александрой Дмитриевной.

Марк Захарович провел Любу и Яшу сначала в большую комнату, а из нее в другую, поменьше, в свой кабинет, служивший одновременно и спальной.

Здесь Яков увидел не просто очень много книг, а настоящую библиотеку. Вдоль трех стен от пола до потолка тянулись полки, плотно уставленные книгами. У Любы вырвалось невольно: «Книг-то, батюшки!» Яков произнес сдержаннее: «Вот это да!» — и сразу подошел к полкам.

На полках в кабинете Глазкова преобладала политическая литература. Яков увидел солидные тома «Капитала», ровные, с красными корешками тома Ленина: тридцать томов — полное собрание сочинений. Тут же были Добролюбов, Гегель, Белинский, Плеханов, Чернышевский, Радищев, масса других мало знакомых и совсем не знакомых Якову авторов. Была здесь и художественная литература: Лев Толстой, Гоголь, Пушкин, Достоевский, Чехов, Гончаров, Бальзак, Золя… И уже на самых нижних полках стояла техническая литература: металлургия, химия, электротехника…

— Садись, Любушка. — Марк Захарович указал девушке на мягкое кресло подле стола и сам сел рядом. — Пусть Яков занимается книгами, а мы с тобой побеседуем.

Внимание Якова привлекла репродукция, висевшая над столом: Ленин, приподнявшись в гневном и страстном порыве, бросал кому-то вызов. Вокруг него сидели друзья и соратники, спокойные, уверенные. Подойдя ближе, Яков прочел: «Есть такая партия!»

— Моя любимая картина, — сказал Марк Захарович, увидев, как внимательно изучает ее Яков. — Я часто смотрю на нее, сидя за столом. Помнишь ли, где Ильич сказал эти слова?

— На первом съезде Советов в июне 1917 года, — опередила Люба Яшу. — Меньшевики тогда заявили, что нет такой партии, которая решилась бы взять власть в свои руки. А Ленин вот и ответил.

Девушка кивнула на картину.

— Правильно! — Глазков одобрительно наклонил голову. — Значит, историю партии изучали?

— У нас в школе бюро такой кружок организовало.

— А я сам читал об этом, — сказал Яша.

Он тоже присел к столу. Его взгляд пробежал по стопкам книг, по общим тетрадям и блокнотам. Если Яша привел в недоумение Глазкова своим непонятным влечением к далеким, казалось бы, от него наукам, то теперь такое же недоумение вызвал у него Глазков. На столе лежали «Диалектика природы» Энгельса, «Философские воззрения Герцена и Огарева», сборник статей по диалектическому материализму. Для чего требовалась вся эта философия инженеру-металлургу? Прямо спросить об этом Яша не решался.

Сидеть в креслах было очень удобно. Широкое окно выходило на запад. Солнце, заканчивая свой путь, заглянуло в кабинет. На столе ярким блеском вспыхнул лист стекла, засверкали глянцевые грани чернильного прибора и молочно-белый абажур настольной лампы. Только книжные полки и кресла, в которых сидели гости и хозяин, остались в тени.

Беседовали о заводских делах.

Глазков говорил неторопливо, растягивая слова. Яшу поразило, как легко он разбирается в электрооборудовании, вникая в самые тонкие его стороны. Но еще более свободно говорил о людях. Он перечислял достоинства и недостатки, о которых Яша и не подозревал в знакомых сталеварах, механиках, мастерах, монтерах. Яков весело рассмеялся, когда Глазков дал характеристику Любы — ворчуньи, признающей только авторитет Стешенко.

Постепенно разговор перешел на Якова. Он не заметил даже, как это вышло. Просто было логичное продолжение беседы. Марк Захарович поинтересовался видами на будущее сначала Любы, потом Яши.

— Мечтатели, — сказал Глазков, — беда с вами. Значит, так и решили: один строит межпланетный корабль, а другой ведет его на Луну?

— Так и решили, — подтвердила Люба. — Только полетим, мы, конечно, вместе. Яков хочет первым ступить на Луну.