— О! — простонал он и, схватившись за голову, заплакал тихо, но горько, как плачет обиженный ребенок,

За эти дни Яша очень изменился: лицо, и без того скучное, потемнело, на переносице появилась складочка. Яша словно стал старше. Подавленный, слонялся он по квартире, не отвечая на расспросы матери, отворачиваясь от сочувствующих глаз Бориса. Нет, он не думал, что разом все рухнуло. Он терзался тем, что причинил зло людям, которые доверяли ему, уважали его, несмотря на молодость. А еще он ожесточался на свою физическую слабость, клял головную боль, которая так не вовремя подвела его и стала причиной катастрофы. Ну как же это он не мог пересилить себя? Раскис… Подвел комбинат…

Теперь оставалось ждать ареста. Его будут судить, и весь завод узнает об этом. А как он после посмотрит в глаза друзьям? О том, что сейчас переживают отец и мать, лучше уж и не думать…

Каждый стук в дверь квартиры заставлял Якова замирать посреди комнаты и до боли в скулах стискивать зубы. Его начинала бить дрожь. Чего боялся он? Наказания? Нет, это не был страх за собственное благополучие. Его оторвут от любимого дела, оторвут от всего того, без чего жизнь потеряет всякий смысл.

Уже под вечер пришел милиционер и вручил повестку о вызове к следователю.

Яша долго блуждал среди бесчисленных коридоров старинного трехэтажного дома. Раньше в нем помещалось купеческое коммерческое училище. Переходов было много. Женщина, спешившая с кучей папок под мышкой, указала ему нужную комнату.

В комнате за письменным столом сидел молодой смуглый мужчина с худощавым живым лицом. Он указал Яше на стул и положил перед собой желтую папку.

— Якимов?

— Да.

— Имя, отчество?

Затем последовало много вопросов о семье, о работе. Мужчина старательно записывал ответы Яши. Потом он откинулся на спинку стула и сказал:

— Ну, а теперь рассказывай, что у тебя случилось в цехе.

Это было очень трудно рассказывать. Яша с усилием выдавливал из себя каждое слово. Следователь, казалось, и не слушал, он внимательно изучал кончики своих ногтей. Но на каком-то месте рассказа, на каком именно, Яша и сам не заметил, он вдруг встрепенулся, поднял голову.

Когда Яша умолк, следователь начал расспрашивать его о том же самом, о чем только что было рассказано. Яше, в сущности, пришлось еще раз повторить рассказ. Однако отвечая на вопросы, Яша инстинктивно угадал определенную линию, вокруг которой шел допрос и к которой его настойчиво подталкивал следователь.

— А что это значит: зеленые и красные лампочки? — снова спросил следователь. — Печь включена — красные? Так. А выключена — зеленые? Понял.

Яша внимательно посмотрел на молодого мужчину. Его больше всего интересовали в рассказе зеленые огоньки. И чем дальше шел допрос, тем увереннее складывалось в сознании Яши убеждение, что зеленые огоньки, почудившиеся ему в ту ночь, не мираж, не сон.

— Нарисуй-ка мне расположение кабины печи, — потребовал следователь. Он пересел рядом с Яшей и внимательно следил за движением его руки. Затем он очень методично расспросил о порядке выпуска металла, дважды заставил повторить, что включается при этом и что выключается.

— На каком щите находятся зеленые лампочки? — спросил следователь. — На этом? Хорошо. А ты стоял вот здесь?

Он заставил Яшу подняться на ноги. Стол они приняли за печь, один стул за пульт, второй — за щит управления с автоматами.

— Ты должен был смотреть на печь? То есть вот так?

Да, получилось похоже. Следователь отстранил Яшу, встал на его место и стал глядеть на стол-печь. Яша понял: тот убеждается, виден ли стул, представляющий собой «щит».

— Та-а-ак… — внимательный и пристальный взгляд заставил Яшу потупиться.

— Ничего странного, на твой взгляд, в ту ночь не приключилось? — спросил следователь спустя некоторое время.

— Странного? — Яша недоуменно пожал плечами.

— Может быть, присутствие какого-нибудь незнакомого человека?

— Нет, кажется были только свои.

И вдруг Яшу словно кольнуло. Он вспомнил лицо Кашина, его бесцветные, охваченные непонятной и неуместной радостью глаза. Конечно, это не могло иметь отношения к делу, но появление старшего электрика все же оставалось ему не понятным.

— Кашин… — начал он и опять пожал плечами.

— Ну, ну?

— Да нет, это мне уж от страха, наверное, так показалось.

— Что именно?

— Кашин, — набравшись храбрости, закончил свою мысль Яша, — ночью никогда в отделение не приходил. А тут его словно нечистая сила принесла. Он радовался больше всех.

— Радовался, говоришь?

Сосредоточенное лицо следователя даже испугало юношу. В глазах мужчины появился угрожающий блеск.

— Как вел себя Кашин? Расскажи подробней.

В другое время Яша изнемог бы от подобного допроса, но теперь он начал понимать, что вокруг него происходит что-то неладное, что событие имеет какую-то другую сторону. Очень смутно молодой человек уже догадывался, на какую нить наводил его следователь. Впрочем, отпуская Яшу домой, следователь ни словом не подтвердил Яшиной догадки. Яше он велел ждать следующего вызова и ни с кем не делиться своими показаниями.

На другой день Люба, забежавшая к Якимовым после ночной смены, рассказала Яше:

— Ночью пришел к нам в отделение какой-то чудак, торчал на печах до пяти утра, а в пять вызвал Кашина из дома и начал мудрить: то прикажет включить печь, то выключить. Сам смотрит в окно кабины, на щиты оглядывается.

— Кто же это?

Люба пожала плечами.

Спустя два дня Яшу снова вызвали к следователю. Только теперь он не чувствовал себя подсудимым. Юноша верил человеку, с которым разговаривал в прошлый раз. Яша знал: следователь все объяснит, докажет его невиновность, потому что это наш, советский следователь.

— Как живешь, Якимов? — спросил следователь,

— Плохо.

— Что так?

— Без работы, без комбината, какое житье?

— Это правильно! Что ж, завтра можешь выходить на работу. Рад? То-то. Смотри, впредь почаще на сигнальные лампы оглядывайся и… на людей.

— Значит… Кашин?

— Враг. Но не своей рукой он включил рубильник, пока ты боролся со сном. Кто? А вот подумай. Не знаешь? Врага ищи там, где больше людской грязи. Мохов Григорий Григорьевич тебе знаком? То-то и оно. Так иди, Яков Якимов, работай, живи, как жил.

Следователь крепко пожал Яшину руку. Прыгая через несколько ступенек по широкой парадной лестнице, Яша слетел вниз к раздевалке, кое-как накинул на себя пальто, не застегивая его, не надевая кепки, выскочил на улицу к ожидавшей его Любе. Он схватил ее, закружил и, не стесняясь никого на свете, поцеловал в губы, в щеки, в глаза. Потом, глубоко вздохнув, Яша распахнул шире пальто, подставил ветру свою открытую голову и сияющими глазами посмотрел вокруг себя. Вокруг был его мир. Яша любил эту улицу, на которой стоял, любил всю страну свою, любил этот свой мир. Он хотел жить в нем и ради него.

Но сегодня мир был уже немножко не таким, как вчера. Он был не только светлым. Борьба за его будущее шла не только с теми, кто жил по другую сторону рубежа. Борьба шла и внутри, рядом.

Складочка на переносье так и осталась.

Прошла неделя.

Утром Андронов вызвал к себе Якимова. Он встретил юношу насмешливым взглядом, но на его уставшем лице была простая человеческая теплота.

— Пришел, тетеря? — сказал он. — Садись. Время покуда такое, что нужно работать, да оглядываться. Враги орудуют и в тылу, пакостят, где могут… Тоже… комсомолец. Назначаю тебя временно старшим электриком отделения. Ну, ну, глаз не раскрывай. Выскочат, пожалуй. И похудел уже, желтый стал. Переживал, что ли? В кулаке держи себя. Да заходи, о работе будешь докладывать ежедневно.

И кажется Якову, что вертится вокруг него огромное колесо. Мелькают дни, события сменяют одно другое. Несет его вперед бурное, стремительное течение.