Яков в сомнении покачал головой:

— Мы все работаем в разные смены. И еще на строительстве Дворца. Выходных дней не бывает, сама понимаешь — война.

— Да, да, я совсем упустила из вида. Это только мне разрешили побездельничать. — Ира вздохнула.

— Но я лично смогу выкроить денек, — успокоил ее Яков. — Я ведь все-таки начальник. Использую свое служебное положение.

— Используй, Яков! — взмолилась Ирина.

Ему не скоро удалось выполнить свое обещание. Даже далеко не каждый вечер он видел Ирину. Но она почти каждый день бывала у Якимовых. Девушка часами возилась с маленькой Любушкой. Ребенок быстро привязался к Ирине, и случалось, что Любушка отказывалась идти от нее к прибежавшему на минуту Якову.

— Измена? — недоумевал Яков. — Ну, хорошо. Попросишь у меня шоколадку.

— А мы сами достанем. У меня-то паек партизанский, шоколадок мне побольше положено.

Любушка еще не разбиралась в таких тонкостях и крепко обвивала своими ручонками шею Ирины.

Вначале Анна Матвеевна только радовалась обоюдной привязанности Иры и Любушки. Но вскоре ее стала озадачивать та страстность, с которой девушка вдруг порывисто привлекала к себе ребенка, принималась целовать ее щечки, ладошки, головку.

Внимательно присматриваясь к Ирине, Анна Матвеевна начала угадывать ее состояние. Напрасно та рассказала ей о своей прошлой любви к погибшему Володе. Нет, Ирина не любила Володю, а если и любила, так очень давно. Это чувствовалось по самому признанию. Разве такое укроется от матери?

Анна Матвеевна прекрасно видела, с каким нетерпением Ира ожидала прихода Якова с работы. И как изменялось лицо девушки, когда на лестнице раздавались его тяжелые шаги!

— А Яков? Похоже, что он не замечал ничего. Ведь прошел всего год, как не стало Любы. Конечно, Анна Матвеевна знала, что рано или поздно Яков взглянет на другую женщину. Ей это казалось совершенно естественным. Она только желала, чтобы Любу заменила достойная женщина, которая станет не только хорошей женой сыну, но и матерью для его дочки. И все же Анне Матвеевне даже в голову не приходило, что выбор Якова может упасть на Ирину.

Ирина старше Якова. Ей теперь двадцать четыре года, а Якову только двадцать. Кроме того, Анна Матвеевна привыкла видеть в ней очень близкого к семье человека, считать ее за свою дочь. Теперь она не знала, что и подумать. Отношения между Яковом и Ириной стали предметом самых тягостных раздумий для Анны Матвеевны. Она посоветовалась с Филиппом Андреевичем.

— Оба они люди взрослые, — сказал Филипп Андреевич, — и лучше нас с тобой знают, что им делать…

День уходил за днем и Анна Матвеевна начала успокаиваться — Ирина и Яков оставались только друзьями, какими были прежде. Молодые люди вместе ходили в кино, свободные вечера проводили за беседами в комнате Якова. Потом Яков шел провожать Ирину.

В конце августа Борис прислал телеграмму, сообщая о своей победе: его приняли в институт. Тогда Яков рассказал Ирине и о «московском приключении» Бориса.

— Ты не думаешь, что Борис обогнал тебя? — подумав, спросила Ирина. — Он уже в институте.

— Результат определяется не стартом, а финишем. — Яков пожал плечами.

Ира сидела у окна с Любушкой на коленях. Обняв девочку, она раскачивалась и глядела на Якова неподвижными загадочными глазами.

— Какая хорошая у вас дружба с Борисом, — сказала Ира. — Чистая, мужская, связующая. А ведь Борис идет вперед очень большими шагами. Разговор с заместителем наркома был для него серьезным испытанием. Отстоять строительство Дворца — тут требовалось очень многое: знание дела, решительность, дипломатичность.

— Я и верил и не верил письму Бориса. — Яков невольно залюбовался глубокими глазами девушки. — Но факты подтвердили его самохвалебное сообщение. Письмо-то было на шести страницах. Настоящая повесть.

Телеграмма смутила Якова, усилила и без того томящее беспокойство. У Якова сжалось сердце — Борис уже в институте. Нет, это уже далеко не старт. Но Яков поспешил успокоить себя: Борис не собирается решать больших проблем, не готовит себя к исследовательским работам. А короткие строчки телеграммы: «Сдал испытания зачислен институт» продолжали стоять перед глазами.

В эти дни на опытной установке для получения ядерного сплава были произведены еще четыре эксперимента. Все осталось по-прежнему. Вероятно, с таким же успехом кончались попытки алхимиков по превращению ртути в золото. Теоретически эксперименты предвещали успех, в действительности же кристаллическая структура металла не претерпевала никаких изменений.

После четвертого эксперимента Яков вернулся с работы раньше обычного. Анна Матвеевна, подавая ему обед, не решилась даже спросить, чем он так сильно расстроен. Впервые он не взял на руки Любушку и, едва прикоснувшись к пище, ушел к себе в комнату. Анна Матвеевна поглядела на плотно прикрытую дверь, вздохнула, услышав, как скрипнула кровать. Яков не любил валяться понапрасну.

Спустя часа полтора Яков вышел из комнаты, подхватил на руки Любушку.

— Расти быстрее, дочурка, — шепнул он, целуя ее в обе щечки.

Передав Любушку Анне Матвеевне, он снял с вешалки кепку.

— Далеко? — спросила Анна Матвеевна.

— К Ирине.

Мать очень смутно представляла себе неудачи Якова. Знала только, что Яков хочет сделать большое открытие, а никто не верит ему. Прежде во все такие тонкости ее посвящала Люба, теперь она кое-что узнавала от Филиппа Андреевича, от которого у Якова не было секретов. Что поделаешь, мужчины лучше понимают друг друга. Но зачем Яков в таком состоянии пошел к Ирине? Анна Матвеевна вздохнула. И тут тоже ничего не поделаешь.

Ирина, когда вошел Яков, лежала на диване, свернувшись калачиком, и читала книгу. Теплая пуховая шаль укрывала ее ноги.

— А я все бездельничаю, — сказала она, протягивая ему руку. — Ты бы пристыдил меня, Яков.

— Как бы не так. — Яков дернул под себя стул и сел. — Ты заслужила отдых. Что у тебя за книга?

— «Анна Каренина». Вот что-то захотелось перечитать. И сама не знаю почему. И вообще я страшно соскучилась по книгам. Сегодня с самого утра не встаю с дивана. Иногда думаю: я это или не я? Дай-ка сюда кепку, ты оставишь ее без козырька. Что-нибудь случилось?

Яков не ответил. Он вскочил и стал расхаживать по комнате. Под его тяжелыми шагами поскрипывали половицы. Пропыленная в цехе вельветовая куртка с «молнией» казалась тесной для его раздавшихся плеч. Черный галстук (пример Глазкова) подчеркивал смуглость лица,

Ира следила за Яковом внимательными, немножко грустными глазами. Здесь, в комнате, находился уже не прежний Яков, а зрелый и сильный мужчина и в душе его шла уже иная борьба, для понимания которой нужен был не просто мечтательный советчик, а хороший чуткий товарищ.

Ира сбросила с себя шаль, спустила ноги с дивана.

— Присядь, Яков, — попросила она. — Вот сюда, рядом.

А когда он сел, вложила свои руки в его ладони.

— Неудачи?

Яков опустил голову. Волосы упали на его лицо. Резким движением головы он отбросил их обратно. Черные глаза заставили девушку потупиться. Что из того, что ей приходилось смотреть в глаза смерти? Яков по-прежнему оставался сильнее ее, Иры.

— Почему же не получается? — осторожно спросила девушка.

— Я готов расколотить свою голову об стену, но все-таки не могу понять, в чем дело. Понимаешь — не могу! Черт его знает, может быть, ядерный сплав и в самом деле мне не под силу? Да нет же, чувствую способным себя именно для такой работы.

— Яша. — Ира погладила кисти его рук. Кожа Якова была горячей. — Я отлично понимаю, в чем дело.

— Институт?

— Да, прежде всего институт. Но он только необходимое звено в общей цепи. А еще… еще… — Она задумалась, подыскивая подходящие слова, — мне кажется, в своей поспешности ты заглянул недостаточно глубоко. Ты упустил что-то очень важное, ну как, например, высшую математику, без которой тебе не удалось бы прочесть Циолковского.

— Ты словно читаешь мои мысли! — Яков оживился. — Именно такое самочувствие у меня сейчас. Но только не уверяй меня, будто это недостающее можно найти в институте.