Наталья не стала возражать, но неожиданно ворчливо добавила перед тем как отключиться: «Мне скучно без тебя, Никитин».

Несколько странное откровение после двадцати пяти лет совместной жизни. Никогда не понимал женщин.

Со стороны может показаться глупостью мое нежелание рассказать жене всю правду без прикрас, не заворачивая в упаковку, отделив брутто от нетто, как я давеча поступил с генералом, но Решетов, при всем моем распрекрасном отношении, был лишь случайным попутчиком, в то время как Наталья оставалась главным персонажем моего бренного путешествия, надеюсь, что до самого конца. Поверит Решетов или нет, что скрывать, меня волновало, но не настолько, чтобы это как-то кардинально отразилось на дальнейшем поведении. Я его сто лет не видел, от тоски не умер, случись что, покрутит генерал пальцем у виска, поставив окончательный диагноз, выгонит психа из дома, опасаясь потерять душевный комфорт, неприятно, но не смертельно, беды особой не случится. Мне не составит труда и дальше его не видеть, ничто в душе не шелохнется, кроме досады непонимания — он в одиночку побежит трусцой по аллеям парка, а я залезу в кусты играть в свое домино. Расскажи я правду Наташке, ее реакция на басню про зоопарк нечистой силы меня касалась непосредственно — если жить с негодяем женщины согласны, то с болваном? — издержки становятся неподъемны.

При всех моих атеистических вывертах я тем не менее оставался в гранитной уверенности, что браки заключаются, пусть не на небесах, но по велению свыше, в чем неоднократно убеждался. Недавно, был такой грешок, я подслушал беседу жены с приятельницей, которая ненавидела меня всеми клеточками вагинального организма. Женщины немного выпили, обменивались мнениями в соседней комнате громче обычного, уверенные, что я сплю мертвым сном, хотя временами шикали друг на друга, замирали, присушиваясь к шорохам, переходили на шепоп. Подруга Юлия, после первого и единственного неудачного замужества поставившая жирный крест на мужской половине человечества, удивлялась не столько терпению Натальи, сколько самой возможности жить с таким паразитом, как я.

— Да он тебе всю жизнь изменял направо и налево, — резала правду Юлия, открывая глаза моей жене.

Тут она явно перегибала палку, говоря сухим языком статистики, ошибалась в подсчетах. Я женился на Наталье вдоволь перебесившись, она носила нашего сына, после рождения которого мне поневоле пришлось погрузиться в ворох забот, далеких от амурных похождений на стороне. Ночи я проводил дома, отпуск с семьей, так что половину жизни можно смело вычеркнуть. Когда нерушимым Союз в одночасье сложил крылья и рухнул камнем вниз, оставив население в роли изнасилованной проститутки, которую попользовали, да забыли заплатить, мы с Натальей нянчили уже двух отпрысков, что тоже не располагало к безумным загулам, если подходить ответственно к воспитанию подрастающего поколения. В ответственности же нет ничего экстраординарного — это сродни инстинкту, так поступали все мои знакомые, имеющие детей. Ей богу, тот, кто постучался в ворота девяностых, обладая таким счастливым багажом за плечами, поймет меня без лишних объяснений.

Безусловно, за прожитую жизнь у меня случались альковные заварушки, но самая главная досада заключалась в том, что любовь, как чувство, в них отсутствовало напрочь. Длительных романов в моем послужном списке не найдешь днем с огнем, как ни старайся — у меня на них не было ни времени, ни сил, а случайный перепихон без продолжения, я и за измену не считал, то есть даже не думал о нем, не вспоминал, расслабленно потягиваясь, и никаких угрызений совести не испытывал ни до, ни после грехопадения.

С Танькой же дела обстояли иначе, и тоже не любовь там правила бал. Татьяна была кармой, наказанием что ли, только не понятно за что, недоговоренным спором, случайным мотивом, что привязался и звучит в ушах, возникая вновь и вновь в самый неподходящий момент. Возможно, если бы меня поставили перед выбором — или-или, то по любому пришлось бы причалить к одному берегу, и он носил бы имя жены, но Наталья никогда не пыталась припереть меня к стене, размахивая скомканной изменой перед глазами. Что в таком решение доминировало — ум или характер, я затрудняюсь ответить, наверное, она просто считала ниже своего достоинства копаться в грязном белье мужа. Иногда я ловил ее взгляды, брошенные украдкой, но в них не сквозили тревога с настороженностью, она скорее оценивала положение дел и состояние, в котором я нахожусь.

Возможную измену со стороны жены я даже не допускал, и не потому что был зациклен на себе, просто не думал об этом и все. Теперь же, когда черт упомянул о женитьбе Мишки на моей супружнице через полгода после смерти вашего покорного слуги, я впервые задумался по этому поводу и нашел-таки в памяти пару скользких моментов, когда поведение Натальи резко отличалось от обычного. Ну и что, спрашивается? Какой смысл бить сейчас веслом по воде, когда лодку давно снесло течением вниз, только людей насмешишь, да глупую плотву распугаешь, толку никакого.

Но в тот вечер, жадно прислушиваясь к разговору двух подруг я все-таки дождался посвящения в женскую тайну, явно не предназначенную для моих ушей. Когда паскуда Юлька, исчерпав последние и, как ей казалось, весомые аргументы, перешла непосредственно к дешевым выпадам в мою сторону, я услышал фразу, которая и огорчила и обрадовала одновременно.

— Как ни крути, а Никитин твой полное говно, — поставила печать на кляузу злобная Юлька.

— Говно-то он говно, может быть даже и полное, — охотно согласилась Наталья, но тут же добавила, как отрезала. — Вот только он мое говно.

Из комнаты донеслись посторонние шорохи, скрипнуло кресло, послышались шаги и я понял, что в разговоре поставлена точка. Заяви подобное на форуме или конгрессе феминисток, крику и возмущения было бы, стенографистки вспотели бы, не успевая записывать за выступающими оппонентами. Вот оно, — орали бы они, перебивая друг друга, — еще одно подтверждение капитуляции русской женщины, ее извечная покорность судьбе. Нет, чтоб выгнать стервеца взашей без промедления, она мало того, что терпит бездельника, потерявшего человеческий облик, так еще и оправдывает его мимоходом.

Так то оно так, но мы на арене гладиаторов, а весеннее солнце за окном мурлычет совсем иные песни.

Наталья права, хотя против «полного говна» я возражаю категорически, соглашаясь лишь на «частичное», зато уточняющее местоимение «мое» радует безмерно.

— Что застыл, как истукан, — голос Решетова выбросил меня обратно в реальность, — завтракать будешь?

— Завтракать, завтракать, что-то аппетита нет, — тем не менее я направился на кухню и сел за стол напротив генерала.

— Извини, подслушал невольно. А у тебя непростые отношения с женой. Молока плеснуть?

— Ты не поверишь, но у меня сложные взаимоотношения даже с котом, совсем недавно открылась его глубокая неприязнь к хозяину.

— Я вчера покумекал над твоей исповедью, — несмотря на возражения, генерал налил молока в кружку, — вот что я тебе хочу сказать — в перипетиях с посланниками Дьявола мне разбираться, извини, недосуг. Эмоций много, фактического материала кот наплакал, да и не спец я по нечистой силе. В соседнем доме живет Ксюша Носкова, она экстрасенс, — увидев, как я поморщился, Жорж поспешил добавить, — нет, она действительно хороший экстрасенс, настоящий. Я вас познакомлю. Ксения наверняка тебе поможет. Что касается остального, занимательная штука получается — вчера пробил по своим каналам — никаких происшествий в отделе следственного комитета, где ты два дня назад устроил дебош, не зарегистрировано. Я попросил узнать поподробнее, мне сегодня с утречка доложили — следователь Бессонов прибыл на работу в добром здравии. Получается, либо ты мне наврал, но тогда ты гений обмана, что вряд ли, либо Бессонов делает вид, будто ничего не произошло. Либо просто ничего не происходило.

— Как же так? Я же собственными глазами…

— Подожди, дослушай сначала. В том то и дело, что на лице следов от побоев не видать. У знакомого сын в том отделе работает, специально столкнулся с Бессоновым в коридоре, расспрашивал о пустяках, а сам минут пять разглядывал его со всех сторон. Задумчив, мрачен Сергей Поликарпыч, но готов к труду и обороне. Синяков нетушки.