— Не беспокойся, выпить там приносят, — Макар подтолкнул меня кулаком в спину.

Мы пересекли бульвар, поднялись по ступенькам и зашли внутрь. Как я и предполагал, кафешка была обычной чистой столовкой с круглой вешалкой у входа и столиками, понатыканными в хаотичном порядке. Народу было мало, мы прошли в зал для курящих, в чем разница между зонами для тех и других, я понять не в состоянии — места впритык друг другу — выпусти посильнее дым, долетит до противоположной стены.

Заказали водки, на запивку пару коктейлей мохито, салат и пасту болоньезе. По мне так это макароны по-флотски, сверху присыпанные сыром, но раз написано, пусть будет болоньезе. В общем, достаточно прилично за такие деньги, главное нет музыки, а телевизор над головой, пожалуй, не счет. Выпили за встречу, погоняли макароны по тарелкам, есть не хотелось. По бульвару тихо плыл московский день, несуетливый, расслабленно заглянувший в окно, чтобы понаблюдать, как два старых приятеля начнут портить друг другу настроение, ковыряясь в чужой смерти, потому как именно за этим меня и позвал Макар. Я молчал, предоставляя Славке право первым откинуть щеколду и толкнуть калитку.

— Что ты думаешь по поводу Мишкиной смерти? — Макар не стал ходить вокруг да около.

— Ничего. Танька мне вчера сообщила, я и не думал вовсе, занят был, — уточнять, чем был занят, я не стал.

— У тебя, между прочим, лучшего друга убили.

— Угу, лучшего. После Гитлера.

— Слушай, что ты со мной-то кокетничаешь? Я ж тебя как облупленного знаю.

— Макар, ну правда не думал. Нажрался вчера, как от Таньки приехал. Может чего и ворочал в голове, сейчас вспомнить не могу. Все же думают, что я сплю и вижу, как бы отомстить Мишке. Но Мишки давно нет, он умер полгода назад, а вчера факт его смерти подтвердился. Замечу в скобках, сгинуть в моих глазах было его личное желание. Вот и все. Да и что мне думать? Я в свое время голову сломал, пытаясь разобраться, почему он так поступил, прокручивал туда-сюда, толку никакого. И злоба моя только для форса. Каждый в жизни получает то, что заслуживает. Ты же вон отсидел исключительно по собственной дурости, скажешь, нет?

— А по чьей же еще, — засмеялся Макар, засмеялся открыто без тени сожаления, — Рита мне теперь дочь привозит погостить на пару месяцев в году, не из сочувствия конечно. Правы китайцы — надо бы просто сесть на берегу и подождать.

— Считай, что я так и поступил. Только не предполагал, что течение такое быстрое. Вру, конечно. Думал, прибьет волной к берегу бутылку, а внутри записка, типа прости, и чек на два миллиона. Так ведь нет, вчера сообщили, Мишкины штиблеты из воды торчат.

— У Господа своеобразное чувство юмора.

— У него его нет совсем, — я вспомнил бессмысленные споры у принтера и добавил, — и со слухом проблемы. Ты просишь паровоз, а он тебе свисток от чайника в подарок. Засунь в зад и свисти. У нас в армии секретная связь была. Печатаешь фразу, а на выходе абракадабра и только один аппарат способен обратно бессмыслицу в слова перевести. Так вот считай, что мы эту дивную машинку потеряли или пропили по случаю, и какую фразу нам пытаются донести понять не в состоянии. Ты думаешь, я не догадался, зачем ты меня позвал?

— Ну-ка, ну-ка, интересно, — Макар хотел выглядеть беззаботно, но получалось неважнецки.

— Ты считаешь, что Мишку грохнул я.

— Постой.

— Нет уж, ты дослушай до конца, потом возражать будешь. Не то, что бы ты был уверен стопроцентно, но такой вариант допускаешь, точнее, не хочешь видеть меня убийцей Мишки, но чем черт не шутит. И ты приехал, либо удостовериться в моей невиновности, либо убедиться в обратном. Прощупать, так сказать, почву. Не вижу в твоей дружеской любознательности ничего дурного, потому что знаю наверняка, сознайся я тебе, что действительно убил Мишку во время ссоры, в пылу гнева, ты сразу войдешь в мое положение, тут же предложишь помощь и начнешь крутить варианты, как бы меня отмазать. Скажешь, не так?

— Так.

— Более того, у тебя наверняка алиби для меня в загашнике приготовлено. Третьего дня мы с тобой в шахматы играли весь день.

— Рыбу удили на Истре. У меня улов в морозилке.

— Вооот. Я на самом деле тебе благодарен, но попал ты пальцем в небо. Мишку я не убивал, хотя доказать это не в состоянии. Если можешь, поверь на слово. Моя показная ненависть к Мишке, по сути, была лишь остатками самоуважения к самому себя, и я их растерял, рассыпал по дорожке через дырку в кармане. Будь он жив, и верни мне сейчас деньги, я бы даже не знал, что с ними делать, покрутил бы в руках и, скорее всего, вернул бы обратно. Нет у меня ни сил, а главное желаний, что-либо делать, я, веришь ли, даже думать долго не в состоянии.

— Почему же не верю? Верю. У меня такое было, когда в камере сидел, дожидаясь суда. Казалось, что жизнь рухнула, — Макар успокоился, будто я случайно прочел его подготовленную загодя речь, вырвал из рук листки и, скомкав, выбросил в урну.

— А у меня не рухнула, продолжается. Тебе, право слово повезло — вовремя остановили, а то бы дров наломал вагон и маленькую тележку. Так и со мной. Считай, я Мишке по гроб жизни обязан, что вернул меня туда, где быть полагается. Мне сейчас стоило бы продать БМВ, купить убитую шестерку, поставить багажник и прикрутить сверху ржавую бочку, чтобы все видели, какое чмо я из себя представляю.

— Ну, это перебор, незачем рубаху на груди рвать. Все равно не оценят, — Макар растоптал окурок в пепельнице.

— А я и не рву, просто хочу, чтобы ни у кого иллюзий на мой счет не было. В том числе и у следствия, которое сейчас, поди, ведется, где ваш покорный слуга первый в списке подозреваемых. Я, как все нормальные люди, в тюрьму не хочу, но доказывать, что не верблюд, не желаю, потому как двугорбый верблюд и есть. Вот тебе доказательство, — я собрал всю слюну во рту и демонстративно плюнул в тарелку с макаронами.

— По поводу списка. Ты его не видел, но уже поставил себя на первое место. Версия твоя хромает. Считая себя последним чмом, ты намекаешь на собственную исключительность, и в этом главная ошибка. Ты не единственный, у кого Мишка взял деньги, просто растрезвонил на всю округу. Закажем еще? — Славка щелкнул по рюмке пальцем.

— Давай. Трезвонил, допустим, не я, а моя бухгалтерша, хотя клялась и божилась, что держала рот на замке. Погоди, — тут до меня дошел смысл сказанного Макаром, — он еще у кого-то свистнул деньги?

— Почему сразу свистнул? Я семь месяцев назад ссудил ему определенную сумму.

— Как ссудил? Сколько?

— Молча. Два миллиона. Он попросил, я дал. Наличными. Думал, он с тобой расплатиться хочет, но расспрашивать зачем, не стал.

— Интересные вещи ты рассказываешь — он попросил, ты дал.

— А что тут такого. Ты бы попросил, тоже отказа не получил бы. Но ведь ты не попросишь.

— Подыхать буду, не попрошу.

— И в этом ты весь. Скажи, тебе не приходила в голову очевидная вещь — друзья не желают наблюдать за тобой подыхающим, им приятней видеть Никитина живым и здоровым и в какую сумму обойдется подобная приятность, неразумным и недалеким наплевать.

— Ты забываешь, что буду чувствовать я, зная, какой ценой куплено мое житье-бытие.

— Давай обойдемся без комплекса бедного родственника, это унизительно для нас обоих. Когда ты перся за тридевять земель ко мне в колонию, то не считал свое поведение экстраординарным.

— Я, может с дальним прицелом, рассчитывая на памятник при жизни.

— Ладно врать-то, — Макар улыбнулся, вспоминая, — глаза на мокром месте были, чуть не задушил меня в объятьях, будто ты сидел, а я прикатил проведать. Мишка вот в колонию не приезжал. Возвращаясь к теме — через месяц после займа он мне сообщил, что деньги не вернет. В отличие от тебя, со мной он обошелся более снисходительно — явился лично, нарисовавшись вечером пьяным в стельку, хотя никаких условий отдачи мы не обговаривали. Даже в квартиру не зашел, стоял в дверях, ухмыляясь, выпалил скороговоркой и убежал вниз по лестнице. Мне на секунду показалось, что он хочет меня ударить. Так что повод с ним поквитаться тоже имелся.