— Отомри, — черт пощелкал пальцами в воздухе.

— Вылупил зенки, будто жабу проглотил, — гриф хрустел чипсом с автоматизмом мельницы, — не пыжься, а то лопнешь.

— Никитин, не сиди букой. Расскажи, что у тебя с Танечкой вышло. Я вчера извелась вся, переживая, ревела в три ручья, хоть платок выжимай — крыса в качестве доказательства полезла в карман юбки и достала абсолютно сухой платок, с ажурным краем и вышитыми инициалами Е.К.

— Вы, вы обманули меня, — фраза началась раскатом грома, вызвав камнепад в ущелье, но до земли долетел мелкий камешек дешевого упрека.

— Чем же мы тебя обманули, болезный? — Шарик в недоумении перестал жевать и уставился на меня, прищурив один глаз.

— Вы знали о смерти Мишки, а мне не удосужились сообщить, сотоварищи называются, — камешек рассыпался в труху, вызвав легкое облачко пыли.

— Справедливости ради, о смерти Мишки, по паспорту Михаила Кривулина, знал только я, — черт, дожевывая шпротину, с непоказным спокойствием выплюнул хвост на скатерть, — Дуня, налей.

— Чего ж не сказал, гад? — облако пыли рассеялось, растворилось в воздухе.

— Ты же спешил к своей Таньке на всех парусах, зачем человеку кайф ломать? — резонно возразил черт.

— Летел, как капитан Грей к Ассоль, — Евдокия прижала лапки к груди вместе с бутылкой клюквенного ликера, — помню в кино, капитана артист Лановой играл. Какой мужчина, умереть не встать, — Дунька закрыла глаза, вызывая образ любимца публики, и сладостно покачала головой.

Незваные гости были спокойны, уверены в собственной непогрешимости, в правильном выборе того единственного пути, которым они движутся, но проскользнувшие нотки извинения говорили мне, что не все так чисто на белоснежной простыне аргументов.

Ежу понятно, что они не договаривают, и следовало бы принять их объяснения, не вдаваясь в подноготную, правды все равно не скажут, но упрямая жажда разобрать велосипед до винтика, не нужная никому, побудила меня педалировать тему обмана снова и снова.

— Ты кашлял в машине, когда Ширак говорил о любви Мишке к моей жене. Скажешь, не было такого?

— Он дымом от сигариллы поперхнулся, чуть не заплакал, курит с младых ногтей, — крыса самоотверженно взяла на себя роль адвоката, — капля никотина убивает лошадь, а Варфаламей поменьше пони будет.

— Дуняша, не пыли, — черт положил руку на плечо крысе и добавил. — Не в качестве оправдания, а дабы расставить точки над «и». Утром, слезая с принтера, я обронил книжку с заметками натуралиста, — Варфаламей похлопал себя по карману, — она упала на пол и раскрылась в том самом месте, где запись про женитьбу Мишки на твоей супруге. Так вот, строчки эти исчезли. Я полез на предыдущую страницу и увидел внизу дату его смерти.

— Значит что, я свободен, гуляй Вася? — мне не хотелось выяснить, кто набедокурил в записной книжке черта, все равно не ответит.

— Ничего подобного. Что касаемо тебя, все осталось без изменения. Мой тебе совет, в позу не вставай, не будь ишаком, а подумай, как данное обстоятельство исправить.

— Мы же решили, что я стану писателем.

— Ну, во-первых, это ты решил, — уточнил черт.

— Мы пошли у тебя на поводу по слабости характера и исключительно из человеколюбия, — Дунька кокетливо поправила юбочку, — нравишься ты нам, особенно мне.

— Во-вторых, — черт пропустил мимо ушей комментарий крысы, — не скажу, что мы появились исключительно, чтобы вытащить тебя из могилы, но оказать посильную помощь человеку в твоем положении совсем не против.

— И что же мне делать прикажете? — спросил я собравшихся с надрывом, явно преувеличенным, лишь бы они не заметили отсутствия желания что-либо делать.

— Комедию не ломай, — как всегда резко парировал гриф, — думаешь, мы проникнемся и заплачем? Это у Дуньки глаза всегда на мокром месте, она без артподготовки с высокого старта готова реветь в три ручья, но меня не разжалобишь. Ничего ты не хочешь, хотя нет, желать-то желаешь, но пальцем пошевелить, не видишь потребности. У тебя только двадцать первый щупалец работает отменно, в чем мы уже убедились.

— Ты не объективен, Шарик. Когда того требуют обстоятельства, я крыса суровая, лишенная сантиментов, — Дунька оскалила рот и показала два ряда острых зубов. На пару верхних резцов падала тень, и они напоминали короткие усики фюрера. — Могу и по сусалам врезать запросто. У Никитина кризис среднего возраста со всеми вытекающими.

— Странный у него кризис, я погляжу — отощал, с лица спал или может кошмары по ночам сняться? Да у него будка, как у мента с набережной, никак не меньше. Скажи мне на милость — сколько он жить собрался, если у него сейчас средний возраст, — Шарик стоял на своем.

— Сколько бы не собирался, через две недели кирдык выходит по любому, — вставил Варфаламей. Он между делом пододвинул банку со шпротами и стал пускать хлебные кораблики в остатках масла.

— Как-то нескладно получается, — обратился я к черту, — то ты говоришь, что готов оказать посильную помощь, то утверждаешь безапелляционно, что я сдохну через две недели. Где логика?

— Что касаемо логики, то она здесь не ночевала — сплошная интуиция, — Варфаламей наклонился к банке, заарканил языком, затем втянул губами промасленный кораблик и стал жевать с наслаждением, — Предчувствия, так сказать — выходя из дома в солнечную погоду, интуитивно бери зонтик. Рассчитывая на победу, не забывай о поражении.

— Это не ответ, а эквилибристика банальностями, — я не понимал, черт придуривается или говорит серьезно, — Ты можешь ответить по существу?

— Хочешь по существу? Пожалуйста, — черт окончил трапезу, вытер пальцы о Дунькину юбку и закурил, — Это вы непоследовательны, друг мой. Я намеренно выделяю речевой оборот, фразеологизм, высказанный впервые по отношению к Никитину, вместо навязшего на губах «соратник», подчеркивая особую доверительность наших отношений, вступивших в новую фазу.

Такой длинный запев ни о чем произвел впечатление — крыса и гриф замерли, глядя на Варфоломея. Черт напоминал лектора в сельском клубе, не хватало очков, шляпы и галстука на застиранной рубашке. Застывшая Дунька, не сводя с него глаз, вслепую налила стопку клюквенного ликера и пододвинула поближе к докладчику, очарованная построением бессмысленной фразы. Я невольно проникся атмосферой, совершенно сбитый с толку, видимо именно этого и добивался мой лиловый теперь уже друг.

— Вы решили стать писателем, но за три дня не написали ни строчки. Хотя мы сразу же прониклись, по выражению Шарика, и бросились вам на помощь, придумывая название и продумывая сюжет, — Варфаламей остановился, глянул на Дуньку, та китайским болванчиком кивала головой, подтверждая слова черта, — Вы, повинуясь низменным инстинктам, поехали к бывшей любовнице, попали в неприятную ситуацию на набережной. Но и тут мы пришли на выручку, поставив на место капитана, заодно обеспечив деньгами, которые вы сейчас пропиваете, а мы опять помогаем вам в этом благородном деле. Господа! — он окинул глазами стол, будто обращался к огромной аудитории, — я где-то согрешил против истины?

— Именно так! Жги глаголом, — гриф кивнул башкой и посмотрел в мою сторону, — Съел, зараза?

— Допустим, ты прав, — я специально не хотел поддерживать тон, взятый Вафоломеем и переходить на «вы».

— Без всяких «допустим», — одернул Шарик.

— Хорошо. Ты прав. Но делать-то что?

— Мальчик мой, вы выросли в Стране Советов, где все советы были бесплатны, — черт отхлебнул ликера и затянулся, — и потому бесполезны. Привыкнув к подсказкам на халяву, вы мечтаете решить проблемы за чужой счет, но так не бывает. Все просто (он перешел на «ты») — ты хочешь вылезти из ямы, мы протянем тебе руку или шест, отряхнем, напоим и накормим, пойдешь по направлению к вечному покою — дорожку ковровую перед тобой развернем, могилку выкопаем и дунем в спину в три горла. А как иначе? Ты появился на свет благодаря родителям и стараниям акушерки, помяни их добрым словом, остальное все сам. Сейчас, например, зазвонит телефон и тебе решать, брать трубку или нет.