— Ну-ка, подожди! — Рэнтыгыргин прислушался. — Тинь-тинь-тинь! — вдруг раздалось где-то впереди.

— Вон там, — взмахнул рукой Рэнтыгыргин.

Шхуна показалась неожиданно. Байдарка тихо коснулась борта. Людей на палубе не было видно, но из кубрика слышались голоса. Рэнтыгыргин встал и ловко вскочил на борт.

— Хау ду ю ду! — приветствовал его неожиданно появившийся человек.

— Како, Каттель! Ол райт! — обрадовался Рэнтыгыргин.

Капитан Каттель — старый морской волк. Он хорошо знал Чукотское море. После того как у него отобрали настоящую большую шхуну, он не отказался от путешествий на Чукотку и для удобства приобрел маленькую плавучку, что-то среднее между вельботом и шхуной. Команда его состояла из трех человек. Сам он был четвертым. И скоро Каттель пришел к выводу, что его маленькое суденышко выгоднее и удобнее в эти новые неспокойные времена. Ранней весной большие суда еще только готовятся к выходу на север, а он уже тут как тут. Бьет моржей на льду, срубает клыки, подходит к условленным местам и держит крепкую связь со старыми друзьями. Каттель успевал сделать все свои дела задолго до прихода советского военного сторожевого судна, которое недавно появилось в Чукотских водах.

— Как дела?

— Этки — плохо, русские часто приезжать стали…

— Ничего, брат, Советская власть ненадежна. Скоро прилетят наши. Видел, как летают по воздуху. Ррр-рр! — имитировал самолет Каттель. — Сбросят сверху «пуф!». Ничего не останется от русских. Настоящая власть будет…

«Наверное, как куски льда, полетят русские», — подумал Рэнтыгыргин, с наслаждением жуя американскую душистую резинку, которую сунул ему в рот Каттель. В памяти возникли летящие в разные стороны куски льда, фонтаны брызг. Он не раз видел, как высвобождали китобои из плена льдов свои шхуны.

— О кэй! Давай быстрее, гоу аут! — спохватился Каттель. — Такой туман редко бывает, нельзя чтобы с берега видели нас. Давай!

На борту оказались брезентовые мешки. Из трюма двое матросов вытаскивали длинный тяжелый ящик.

— Выдержит твоя моржовая шкура?

— Ии, ес, ес, вери гуд, — бойко ответил Рэнтыгыргин.

Высокий костлявый Каттель в синей робе, прошитой белыми нитками, деловито и быстро распоряжался на шхуне. Привезенное с берега он считать не стал, лишь попробовал на вес:

— Две сотни есть?

— Ии, — согласно закивал головой Рэнтыгыргин.

— Ну! Гуд бай! — И бесцеремонно подтолкнул Рэнтыгыргина к борту. — Тут все есть, — показал он на ящики и мешки. — Американцы не как русские, знают, что северным людям надо. Через год здесь же. Давай отваливай!

И не успел еще Рэнтыгыргин устроиться на байдарке, как сердито чихнул мотор, обдав байдарку неприятным запахом черного дыма, потом ровно заработал, байдарка отошла, мотор шхуны затарахтел в полную силу, и она растаяла в тумане, словно ее и не было никогда. На волнах спокойно покачивалась байдарка, загруженная под самые борта, в ней сидели довольный Рэнтыгыргин и ничего не понявший Рэнто.

До осени прожил Рэнто у Рэнтыгыргина, прожил неплохо, ел до отвала, а когда давал хозяин, то и пил сколько мог. А после забоя короткошерстного оленя снова ушел в тундру с новеньким винчестером за плечами.

Не суждено было сбыться мечте инрылинцев: не привела на буксире вельбот «Косатка». Говорили, что большой пароход пришел в Увэлен, много товаров привез, сгрузил вельботы, моторы. Инрылинцы и сами бы съездили с попутчиками в Увэлен, но во второй половине лета обрушилось на все северное побережье ненастье.

В период первых темных ночей надолго задул Керальгин, пригнал лед. Потом Керальгин сменился северным ветром. Северяк плотно сжал льды у берега, не оставил даже маленьких разводий, заморосил мелким, надоедливым дождем, который пробивал даже двойные дождевики — уккенчи. Северяк опять сменился северо-западным ветром. Пошел липкий мокрый снег, а потом неожиданно ударил мороз и накрепко сковал лед.

Все это случилось как раз тогда, когда морж должен был собираться на лежку. Не смогли съездить инрылинцы и к чаучу на осенний забой. Зима ожидалась голодная. Даже в стойбищах, где были байдары, не сумели заготовить мяса впрок. А раз не будет еды дома, значит и в тундру на песца не пойдешь: все время надо будет пропадать в море, искать нерпу.

Правда, инрылинцам удалось сделать небольшой запас. Шторм загнал под лед нерп и лахтаков. Они спасались подо льдом от могучих накатов волн. Но и подо льдом было плохо: большие льдины колыхались на волнах и касались подводной частью морского дна. Того и гляди, придавит какая-нибудь льдина нерпу или лахтака. Спасаясь, звери пробивали шугу между льдин и выбирались на лед. А после шуга смерзалась, и они больше не могли уйти в воду. Этим и пользовались инрылинцы. Без страха перепрыгивая по качающимся льдинам, они подбирались к «оставшимся без крова» — как называют таких животных охотники — и брали их почти голыми руками. Позже, когда мороз сковал весь лед, охотники находили на льду замерзших нерп и лахтаков.

Бездорожье кругом. Тундра не покрылась снегом, реки не встали. Но для вестей нет преград.

Узнали в северных стойбищах, что в Инчувине все же успели набить моржей у лежбища, заготовить мяса на зиму. Была бы дорога, за свежатиной съездили бы. А в Нуукане шесть китов убили.

— Какое счастье! — завидовали люди. — А жир-то китовый, что чистая вода из ручья…

В Увэлене, Нуукане и Уныне колхозы организовались. Им в первую очередь дали вельботы, моторы и новые винтовки. Председателями в колхозах свои люди: в Увэлене — Вамче, в Нуукане — Аёек, в Уныне — Матлю.

Как ни трудно, но налаживалась жизнь, и вдруг, как весенняя пурга, сорвавшаяся с ясного неба, пронеслась весть: отобрали у инчувинского оленевода Рольтена оленей и передали их товариществу из бедняков. А какой Рольтен богач?! Всего оленей у него десять двадцаток. Разве это очень много? Собираются отобрать оленей и у мечигменского чаучу Гыргольтагина. Говорят, будут клеймить всех оленей на одно ухо и у Пылёка, и у Лёлётке…

Поползли слухи, что и капканы, и собаки, и ружья, и яранги тоже теперь должны стать общими. А как может быть ружье общим? Ведь ему свой хозяин нужен, да и собака вряд ли к другому человеку привыкнет. А насчет яранг совсем смешно. Если яранги будут общими, то и хозяек надо тоже делать общими. Тогда все родственники станут, как невтумгыт — друзья по женам. Хорошо беднякам будет.

— Что же дальше будет? — спрашивали люди друг друга.

— Голодно у нас потому, что русские поставили столбы на косе, — объяснил людям Ринтылин. — Столбы-знаки высоко торчат над косой и отпугивают зверей в море.

И тут же снесли люди гидрографические знаки, поставленные летом экспедицией.

Дошли слухи до Инрылина, что хулиган и задира Атчитагин из стойбища Чульхен убил двух русских военных людей, а науканский шаман Нунеглинян отобрал у красноармейца ружье и избил его страшно…

Зимой приехали люди из райисполкома. Говорили, что сами бедняки должны объединяться в товарищества, колхозы; что капканы и ружья никто отбирать не собирается, яранги обобществлять тоже не будут. А оленей надо объединять в одно большое стадо и вместе выпасать. У Рольтена никто не отбирал оленей — это все вранье. Он сам вошел в товарищество, к нему присоединились другие малооленные. Это первое товарищество оленеводов. Общим должно быть только то, что покупает кооператив, товарищество. И еще сказали, что нужно новые власти выбирать в стойбищах, чтобы они правильно решали все дела.

В Инрылине опять избрали членом Гуйгунского нацсовета Гырголя, остальные члены — из других мелких стойбищ. А в Нешкане свой, отдельный нацсовет был избран. Все поднимали за новых членов нацсовета руки, только стойбище Ымылён, где теперь жили Ринтылин, Эвыч и Рэнто, не голосовало. Ринтылин прямо сказал, что не хочет он такой власти, которая оленей отбирает, капканы и ружья делает общими.