(Это охотник вытаскивал нерп из воды.) Медведь с жадностью стал хватать куски снега с кровью, но это только раздразнило его, и он легко затрусил по следу. Вблизи разводья он обнаружил в рыхлом снегу три небольшие ямки. Здесь охотник закапывал нерп в снег, чтобы они не промерзли. Отсюда следы сходились и шли широкой полосой к берегу.

Задул ветер. Замела поземка, занося следы. Умка, хватая на ходу кровавые куски снега, легко и бесшумно пошел по следу. След оборвался у широкой полосы воды. Умка бросился в воду и поплыл. Но на припае следов не оказалось: ветром отнесло лед. Инстинктивно умка двинулся против течения по краю припая. Вот и след. Медведь направился в сторону берега. Ветер дул сбоку. Нос умки больше не отрывался от снега. След петлял среди торосов, изредка пробегал по ровным полям льда. Теперь уже умку ничто не могло сбить со следа. Он все быстрее и быстрее бесшумно мчался вперед. Вдруг он услышал впереди постукивание, скрип снега. Умка насторожился и пошел крадучись. Неожиданно нос коснулся незнакомого длинного предмета, в котором вместе с необычными, неприятными запахами чувствовался слабый запах лахтака. Умка придавил его передней лапой и, тут же схватил зубами, пытаясь разорвать ремень в клочья. В темноте послышался шум. Умка, едва касаясь лапами торосов, ринулся вперед. Он увидел темный контур человека, еще ниже опустил голову и приготовился к прыжку… Вдруг что-то яркое ослепило глаза, больно обожгло шею и грудь, и он повалился на бок…

Рилютегин вовремя успел отскочить в сторону.

Казалось бы, зачем пастуху-чукче волочить за собой аркан-чаут. Ведь удобнее держать его всегда наготове смотанным, чтобы можно было в любую минуту метнуть его в оленя. Нет, пусть лучше на всякий случай чаут охраняет его…

Тынетегин полз, подкрадываясь к нерпе. Тонкий лед, покрывавший небольшую лужу, под ним проломился с треском, и локти оказались в воде.

— Ок, како! — выругался молодой охотник. — Опять неудача!

Треск ломающегося льда спугнул нерпу. Мелькнув задними ластами, она бултыхнулась в лунку.

Холодная вода забралась в рукава, кухлянка на животе стала мокрой. Тынетегин встал.

Оказывается, не так просто убить нерпу на льду. Сколько ни пытался Тынетегин подкрасться к греющимся на солнце нерпам, ничего не выходило. Спугивал нерпу то треск льда, то шорох, а иногда и неловко шевельнувшаяся фигура самого охотника. Расстроенный и промокший, уселся Тынетегин на торосе у кромки припая. Была весна. С гор хлынули потоки воды. На прибрежном морском льду образовались многочисленные мелководные озера. Пресная вода промывала лед и сходила в море. Хрупкий припай пестрел протаявшими черными пятнами. От кромки понемногу отрывались большие льдины. Их уносило в море. Было жарко. Яркое солнце слепило глаза, нагревало меховую одежду, которая быстро просыхала.

Над морем, залетая на припай, плавно парили белоснежные чайки. Они казались особенно белыми, чистыми, как будто где-то там, в теплых странах, специально обмылись перед возвращением на родину. На освободившихся от снега скалах копошились первые кайры и полярные чистики, устраивая свои гнезда. Порою они отвесно срывались вниз, над самым льдом выравнивались и, посвистывая крылышками, летели в море на кормежку. На скалах и плавучих льдинах дудели долговязые, длинношеие бакланы. У самой кромки извивающейся цепочкой тянулись на север стаи нарядных гаг.

«Пойду-ка лучше искать разводья», — решил Тынетегин.

Но опять не повезло ему. Вот уже третья убитая им нерпа скрылась в воде, оставляя на поверхности красное пятно. Он даже не успевал взмахнуть акыном, как она шла ко дну.

«Наверно, худыми стали. Жира мало, потому и тонут», — решил он.

Недовольный и злой, Тынетегин медленно подымался к поселку, расположенному на склоне горы. У входа в ярангу сидел отец и в бинокль наблюдал за морем.

— Ымто? Ну как? — бросил он сыну.

— Этки, плохо, тонет нерпа, — уныло ответил Тынетегин, устало снимая с себя снаряжение.

Отец сделал вид, что ему безразлично, но в душе росла обида на сына: «Нерпу даже убить не может…»

Мать молча внесла в чоттагин — холодную часть яранги — столик на коротких ножках и расставила на нем чашки.

— Кое-кто несет еду в дом, — намекнул отец.

Тынетегин чувствовал себя неловко. Чай пили молча.

Старик старался скрыть свое недовольство. Вдруг он не сдержался и резко отодвинул чашку в сторону и сказал:

— Собирайся!.. Пошли!..

— Куда?

— Туда, где ты охотился, — ответил отец и стал вытаскивать из-под крыши яранги длинный шест. — Возьми на всякий случай железный акын.

— Чаю сначала попейте, — робко вмешалась мать.

— Потом!

Отец с сыном молча брели по льду. Тынетегин нес тонкий длинный шест с большим железным крючком на конце. Наступила белая ночь. Большое красное солнце висело над краем моря, и скалы, сопки, холмы, торосы бросали длинные угловатые тени. Лужицы покрылись тонким узорчатым ледком. Вот и разводье, где охотился Тынетегин.

Ветра не было. По краям разводья намерз тонкий ледок. Старик с шестом в руке не спеша шел по краю разводья, пробуя прочность льда железным наконечником. Тынетегин шел за ним и никак не мог понять, что собирается делать отец.

— Смотри! — сказал старик.

У самой кромки вода, окрашенная в темно-красный цвет, была похожа на расплывшееся облако, над которым плавало сальное пятно. На небольшой глубине, головой к поверхности повисла убитая нерпа. Старик осторожно опустил в воду шест, подвел его к нерпе и с силой дернул. Крючок впился в шкуру.

— Видишь, и на воде всегда остается след, надо только все замечать и запоминать, — поучал старик сына, внимательно разглядывая нерпу. В голове, где зияла рваная рана от винтовочной пули, копошилась куча морских креветок. Попав на воздух, они извивались, прыгали и падали на лед.

— Еще день — и от твоей нерпы остались бы шкура и голые кости. Видишь, как они быстро объедают мясо. Мне рассказывали, что этими креветками питается кит-йитив. Опустится кит на дно у берега, высунет язык, а язык у него что чоттагин в нашей яранге, и ждет, когда его креветки облепят. Как наберется их много, кит заглатывает их…

Дальше Тынетегин пошел один. Он обнаружил и вторую нерпу. Поиски третьей оказались безуспешными: она, видимо, действительно оказалась тощей и ушла на дно или, раненая, заплыла под лед.

— Почему же так получается? — недоуменно спросил Тынетегин.

— Посмотри кругом, — объяснял старик. — Сколько на сопках в тундре лежит снегу?

— Много, — все еще не понимая, ответил Тынетегин.

— А куда бежит вода, когда тает снег?

— В море.

— А эта вода такая же, как в море?

— Нет, наверно, но она такая же, только несоленая.

— Вот то-то. Несоленая, бежит в море… Вся эта пресная вода скапливается на льду у берегов, потом уходит под лед. Пресная вода смешивается с морской не сразу, для этого нужны ветер и течение. А нерпа тонет только в пресной воде и останавливается, когда достигает соленой воды. А здесь, где ты охотился, небольшая бухточка, течения нет, ветра не было, вода стоит, потому-то и не утонули твои нерпы до самого дна…

Старик присел на льдину, достал медную трубочку с длинным мундштуком, выбил ее о подошву торбаса, закурил и задумался. Вспомнилась молодость. Он тоже не сразу стал хорошим охотником…

Многие считают нерпу глупым животным. Однако нерпа любопытна, но не глупа.

Наступила весна. Снег стаял, на льду скопилась вода, которая еще не нашла выхода в море. Но вода свое дело знает, она упорно ищет трещинки и лунки, размывает их и уходит под лед. На ровных ледяных полях так же, как и в тундре, образуются ручейки. Они с журчанием тянутся к промоинам. Через такие промоины выбирается весной нерпа на лед понежиться на солнышке.

Вынырнет из промоины, приподымется повыше, повертит головой в разные стороны, посмотрит внимательно кругом и снова скроется в морской глубине. Так она делает несколько раз, пока не убедится, что опасности нет, что все льдинки и торосы на своих местах. Потом выберется на лед, уляжется поудобней и сладко задремлет.