— Тагам! — прошипел зло Ринтылин и схватил за руку Имлинэ. — Это древний закон, и ты поедешь! Так должно быть!

У Антымавле словно помутился разум. Он не помнил, как выхватил нож и бросился на Ринтылина.

— Я покажу вам, издевающимся! Древний закон! Нет такого закона! — кричал он.

Ринтылин не ожидал этого и, позабыв, что он стар и дряхл, выскочил с ловкостью молодого на улицу. В чоттагине остался его посох.

— Вай-вай! На! — подхватил его Антымавле и со всей силой швырнул за двери.

Мысли путались. Борьба с Рэнто, бой на копьях, заискивание Ринтылина, сплетни, ложь и это… Почему молчит она? Может, хочет уйти к ним, к насильникам, живущим старым законом. И в это время Антымавле почувствовал, что Имлинэ рядом. Родная и близкая. Сомнения исчезли, все было понятно без слов.

— Разве я уйду от тебя? Лучше смерть, — прошептала Имлинэ.

Антымавле прижался к ней.

— Без тебя мне тоже смерть.

И, может быть, долго они так и сидели бы вместе, переживая случившееся, но тут раздался плач. Тымнекели все же порезала себе палец пекулем…

А вечером, полураздетый и запыхавшийся от быстрого бега, ворвался к Антымавле Гырголь.

— Этки, плохо, — спешил он рассказать страшную историю. — Ыттувги пустой пришел. Я видел, две нерпы убил. Шел сзади. Вдруг без ничего. Спрашиваю: «Где нерпы?» Молчит. Потом рассказал. Только с моря к косе подошел, вдруг пуля над ухом. Испугался Ыттувги. Снова пуля над головой. Смотрит, человек к нему бежит. Оказывается Рэнто. Отобрал нерп у слабого.

У Антымавле сжались губы.

— Мщение нужно!

— Мы как будто живем в старое время, — возразил Гырголь. — Если мы это сделаем, нас накажут. Я думаю, надо съездить в Энмын и по железным проволокам сообщить в Увэлен РИКу.

— Пожалуй, верно, — согласился Антымавле.

— Я сам поеду, с оружием поеду. Меня не тронет Рэнто, а пуля моя никогда не пролетит мимо цели.

С Катрыткинской культбазы вышла упряжка в двенадцать собак с двумя седоками. Люди были вооружены, тепло и хорошо одеты. Каюр — уполномоченный окружной милиции, здоровый и сильный Аймет, пассажир — начальник районной милиции Гой.

Как только упряжка скрылась из виду, Аймет свернул с укатанной дороги и, избегая жилых мест и встреч с людьми, пошел целиной, через перевалы на север, к стойбищу Ымылён.

…Рэнто был зол. Как это он допустил такую оплошность? Обычно он по слуху определял, свои или чужие люди подходили к его жилью, а на этот раз прозевал. Правда, ему удалось всадить нож в грудь Гою, но рядом оказался Аймет, который неожиданно заломил руки за спину, а раненый Гой так ударил в живот, что он потерял сознание. Когда пришел в себя, то руки и ноги были уже связаны. Так его и привезли в Увэлен.

— Мэркычгыргыт! — бормотал самое ругательное слово Рэнто, ворочаясь на лежанке из шкур оленей.

Третий день сидел Рэнто в кладовой слесарной мастерской. Охранник Иммой не спускал глаз с Рэнто и держал наготове наган. Он знал, что от Рэнто можно ожидать любой каверзы. Курок на всякий случай был взведен. Еще утром Рэнто сказал, что он видел во сне отца, который звал его домой.

— Раз, два, три… — подсчитал по пальцам Рэнто. — Через три ночи я должен быть дома.

Это насторожило охранников. Они стали чаще сменяться.

Было уже далеко за полночь. Рэнто притих, успокоился и дышал ровно и спокойно. Иммой, сидя у самых дверей, еле сдерживался: глаза невольно слипались и голова падала на грудь. Иммой не знал, что Рэнто следит за каждым его движением и выжидает, словно медведь, приготовившийся к прыжку на моржа.

Иммою казалось, что он и глаз не закрывал, но когда глянул на место, где лежал Рэнто, там было пусто, а в открытую дверь тянуло холодком наступившего утра.

— Амын вай! — испугался Иммой и с наганом в руках выскочил на улицу.

Увэлен был окутан густым туманом. Смутно выступали из него ближайшие яранги. Куда мог скрыться Рэнто? На снегу от тумана выступил пушистый иней. Иммой увидел след ноги Рэнто, потом другой. След вел к первой яранге, затем направился в сторону лагуны. Иммой побежал к Гою.

Рэнто благодарил Ринтылина за помощь: вовремя послал густой туман. В первой попавшейся яранге он схватил охотничий нож, прихватил охотничью палку, лыжи-ракетки, на ходу перевязал ремни, надел на ноги и легко понесся на ту сторону лагуны.

Увэлен скрылся в тумане. Рэнто не чувствовал усталости, ноги легко несли его вдоль черных проталин, где снег был тверже. Мелькнула коса Куулин, за ней Большой нос. Напротив горловины Рэнто перебежал на косу и по ней направился к Тункену, но, немного не добегая, свернул в море, к кромке припая. Он перепрыгивал с тороса на торос, нисколько не замедляя бега. И едва ли кто мог сейчас с ним соперничать. Рэнто бегал, как дикий олень, а оленя догнать невозможно.

Лед стал торосистее. Кромка была рядом. Несколько прыжков — и Рэнто у кромки.

Течение быстро несло лед на север. Временами его прижимало к припаю, отдельные глыбы льдин топорщились, подымались и с шумом обрушивались на кромку. Рэнто немного переждал, и, когда с ним поравнялось большое поле льда, он, не задумываясь, запрыгал по льдинам. Они уходили вглубь под тяжестью Рэнто, но он успевал перешагнуть на следующие. На твердом поле он остановился, обтер рукавом потное лицо и посмотрел в сторону припая.

— Как на вельботе домой приеду, — удовлетворенно вздохнул он. — Рэнто нелегко убить.

Лед несло со скоростью бега человека. Вскоре в тумане скрылась кромка припая, образовалась полынья. Но Рэнто был спокоен. Он знал, что эта полынья тянется от Инчувина до Утена, а дальше у скал лед снова поджимает к берегу. Там можно будет сойти на берег.

Рэнто, тяжело дыша, присел на небольшую глыбу льда, довольный собой, своей хитростью…

Како возвращался обратно. Теперь он уже не задерживался у родных и знакомых, а спешил в Инрылин. Даже у себя дома, в Энмыне, он только переночевал, а утром двинулся дальше. Опасаться было некого. По дороге он встретил нарты, и на одной из них сидел со связанными руками угрюмый Рэнто.

Стоял месяц весенних вод, когда вода в реках выходит из берегов, но пока разлива еще не было. Лишь на ровных полях морского льда скопились большие лужи, да кое-где вода начала просасывать промоины. Солнце поднялось высоко и изрядно припекало. Ледок в лужицах, образовавшийся за ночь, растаял, и Како направлял упряжку прямо по воде, не опасаясь, что собаки порежут лапы.

— Анэ-аа-нэ-аа! — напевал Како запомнившийся напев увэленской песни. Он все еще был под впечатлениями пережитого в Увэлене.

— Ох, и повеселю Антымавле, — вслух рассуждал Како, решив удивить его патефоном, который оказался первым призом на собачьих гонках. — Сначала эту песню сыграю. Она веселая. — И Како попытался пропеть мотив «Катюши». — Потом ту, под которую плясал русский танец сын вдовы Панай… Пусть порадуется Антымавле.

Слева показалось стойбище Ымылён. Яранги сиротливо раскинулись по косе. И не знал Како, что в предпоследней яранге уже давно сидит Рэнто и с жадностью насыщается кусками холодного нерпичьего мяса.

— Ты тем же должен ответить, раз с тобой так поступают, — советовал Ринтылин. — Начни с ближайших.

— Я уже решил — начну с Антымавле. Мне все равно не дадут жить!

Женщина, молча подававшая еду, не выдержала и чуть слышно сказала:

— Мы скоро сдохнем с голоду. Детей пожалейте!

— С каких это пор женщины стали вмешиваться в мужские дела? — повернулся к ней Рэнто.

Женщина в страхе отпрянула назад и забилась в угол. Она хорошо знала силу кулаков мужа.

Како не слышал этого разговора. Вечером он уже был в Инрылине.

— Вот, привез, — сказал довольный Како и показал весы.

С помощью инрылинцев с трудом втащили их в лавку, и Како, как знающий, показал, как их надо собрать. Весы заняли почти треть лавки, но зато теперь можно было взвешивать любую тяжесть.

— Совсем забыл — Зильберг приедет скоро, если бездорожье его не остановит.