Кеглючин — страшный и опасный хищник. Он опасен даже для охотников. Когда голоден, набрасывается на байдары, подкарауливает у разводий или в морской шуге охотников, а в поединке побеждает и белого медведя-умку.

Зимой кеглючин обосновывается под припаем в каком-нибудь одном месте и живет там до самой весны или до тех пор, пока не уничтожит в окрестностях всех нерп и лахтаков…

Все лето на северном побережье Чукотки у берегов держался тяжелый лед. Северным ветром его прижимало к берегу, южным — сбивало в кучу и отгоняло в море. Но ненадолго. Стихал порывистый южак, и лед, словно магнитом, снова притягивало к берегу. Удачи в промысле не было. Охотникам удавалось добыть только нерпу и лахтака, державшихся на мелководье у берегов. Выйти в море на зверя покрупнее не позволял лед и неустойчивая погода.

Но, как всегда, ничто не бывает вечным. Неожиданно стихло, и море снова ожило, как будто и не было штормовых ветров. Лед отошел от берега, появились широкие пространства чистой воды. Над спокойной гладью моря потянулись цепочкой стаи гаг. Они ровно, не разбивая строя, облетали льдины. Сбивались в кучу, пересекая далеко вдающиеся в море галечные косы, и спешили к югу. У скал и под кромками льдин плавали ожиревшие за лето кайры, мелькали красными лапками, скрываясь в глубине моря, желтоносные топорки, на верхушках льдин чернели продолговатые точечки бакланов. То тут, то там показывались любопытные морды большеглазых нерп.

С моря шло к берегу большое стадо китов. Из-за льдин взвивались двойные струи фонтанов, среди плеска волн слышались хриповатые выдохи китов. Стадо медленно двигалось вдоль берега, часто и подолгу задерживаясь на одном месте. Над вздымающимися в воздухе фонтанами с гамом и криком кружились чайки. Киты наслаждались временным затишьем, шумно всплывали на поверхность, выпуская по три-четыре фонтана, переворачивались своим неуклюжим массивным телом и погружались в воду, взметая громадными хвостами тучи брызг. Вконец обнаглевшие чайки, улучив момент, садились на спины животных и пытались склюнуть присосавшихся к шкуре маленьких рачков, но как только они касались тела, киты вздрагивали, нервно ударяли хвостами и с шумом скрывались в воде.

Ожила природа, ожили люди. Среди многообразного шума моря слышался отдаленный рокот рульмоторов, эхом отдавались в скалах выстрелы. Охотники удачно промышляли зверя. Били нерп, лахтаков, моржей. Китов не трогали: в стаде держались самки с детенышами, а самку, да еще с маленьким сосунком, лучше не задевать. Свирепа самка, когда за ней следует малыш.

Но что-то тревожное чувствовалось в установившейся тишине. Льды скапливались кучками, медленно кружились на месте. Над далекими сопками повисли, как бы зацепившись краем за вершины гор, клочки облаков. Неожиданно порывы ветра зарябили воду. Мелкие, бойкие волны заплескались о кромки льдин. Все живое в предчувствии чего-то страшного мгновенно исчезла, словно его и не было. И лишь стадо китов торопливо, уже нигде не задерживаясь, спешило в море навстречу шторму и льдам.

Над темной водой подымались косые фонтаны, сбиваемые ветром, показывались и тут же исчезали в воде лоснящиеся черные спины китов. Обычно чуткие к шуму животные на этот раз не обращали никакого внимания на гул моторов, проходивших мимо вельботов. Они выныривали у самых бортов, обдавали охотников неприятным запахом выдыхаемого воздуха. Киты опасались быть прижатыми к берегу льдами и торопились уйти в море, в безопасное место. Но уже некоторым из них приходилось туго, льды преграждали путь.

Темнело. На одном из островков у горловины Куйменской губы замигал красным светом маяк-мигалка. Вода под напором ветра и течения хлынула в залив и быстро прибывала. Льдины снимало с мели, несло в губу и снова сажало на отмель.

Утро наступило хмурое, холодное. По небу мчались тяжелые черные тучи. Море, насколько хватало глаз, было забито льдом, и даже у берега не виднелось полоски воды. Крайние льдины вылезли на берег и взгромоздили перед собой высокие груды гальки, песка и ила. Вдруг вдалеке взметнулся фонтан, рядом с ним второй, поменьше, затем показались две черные спины животных. Киты были в самой горловине и плыли навстречу льдам.

Но китам не суждено было пробиться в море.

Всю ночь самка старалась преодолеть ледяную преграду. Она даже не заметила, как отбилась от стада, и осталась одна со своим семиметровым малышом. Иногда ей приходилось выныривать среди плотного льда, раздвигать своим телом шугу и льдины. Но с каждым разом делать продухи становилось все труднее, с каждым разом все дольше и больше приходилось задерживаться под водой в поисках полыньи или хотя бы разреженного льда.

Детеныш не выдерживал утомительных погружений, задыхался, быстро слабел. Малыш уже еле двигал плавниками. В одном месте обессиленная китиха с разгону пробила головой лед, подтолкнула малыша, и животные, тяжело дыша, запасались воздухом и отдыхали. Но плававшая льдина с высокой громоздкой надводной частью, задетая самкой, не выдержала равновесия и с грохотом обрушилась на ее спину. Оглушенная, она погрузилась в воду, увлекла с собой детеныша и, потеряв надежду выйти в открытое море, направилась к берегу, где у входа в губу, еще оставалась свободная ото льда вода. Там и застало китов хмурое, ничего хорошего не предвещавшее утро.

Куйменская губа на несколько десятков километров вдается в сушу, десятки больших и малых рек впадают в ее воды. Ближе к выходу она сравнительно глубока, но дальше в глубь земли испещрена многочисленными фарватерами, отмелями, длинными косами. Следуя лабиринтом подводных русл, киты нашли себе временное убежище. Малыш все время вертелся неподалеку от матери, выпускал короткие фонтаны. Иногда он тыкался тупой, необычайно большой для своего тела мордочкой в бок матери, отыскивал сосок, ловко свертывал свой язычок трубочкой и с наслаждением потягивал жирное густое молоко.

Самка была голодна: не было для нее в этих местах подходящей еды. Впрочем, без еды она могла продержаться около месяца за счет подкожного жира.

Но лед все больше и больше забивал губу. Все меньше становилось чистой воды. В одном месте они нашли глубокое, свободное ото льда русло фарватера. Самка двинулась этим руслом, бок о бок с нею шел китенок. Киты плыли почти не погружаясь в воду, выпуская чистые короткие фонтаны. Вдруг путь преградила отмель. Развернуться не позволяла ширина фарватера. Обезумевшая самка ринулась вперед и, преодолев несколько десятков метров, крепко застряла на отмели. Она уже не приподымала над водой голову и спину, а, наполовину возвышаясь над поверхностью, упорно ползла вперед, беспомощно била сильным хвостом, взбурливала воду передними плавниками и делала попытку отогнать малыша. Она чувствовала свою гибель, но что-то подсказывало ей, что детеныш еще может спастись, уйдя вперед. Но малыш тыкался мордой в бока матери, когда та затихала в бессилии, прижимался к ее телу. Вдруг самка повалилась на бок, в воздухе судорожно замелькал обнажившийся передний плавник. Тяжесть тела сдавила грудную клетку, дыхание остановилось.

Сосунок обходил мать со всех сторон, пытался просунуть свой язычок в складки живота, где были спрятаны соски… Несколько дней взвивались маленькие фонтанчики около черной громады, но вот и их не стало видно. Голодная смерть застала китенка плотно прижатым к боку самки.

— Ка-ко! Ка-ко! Какой китище! Какой красавец! А ластищи-то, ласты! — восторгался Келеуги, сидя на корме вельбота.

— Хороший кит, большой кит! — вторили бригадиру с серьезным видом его охотники.

И лишь Ако, впервые принявший участие в настоящей охоте ничего не мог понять. Он пристально вглядывался в море и пытался рассмотреть предмет восторга охотников. Но сколько он ни напрягал зрение, так ничего и не видел. И только что-то черное, маленькое мелькнуло несколько раз над водой, взметнув струю брызг, и скрылось в глубине.