— Тагам! Гиункеу, тебе вести вельбот!

Гиункеу готов был вскочить с места, так ему хотелось занять место на корме, но это же предлагал Оо, а все, другие почему-то молчали.

— Делайте, как хотите, — не мог справиться со своим самолюбием Гиункеу.

Мотор заглох. И слышно было, как глухо бились волны о кромку льда, плеск у бортов. Тэюнкеу виновато оглядел всех, машинально отпустил румпель руля и, пошатываясь, стал пробираться в нос вельбота.

Гиункеу ждал, что скажут охотники.

— Пусть Оо ведет вельбот, — решительно произнес Вакат.

— Верно, — согласился Эрмен.

Гиункеу вздрогнул, сжал губы и отвернулся к воде.

Тэюнкеу не стал садиться в нос вельбота, а сердито оттолкнул Рультына к правому борту и уселся рядом.

— Тагам, заводи! — скомандовал Оо и стал внимательно разглядывать компас.

Вельбот развернулся и пошел в другую сторону.

«Почему гуси отдыхали на льду? — размышлял старик. — Этого они никогда не делают и всегда стараются перелететь через пролив. Наверно, там наверху сильный ветер? Шторм чувствуют, — и Оо посмотрел вверх. Действительно, облака быстро неслись с севера на юг. — Этки — плохо».

Но с бригадой Оо делиться своими мыслями не стал. Зачем пугать раньше времени, когда они и так уже напуганы.

Но люди и сами как-то сразу сникли. Притих даже Ако и забыл про камни и малокалиберку. Гиункеу твердым, заскорузлым ногтем ковырял рукоятку весла и сердился. Только Эрмен и Вакат успокоились, когда руль перешел в руки Оо. Они очень хорошо поняли серьезность положения и то, что теперь все зависело от опытности старика.

Вдруг Оо увидел у кромки ледяного поля лежащего лахтака, и он показался ему каким-то странным. Он дал знак Эрмену заглушить мотор. Осторожно на веслах подошли к одиноко лежавшему лахтаку. Вот он медленно поднял голову, посмотрел по сторонам и, не заметив опасности, снова опустил ее. Вакат взял на мушку зверя. Прицелился Ако. Но вдруг рука у Ваката дрогнула, винтовка невольно дернулась. И все хорошо увидели, как лахтак устремил на охотников свой взгляд, не выражавший ни тревоги, ни испуга. Глаза его были широко раскрыты, веки и губы отвисли, и вся морда чем-то напоминала старческое, изможденное лицо человека. Кожа лахтака — как старая изношенная подошва от торбасов — гладка, без единой шерстинки; туловище вытянутое, длинное, с торчащими углами лопаток.

— Не стреляйте! Не стреляйте! — в панике, закричал Гиункеу.

Но было уже поздно, Ако нажал на спусковой крючок, лахтак ткнулся головой в лед.

— Ка-а-ко-мэй! — выдохнул из груди Гиункеу. — Этки, к несчастью, к несчастью, — испуганно забормотал он, — гиркычавылин — это водяной человек. Этки! Плохо нам!

Оо, не выпуская из рук руля, поспешно привстал и наклонился над ухом Гиункеу, сидевшего рядом.

— Что говоришь? Зачем людей пугаешь? — зло прошептал он и громко обратился к остальным. — Кырымен, нет, не гиркычавылин. Просто обыкновенный лахтак, только старый очень. У него шерсть вся вылезла, плохо, холодно ему в воде, вот и не ушел от нас, — лихорадочно с дрожью в голосе объяснил Оо. — Наверно, еще и больной… — пытался убедить он сам себя. — Я видел и нерп, таких, без шерсти, со шкурой, похожей на мандарку[6]. Не будем его свежевать… Ракылкыль, ну его! — успокоился Оо и махнул Эрмену, чтобы запускал мотор.

Но плохо стало на душе у людей. Неловко чувствовал себя Ако, испуган был Рультын, ругал себя, как только мог, Тэюнкеу. А Вакат все еще наблюдал в бинокль за убитым зверем, от которого быстро удалялся вельбот. Все были поглощены своими мыслями. Гиункеу сидел с опущенной головой. Его плечи вздрагивали, губы что-то шептали. Не в себе был и Оо: все сильна была еще вера в водяного человека, много ходило о нем страшных легенд.

По рассказам очевидцев, гиркычавылина заставали лежащим на льду вместе с нерпами или лахтаками, но всегда немного в стороне. Или же видели, как он выныривал в разводье, высунувшись по плечи из воды с пристальным взглядом, направленным прямо на охотника.

В него стрелять не решались. Обычно охотник бросал ружье, обезумев от страха, убегал без оглядки.

Оо тоже был подвержен суевериям, но все-таки время от времени раздумывал он над непонятными явлениями и иногда, случалось, находил разумные объяснения.

«Этот-то, этот-то совсем голый, без рук, без ног… — мучительно размышлял старик. — Но почему его морда так похож на лицо человека?..»

Вельбот шел вдоль кромки злополучного поля. Резкий порывистый ветер дул по носу с левого борта. Стало подкидывать на волнах, перехлестывать через борт.

С левой стороны поставили брезентовый набортник, но брызги все равно залетали в лодку. Охотники натянули дождевики — уккенчи, сшитые из моржовых кишок. Хороший ход вельбота, чистая вода немного успокоили Оо.

— Земля! Земля! — закричал Эрмен, сидевший лицом к корме.

Оо оглянулся. Между линией горизонта и облаками, быстро мчавшимися по небу, показался скалистый берег, верхний край которого был закрыт тучами. Оо поднес к глазам бинокль и вгляделся. Ему достаточно было уцепиться хотя бы за какой-нибудь камушек или скалу, чтобы точно определить место.

— Имелин, остров Ратманова, — сказал он, обращаясь к людям. — Правильно идет. Скоро у Нунегнина будем.

Вельбот несколько раз пересекал узкие вытянувшиеся по ветру полосы ледяной каши, оставляя после себя широкий след, который тут же быстро заполнялся той же шугой.

— Опять лед, — указал вперед Тэюнкеу, который пересел к Вакату и в бинокль следил за морем. Обида прошла, он уже несколько смирился со своим положением и вошел в роль рядового охотника.

Льда становилось все больше и больше. Стали попадаться крупные льдины. Вельбот снова запетлял среди них. В одном месте он сбавил ход и сделал несколько кругов, как бы раздумывая, в какую сторону направиться. Дальше лед становился плотнее и казался совершенно непроходимым, но Оо знал, что это только так кажется — в каждом месте есть лазейка. Вдруг прямо по носу показался берег — скалистый, черный мыс с грядой острых камней, похожих на зубья пилы. Мыс круто обрывался к морю. Он был так хорошо знаком охотникам, что все стало ясным: это мыс Пээк, а рядом эскимосский поселок Нунегнин.

— Чымче, близко уже! — обрадованно сообщил Вакат.

— Может, попробуем прямо, — посоветовался Оо.

— Ии, конечно, прямо! — в один голос ответили охотники.

Сначала вельбот шел тихим ходом, а затем пришлось совсем заглушить мотор и приподнять его, чтобы льды не срезали ходовую часть.

Надежда дала силы. Охотники отталкивались от льдин короткими веслами и упорно продвигались вперед.

Когда особенно приходилось туго, Тэюнкеу и Вакат соскакивали на льдины, упирались в них ногами и, напрягаясь изо всех сил, протискивали вельбот.

Оо, чтобы не прорезать тонкие, сантиметровые доски вельбота об острые края льдин, предложил подвести под нос кусок старой почерневшей моржовой шкуры.

«Я бы никогда не догадался этого сделать», — подумал Тэюнкеу и невольно проникся уважением к Оо.

— То-оо-гок! — командовал Вакат, и охотники дружным рывков продвигали на один-два метра вельбот.

Тэюнкеу видел, как острые углы льдин впивались в шкуру-пластырь, старались продрать ее, но легко соскальзывали, оставляя небольшие полоски вмятин, похожие на след пальцев, проведенных по закопченному на костре чайнику.

Измученные и уставшие, охотники вывели вельбот на чистую воду, где тот же ветер гнал небольшие, но бойкие и крутые волны, хлестал брызгами через борт. Но волны не страшны вельботу. Он легко, словно пушинка, отыгрывался на них, подымался и падал в образовавшиеся крутые пропасти.

Уже никто не думал о доме — до него далеко, но всем хотелось скорее почувствовать под ногами твердую землю, будь она галькой, песком или скалами.

«Выспаться бы», — думал каждый…

На третьи сутки беспокойного, напряженного труда и переживаний почти все, за исключением Оо и Эрмена, дремали, положив головы на надутые пыгпыги — нерпичьи мешки. Дрожит от мотора корпус вельбота. Если положить голову прямо на борт, то в носу появляется назойливая зудь и не дает спать. А на пыгпыгах хорошо.