Литмир - Электронная Библиотека

Безбородко сразу увидел неровный, капризный нрав нового государя. При Екатерине ему служилось легко. Доклады нужно было представлять государыне лишь к десяти часам утра, а всё остальное время он был свободен.

Павел же завёл дисциплину похуже армейской. С пяти утра он начинал принимать своих министров, советников, армейских начальников. И первым должен был приходить Безбородко, да ещё и ждать вызова к государю в любое время суток.

Он слёзно жаловался на такое заведение своему другу:

«Ваше сиятельство всегда от меня слышали, что я хотел удалиться от первого места в нашей коллегии. С сими мыслями был и при вступлении на престол его величества. Я обещал посвятить себя на услуги его. На другой день угодно было ему предложить мне канцлерское место, вместо которого я представил просто о возведении меня в первый класс, прося его величество, что он Остермана именовал канцлером. Но граф Остерман по привычке своей первую роль играть искал, а тут вышли недоразумения, кои невинным образом старику не в лучшее обратились. Словом, что я против воли моей и в крайнюю тягость очутился первоприсутствующим в коллегии, а вижу, что скоро принуждён буду с титулом тем же учиниться. Сколько я ни желаю заслужить милости государевы, но признаюсь, что мне прискорбно, что сие удаляет от моего вида жить покойно в Москве...»

Пока что Павел благоволил к Безбородко. Император пожаловал ему звание сенатора, но с условием, чтобы он присутствовал на заседаниях, когда только будет свободен от других дел. Безбородко воспользовался этой льготой и ни разу не пришёл на заседания Сената.

Теперь он занимался торговой конвенцией с Англией и добился того, что она наконец была подписана.

Ко дню коронации Павла Безбородко уже был настолько близок к императору, что ехал в Москву в одной карете с ним, а прибыв в старую столицу, пригласил его на жительство в свой недавно отстроенный дворец. По этому случаю император пожаловал ему свой портрет на голубой ленте, весь усыпанный бриллиантами, а императрица — драгоценный перстень со своим портретом.

На коронации Безбородко подавал митрополитам корону, а они потом возложили её на голову Павла. По случаю милостей царя Безбородко даже написал:

«Что до меня касается, то милости в сём случае на меня от его величества столь избыточно пролились, что я признаюсь в своём смущении, ибо они превосходят всякую меру...»

А в письме к матери он радуется:

«По крайней усталости, в которую привели меня заботы как по приготовлениям, так и в самый праздник, не в состоянии я был писать и уведомить Вас о всех тех милостях и щедротах, которыми государю было угодно взыскать весь дом наш. Учинённым с трона в Грановитой палате провозглашением о сделанных по сему случаю разным особам награждениях, пожалована мне в Орловской губернии в потомственное владение вотчина дмитровская, по духовной покойного князя Кантемира записанная блаженной памяти государыне императрице Екатерине, в которой десять тысяч душ с лишком, и тридцать тысяч десятин в Воронежской губернии, по реке Битюгу.

Когда я пришёл на трон для принесения всеподданнейшей благодарности, то был поражён новым и всякую меру превосходящим знаком монаршего благоволения, о котором я ещё предварён не был. Тут прочтён был указ Сената, коим его величество возводит меня в княжеское состояние российской империи, достоинство, присвоя мне титул «светлости» и жалуя, сверх того, ещё шесть тысяч душ в потомственное владение в тех местах, где я сам выберу».

Милости государя пролились и на родичей Безбородко — ордена, земли, души, чины...

Кстати сказать, до Безбородко титулами русских «светлейших» обладали лишь два человека — Меньшиков и Кантемир. Потёмкин и Зубов имели такие титулы, но это были князья Священной Римской империи.

Сам Безбородко чувствовал, что был награждаем не за какие-то особенные подвиги, и немало смущался своим положением, но старался доставить чины и звания не только своим родичам, но и совершенно посторонним людям.

Растопчин, пользовавшийся неизменной дружбой Безбородко, писал об этом в одном из своих писем:

«По просьбам негодяев, его окружающих, он выхлопотал чин тайного советника некоему мерзавцу да великолепное имение в 850 душ и орден Святой Екатерины своей любовнице Л., совершенно распутной женщине, а муж её получил орден Святого Александра Невского».

Наконец и сам Безбородко удостоился чести, о которой он мечтал всю жизнь, но предпочитал не упоминать об этом нигде — он стал канцлером.

Но он не без оснований опасался, что придворная жизнь с её интригами и сплетнями приведёт к тому, что незаслуженно полученные милости будут на все корки раскритикованы придворной камарильей и что расположение императора не вечно и когда-нибудь кончится. Он чувствовал эту зыбкую почву под ногами и не раз собирался уехать в Москву, чтобы дожить до старости в покое и довольстве, тем более что теперь он был богатейшим человеком в России и мог позволить себе это. Но какая-то особая сила, тяга не давали ему бросить все свои должности и чины, позаботиться о своём здоровье и подумать о себе.

Безбородко сопровождал императора в его поездке в Литву, потом был спутником государя в поездке в Ярославль, где устраивал все остановки, как и прежде, в бытность Екатерины в Крыму.

Он надеялся получить отставку, но это было делом непростым, особенно после тех милостей, которыми осыпал его Павел. Избрал он для этого окольный путь — обратился с письмом к самому близкому к государю человеку, Петру Васильевичу Лопухину: его жена была в то время возлюбленной Павла. Длинное и слёзное письмо Безбородко заканчивалось обращением просить государя отпустить его за границу для лечения.

Но это ему не удалось. Теперь он занимался приготовлениями к свадьбе Александры Павловны и эрцгерцога Австрийского, палатина Венгерского, и когда обручение состоялось, он получил сто тысяч рублей. Но зачем были нужны ему эти деньги, и дворцы, и имения, если он уже кашлял кровью, страдал одышкой, а в груди была непрерывная боль и жар?

Государь видел больного Безбородко, явившегося на обручение Александры, и повелел отпустить его лечиться за границу. Но Безбородко уже не смог ехать. Его разбил паралич, он потерял свою замечательную память, и только с трудом мог произнести несколько отдельных слов.

Его с большой пышностью похоронили на кладбище Александро-Невской лавры.

Александр Ланской

1

«

Вокруг трона Екатерины Великой - V.png_0
России замечается по временам род междуцарствия в делах, которое совпадает со смещением одного фаворита и появлением нового. Это событие затмевает все другие. Оно сосредоточивает на себе все интересы и направляет их в одну сторону. Даже министры, на которых отзывается это общее настроение, приостанавливают дела, пока окончательный выбор временщика не приведёт всех опять в нормальное состояние и не придаст правительственной машине её обычный ход».

Это писал посланник Корберон в своей депеше французскому правительству ещё в сентябре 1778 года. И он верно подметил то, как фаворитизм влиял на государственные дела. Однако не стоит думать, что фавориты были только у Екатерины Второй. Разве Людовик Четырнадцатый не женился тайно на госпоже де Ментенон, а Людовик Пятнадцатый не отдал власть в руки хорошенькой маркизы Помпадур? Фавориты всегда были да, наверное, и будут при дворах монархов, чья власть ничем не ограничена, самодержавна и где любой каприз венценосного человека возводится в закон.

Анна Иоанновна наделила своего любимца Бирона неограниченной властью, Елизавета тайком вышла замуж за малороссийского певца придворной капеллы Разумовского. А до Разумовского в её фаворитах ходил простой солдат Шубин, и лишь в конце царствования она избрала просвещённого и образованного Ивана Шувалова.

84
{"b":"563991","o":1}