Но Завадовский, став фаворитом Екатерины, не утратил своего дружеского расположения к Безбородко. Он часто приходил в комнату секретаря, давал ему дружеские советы, помогал деньгами. Теперь у Завидовского водились деньги — в первый же день своего фавора он нашёл в своём столе в комнате фаворитов сто тысяч на обзаведение, расшитый золотом мундир генерал-адъютанта и роскошную обстановку со множеством слуг и великолепных вещей. И ему надо было поделиться с кем-то своими успехами.

Безбородко и стал таким наперсником Завадовского.

Но Пётр Васильевич понимал, что ему необходимы и люди из окружения императрицы, которым он мог бы доверять. И он постоянно упоминал Безбородко при Екатерине, расхваливая его таланты и способности.

Положение Безбородко при Екатерине укреплялось всё более и более.

Но оглядевшись, укрепившись, Безбородко понял, что необходимо поддержать, упрочить себя ещё и денежными средствами. Одни лишь придворные костюмы стоили бешеных денег, а надо было их шить и приобретать, чтобы не выбиваться из блестящей придворной толпы.

Он начал с того, что нижайше просил императрицу закрепить за ним те маетности, которыми он пока что владел в Малороссии. Когда он там служил, за ним временно были закреплены несколько деревень, с которых он получал доход. Но отъехав в Петербург, он испугался возможности отнятия у него этих маетностей для передачи другому, служившему там.

Своё прошение он составил так просто и красиво, что Екатерина не задумываясь подписала его. Отныне его деревни в Малороссии становились наследственными и его собственными.

Теперь Безбородко хотел прихватить и ещё больше, отняв земли у магистрата и у местных, малороссийских помещиков. И опять Екатерина подписала ему все бумаги.

Но все эти хлопоты и секретарские обязанности Безбородко оставляли ему ещё массу свободного времени. И секретарь Екатерины занялся, кроме того, литературным трудом. Он сочинил предлинную «Картину, или Краткое известие о российских с татарами войнах и делах, начавшихся в половине десятого века и почти беспрерывно чрез восемьсот лет продолжающихся».

А потом Безбородко взялся за «Летопись Малыя России».

Но главным его трудом в первый же год его приближения к императрице была «Хронологическая таблица замечательнейших событий царствования Екатерины II».

Ясно, что он хотел этим трудом польстить самолюбию императрицы, перечислив все её деяния.

Он представил это сочинение Екатерине между прочим, среди разных других бумаг с челобитными. Императрица не только крайне удивилась и была польщена, но и указала Безбородко на пробелы в повествовании: ей показалось, что не отмечен её труд по работам на Двине в Риге, а это было для неё не безделицей, потому что она уделяла этим работам много внимания.

Безбородко восхищённо согласился, вставил в своё сочинение новую главу — именно об этом периоде царствования императрицы — и получил от Екатерины полное одобрение и большую награду.

Екатерина даже написала своему корреспонденту Гримму об этом труде Безбородко и хвастливо спрашивала его по поводу всех её деяний, перечисленных в работе её секретаря: «Ну, милостивый государь, как вы нами довольны? Не были ли мы ленивы?»

Из этого видно, как оценивала императрица работу Безбородко. Но эти похвалы ещё не давали секретарю возможности жить на широкую ногу. У него всё ещё не было достаточного запаса денег, и он решил попробовать себя в деле, которое, по слухам, приносило много дохода. Он начал заниматься винокурением.

«Прямая надобность, — писал сам Безбородко родным по поводу своего нового дела, — убеждает браться за подобные промыслы, ибо и теперь то же скажу, что служба наша приятна и видна, но не скоро полезна бывает, а представлять у двора приличную функции фигуру довольно надобно иждивения в таком месте, где что шаг ступить, то и платить надобно.

Впрочем, я не могу довольно нахвалиться своим пребыванием здесь. Её императорское величество от дня в день умножает ко мне свою доверенность. Для собственного вашего знания скажу, дабы не причли сего в самохвальство, что меня вся публика и весь двор видит яко первого её секретаря, потому что чрез мои руки идут дела: сенатские, Синода, иностранных дел, не выключая и самых секретнейших, адмиралтейские, учреждения наместничеств по новому образцу, да и большая часть дел. Отзывами своими неоднократно всем знатным и приближённым изразить изволила своё отменное ко мне благоволение и уважение к трудам моим.

Хотя я ни малого сомнения не имею, что и самого существенного воздаяния от щедрот её ожидать должен, ино и такое милостивое в рассуждении меня обращение служит величайшим для меня одобрением и утешением».

Однако щедроты пролились на Безбородко только через три года его пребывания при дворе. В январе 1779 года императрица пожаловала ему чин бригадира, а через три месяца подарила ему тысячу двести двадцать две души в Белоруссии.

Теперь Безбородко уже не мог жаловаться на свою бедность...

В понедельник свеженький, как огурчик, приступил Безбородко к формированию своего поезда в Яссы для заключения мирного договора с Турцией.

Поезд был роскошен, едва уступал императорскому. Было тут всё: и половина гарема, и царские подарки для турецких уполномоченных на переговорах, и золотая посуда, и многочисленная свита, и целая кибитка нарядов и башмаков для самого Безбородко.

27 октября 1792 года Безбородко выехал на юг.

Во всём, что теперь делал, во что вмешивался и чем руководствовался Безбородко, видно было его неутолимое стремление во всём заменить великого человека — Потёмкина. В душе он ненавидел Потёмкина, при его жизни не раз жаловался, что все дела, поступающие на рассмотрение к тому, либо месяцами не рассматриваются, либо вообще не принимаются к обсуждению. Ответы Потёмкина всегда или долго задерживаются или вообще не присылаются, хотя Безбородко как первоприсутствующий в Иностранной коллегии обязан по распоряжению императрицы прежде всего давать Потёмкину все бумаги для ознакомления и решения.

Но это в душе, и то в минуты самого сильного расстройства духа. А на самом деле, в действительности Безбородко заискивал перед всесильным фаворитом, сохранившим всё своё влияние на императрицу даже после того, как был отставлен от её спальни, старался угодить Потёмкину и до дрожи в коленках завидовал ему.

И теперь после смерти светлейшего Безбородко вознамерился прибрать к рукам всё влияние и тот престиж, которым пользовался Потёмкин.

Роскошные пиры у Безбородко собирали в Яссах всю знатную часть переговорщиков. Правда, у него не было возможности одаривать своих гостей бриллиантами, как это часто проделывал Потёмкин, но он старался пышностью и комфортом воспроизводить те пиршества, что задавал светлейший. Слишком свежи ещё были в памяти все сумасбродства князя, все его выходки, а главное — его умение сочетать роскошь с изысканностью и изяществом.

Безбородко не обладал этим умением фельдмаршала, и зачастую его парадные обеды превращались лишь в перечень изысканных блюд, дорогих фруктов и привозных деликатесов, но подавались они лакеями зачастую в грязных белых перчатках или с оторванными пуговицами на ливреях.

Словом, Безбородко хотел, стремился походить на светлейшего, чтобы и государыня поняла, что без него, Безбородко, так же не обойтись, как было не обойтись без Потёмкина. Но все его мечтания, все его старания пошли прахом...

А между тем Потёмкин сделал для Безбородко больше, чем все его остальные покровители. Хитрый хохол вовремя заметил восходящую звезду светлейшего, сумел угодить ему несколькими услугами, и Потёмкин стал его могущественным покровителем. Ушёл Завадовский, которому обязан был Безбородко своими успехами, но Потёмкин, заменивший его, явился для Безбородко поистине кладезем. Князь не только расхваливал фактотума Екатерины, но и отмечал все его достоинства, быстроту в делах и, главное, недюжинный ум. Глазами Потёмкина смотрела на Безбородко и императрица. Но и сам Безбородко старался заслужить ещё большее благоволение императрицы.