Александр Андреевич уже подумывал об отставке, хотел было снова ехать в Москву, но желанный раздел Польши, где и ему выдалась бы богатая часть землями и крестьянами, заставлял его всё терпеть, сдерживаться и кланяться, низко кланяться молоденькому офицерику, дерзкому и наглому.
Но и тут, после раздела Польши, Безбородко ждало сильное разочарование. Самые жирные куски достались не ему, столько сил положившему для осуществления этого проекта, а Зубову, Моркову и их клевретам. Своему фавориту желала императрица приписать все заслуги по этому предприятию. И Безбородко выходил из себя от злобы: ведь это он посоветовал привлечь старика Румянцева к руководству всем делом, это он вытащил Суворова из его глухой деревни, чтобы взять Варшаву, утопить её в крови и навсегда раздавить Польшу.
Однако и то, что получил Безбородко за участие в польских делах, казалось придворным сплетникам слишком большой долей. Снова пожаловала ему Екатерина пятьдесят тысяч рублей единовременно да ещё десять тысяч рублей годовой пенсии пожизненно. Так и сказано было в этом указе:
«В изъявление отличного моего благоволения к усердной его службе и ревностным трудам в исправлении разных дел и должностей, по особой доверенности на него возлагаемых, способствующих пользе государства и приращению доходов...»
Тем не менее дел у Безбородко становилось всё меньше и меньше. Дошло до того, что он составил для Екатерины записку по персидским делам, проектом которых был занят фаворит. Это показывало ту степень приниженности, в которую теперь облекли Безбородко.
«Час от часу труднее становится делать дела, — писал он в это время, в начале 1795 года, — и моё положение было бы весьма неприятно, если бы я не принял систему удаляться от всего, кроме того, чем меня уже насильно обременить хотят... Все дела, наипаче внутренние, захвачены сим новым и всемочным господином (Зубовым). Кроме иностранных дел не видал я уже с полгода ни одной реляции ни графа Румянцева, ни Суворова, ни князя Репнина, хотя воля государыни и теперь есть, чтобы я был в связи (дел), и хотя она, меня трактуя изрядно, часто оказывает желание, чтобы я и по другим делам трудился. Как-то при распоряжениях губернии Минской она мне точно поручила виды их начертить по разности того края и по сравнению с малороссийскими губерниями».
Но оказалось, что все ведомости и бумаги по таким делам находятся у Зубова, и фаворит не собирался отдавать их Безбородко. Пришлось сказать об этом Екатерине. Она только посмеялась, рассыпалась комплиментами по адресу Зубова и утешила своего старого секретаря, заверив его, что всё будет сделано к удовольствию всех заинтересованных лиц. Никому не позволяла императрица чернить действия своего фаворита...
Рвался Безбородко в отставку, стремился в Москву, но теперь его задерживали лишь пожалованные Екатериной души в Польше — он хотел, чтобы деревни были не дрянные, а полезные, чтобы имения были богатые. Упустить свою выгоду он не желал, даже и за счёт уязвлённого самолюбия. Он не упустил своё — в августе 1795 года он получил четыре тысячи девятьсот восемьдесят одну душу в Брацлавской губернии.
Вот теперь Безбородко уже мог бы жить человеком, свободным от всяких обязанностей. Но давний червяк честолюбия заставлял его всё больше и больше склоняться перед Зубовым, ездить с докладами к императрице, хотя у него часто и не было повода являться перед ней, так как он не имел сообщить ничего особенного. Настолько ничего, что, отличаясь особым доброжелательством ко всему внешнему, он принуждал своих людей запрягать карету и пустую подавать её к императорскому крыльцу; пусть-де все видят, что Безбородко снова у государыни, что есть у него ещё дела с нею и он имеет ещё вес в обществе.
Екатерина иногда поручала ему дела мелочные, чтобы только не обидеть старого слугу престола. Заёмные деньги похитил кассир из банка — и Екатерина велела Безбородко исследовать это дело. Морщась и мучаясь от ничтожности существа дела, Безбородко всё-таки довёл исследование до конца, отыскал пропавшие деньги, но не получил от окончания этого следствия ни чина, ни славы.
Нередко Безбородко появлялся в кабинете Екатерины, и она, делая жест, принимала его, но ничего серьёзного не мог доложить ей старый слуга, а вынимал из кармана и читал стихи своего молодого племянника Кочубея.
Этот внешний ритуал строго соблюдала и сама Екатерина, не наложившая опалу на своего фактотума, но уже и не поручавшая ему больших дел, и Безбородко, всё ещё не снимавший с лица маску важности и причастности к большим событиям.
Правда, в конце жизни императрицы ему пришлось-таки выполнить трудную работу.
Шведский король Густав Четвёртый приехал в Петербург, чтобы договориться о бракосочетании с внучкой Екатерины Александрой Павловной. Императрица поручила заниматься брачным договором Зубову и Моркову. Легкомысленно сочтя пункт о вероисповедании несущественным, они уверили Екатерину, что шведский король со всем согласен. А этот пункт был одним из больных мест Густава — он не согласился на то, чтобы его невеста осталась в православии и сохранила льготу везти с собой в Швецию своих священников.
На бал, где Екатерина дожидалась Густава, шведский король не приехал, поскольку был недоволен пунктами договора.
Екатерина послала Безбородко к королю, чтобы уладить дело. Но и старому слуге трона не удалось уговорить шведского короля. Он вернулся, ликуя в душе, что такое важное дело, порученное Зубову и Моркову, провалилось.
Низко поклонившись, он изложил все обстоятельства Екатерине.
Грузная, расплывшаяся Екатерина, тяжело опираясь на палку, поднялась из кресла, замахнулась палкой и дважды ударила Моркова. Он, обливаясь кровью, упал на ковёр у её ног. Его тут же унесли.
Екатерина сбросила с себя царскую мантию, рот её перекосился, и она рухнула бы рядом с Морковым, если бы её, обеспамятевшую, не подхватили сановники...
С этого дня здоровье императрицы покатилось под откос, как карета без коней и ямщиков. Безбородко наведывался во дворец ежедневно, справлялся о здоровье государыни, пытался найти какой-нибудь предлог, чтобы увидеть её, но Зубов запретил кому бы то ни было заходить в кабинет императрицы.
Безбородко давным-давно знал о желании Екатерины возвести на престол внука Александра, минуя сына Павла, знал, где лежат подготовленные бумаги, и радовался, что ещё со времени свадьбы Александра вошёл к нему в доверие. Он заезжал во дворец к молодой чете, разговаривал о делах, знакомил кандидата в цари с положением дел в стране.
Одновременно он старался завязать связи и с двором великого князя Павла. Друг Безбородко, Растопчин, постоянно рассказывал ему о свойствах характера Павла, о его ненависти ко всем клевретам Екатерины и особенно к Зубову, позволявшему себе непристойные выходки по отношению к наследнику.
И с той стороны, и с этой старался обезопасить себя Безбородко. Если царём станет Александр, Безбородко окажется ему полезным, если же Павел вступит на трон, то и тут Растопчин поможет другу поменять мнение нового императора о нём. Всё время помнил Александр Андреевич те слова, которые сказал о нём тосканскому герцогу Павел, наследник Екатерины: буде взойдёт он на престол, сразу высечет его и нескольких других сановников и уничтожит...
Но судьба оказалась милостива к Безбородко. Второе чудо произошло с ним в день смерти Екатерины. Первым чудом он считал завтрак с императрицей в день Масленицы и вкусные блины, которые и помогли ему завоевать её доверие и благорасположение...
Растопчин сообщил Безбородко, что едет в Гатчину, чтобы привезти Павла к смертному ложу матери. Безбородко поспешил во дворец.
Страшную картину смерти великой государыни застал он там. В большой комнате лежала на полу, на кожаном матраце, сама Екатерина — её не смогли дотащить до кровати: слишком тяжела была она к своему концу.
На коленях возле ложа Екатерины стоял доктор Роджерсон, слушал пульс, приказывал отирать выступавшую на губах императрицы пену и держать бьющееся в корчах тело.
