В Наркомате внутренних дел после прихода Ежова был произведен ряд структурных преобразований, и всем отделам Главного управления госбезопасности (ГУГБ) в целях конспирации 25 декабря 1936 года вместо буквенных аббревиатур присвоили номера. На пленуме ЦК ВКП(б) 3 марта 1937 года приняли резолюцию, одобрявшую проводившиеся ЦК мероприятия по организационной перестройке аппарата ГУГБ НКВД и укреплению его «новыми партийными кадрами», а также «по удалению из аппарата разложившихся бюрократов, потерявших всякую большевистскую остроту и бдительность в борьбе с классовым врагом и позорящих славное имя чекистов». Особо партийным руководством ставилась задача сделать ГУГБ «подлинно боевым органом, способным обеспечить возложенные на него партией и Советским правительством задачи по обеспечению государственной и общественной безопасности в нашей стране».
В разгар июньского пленума ЦК, когда о массовых репрессиях речи ещё не шло, постановлением Президиума ЦИК от 25 июня 1937 года была награждена большая группа работников НКВД. В том числе ордена Ленина получили начальник УНКВД Ленинградской области Л.М. Заковский и его заместитель Н.Е. Шапиро-Дайховский «за образцовое и самоотверженное выполнение важнейших заданий правительства» [Л.23]. В 1938 году наших героев самих арестуют и расстреляют несмотря на все их награды и звания, заслуженные пролитой чужой кровью и доставленными людям неисчислимыми страданиями.
Работники масштабом помельче также соответствующим образом поощрялась. Приказом НКВД СССР от 25 августа 1937 года начальник Лужского райотделения НКВД Богданов был награждён «боевым оружием НКВД СССР за беспощадную борьбу с контрреволюцией» [А.1]. Это был пистолет ТТ с комплектом патронов, которым в свои школьные годы мы с братом иногда любили поиграть.
Во исполнение приказа наркома внутренних дел № 00447 от 30 июля 1937 года в целях улучшения координации действий районных отделений НКВД в период проведения операции по репрессированию бывших кулаков и других антисоветских элементов в Ленинградской области были созданы оперативные сектора, объединявшие под единым командованием несколько районов. Лужский район вошел в оперсектор вместе с ещё четырьмя районами: Батецким, Плюс-ским, Оредежским и Уторгошским (в других бумагах — Осьминским). Начальником оперсектора был назначен направленный из Москвы оперуполномоченный 4-го (секретно-политического) отдела ГУГБ НКВД СССР младший лейтенант гб М.И. Баскаков (5 ноября 1937 года ему было присвоено спецзвание лейтенант гб). Столичный представитель прибыл вместе с небольшой группой работников из Ленинграда. Территориально новый межрайонный штаб разместился в городе Луге в помещении местного райотделения НКВД и потому получил наименование Лужский оперативный сектор (о/с) УНКВД Ленинградской области. Поскольку штат этого подразделения был невелик, то при отсутствии Баскакова решение служебных вопросов, входивших в ведение начальника оперсектора, возлагалось на Богданова «на правах исполняющего обязанности» (то есть с правом подписи).
В Ленинграде для проведения внесудебных расправ решением Политбюро от 9 июля 1937 года была утверждена особая тройкав составе второго секретаря обкома партии П.К. Смородина, прокурора П.Б. Позерна и начальника УНКВД Л О Л.М. Ваковского. Обычно тройкувозглавлял первый секретарь обкома, но Хозяин Ленинградской области Жданов, видимо, ясно себе представлял, какая работа предстояла вышеозначенной группе специалистов.В то же время первому секретарю обкома достаточно виделось дел по разгрому собственного обкома.
Массовые репрессии, включавшие в себя и «Операцию прикрытия», в районах Ленинградской области начались с получения каждым периферийным органом внутренних дел шифрованной телеграммы из НКВД СССР о выполнении арестов по всем имевшимся в производстве агентурным материалам и о проведении по ним следствия в упрощенном порядке,то есть в соответствии с законом от 1 декабря 1934 года.Вслед за этим Управление НКВД ЛО «потребовало от всех аппаратов списки лиц, на которых имелись компрометирующие материалы». Через несколько дней в Лужс-кое райотделение списки возвратились с предложением «всех арестовать, за исключением 4 человек коммунистов, дела на которых провести обычным порядком и передать в областной суд». Естественно, что это указание областного начальства должно было быть выполнено.
Вот как эти события описывал в своих показаниях по запросу Комитета партийного контроля при ЦК КПСС бывший секретарь Лужского отделения В.П. Гринько приблизительно в 1957 году (даты на документе нет): «Основными материалами, послужившими для начала этих массовых и незаконных репрессий, явились архивные материалы, хранившиеся в архиве отделения и оставшиеся от бывшего райотделения ОГПУ и НКВД. Эти разные официальные или неофициальные материалы, дела были сданы в архив как незаконченные, не получившие своего подтверждения либо малозначительные, в которых отражалась переписка с заграницей, с родственниками, принадлежность к социально чуждым группировкам или просто случайным группам, национальной принадлежности, разным случайным антисоветским действиям, не получившим дальнейшего развития, подтверждения» [А. 13]. Отсюда видно, где следовало искать возможные каналы утечки информации.
Своим чистосердечным признанием Гринько наглядно подтвердил нашу версию о том, что для сохранения в глубочайшей тайне всех мероприятий по подготовке к освободительному походунадо было бескомпромиссно прервать все, даже малозначительные, связи советских людей (вне зависимости от их социального и служебного положения, национальности, пола и возраста) с зарубежьем. Поэтому в приказе наркома № 00447 было указано, что при проведении обысков необходимо было обращать внимание на наличие у подозреваемого иностранной валюты и переписки, а впроцессе следствия выяснять все связи, в том числе с лицами, проживавшими за границей.
В то же время в своих бумагах Богданов писал: «По делам, направляемым на тройку, был санкционирован ряд отступлений от процессуальных норм: аресты производились без санкции прокурора (хватало даже добротолько начальника Лужского оперсектора. — Ю.Б.), следствие проводилось в упрощенном порядке, признания обвиняемого считалось достаточным для рассмотрения дела на тройке, других материалов обвинения, показаний свидетелей и документов не требовалось. По окончании следствия с материалами дела обвиняемый не знакомился. Органы прокуратуры участия в следствии не принимали» [А. 14]. Такова в те годы была социалистическая законность.
Кроме того, начальник оперсектора младший лейтенант гб Баскаков собрал начальников подчинённых ему 5 райотделений НКВД и «дал указание всему аппарату арестованных при допросах держать только стоя» [А.11].
Начальник Лужского райотделения НКВД Богданов, не понимая тогда и не узнав потом (как он мне лично говорил) причины начавшихся репрессий, пытался в меру своих сил смягчать и саботироватьнесусветные, как он считал, указания руководства. Конечно, отец знал и через пару десятилетий рассказывал дома моим друзьям о том, что весь произвол чинился в те годы в соответствии с официальными (но строго секретными для всех нас) постановлениями высших государственных и партийных инстанций. Однако по прошествии 20 с лишним лет вину руководства Богданову пришлось брать на себя и в своих показаниях признавать,что «вместе с другими сотрудниками НКВД он нарушал социалистическую законность». Хотя с юридической точки зрения со стороны Богданова как исполнителя никаких нарушений законности не имелось [Л.28].
Спрос с начальника Лужского райотделения НКВД Богданова со стороны его непосредственных руководителей мог в те годы быть лишь в отношении ретивости и усердия в отработке их подчиненным поступавших неадекватных указаний. С этих позиций претензии к отцу предъявлялись постоянно.
