Теперь трудно установить, каким образом Эйхе удалось заставить Политбюро 28 июня 1937 года принять нигде в учётных документах не зафиксированное, хотя и имевшее канцелярский номер (протокол 51, пункт 66), решение, которое гласило:

«1. Признать необходимым применение высшей меры наказания ко всем активистам, принадлежащим к повстанческой организации сосланных кулаков. 2. Для быстрейшего разрешения вопроса создать тройку в составе тов. Миронова (председатель), начальника управления НКВД по Западной Сибири, тов. Баркова, прокурора Западно-Сибирского края, и тов. Эйхе, секретаря Западно-Сибирского краевого комитета партии».

Вот эту дату и документ, появившиеся вовсе не по инициативе Сталина, а как раз вопреки и в противовес всей его предыдущей деятельности, следует считать началом проведения в стране массовых репрессий 1937–1938 годов. Но сам ли Эйхе догадался истребовать себе чрезвычайные полномочия для проведения намечавшейся широкой расправы? Вряд ли секретарь крайкома с двумя классами начального училища, организатор продотрядов, грабивших деревни, смог осуществить такой замысел. Однако известно, что перед июньским пленумом ЦК состоялось неформальное совещание, названное чашкой чая. Инициатором этого мероприятия был заведующий политико-административным отделом ЦК Иосиф Аронович Пятницкий (Иосель Ориолович Таршис), который созвал на негласный совет многих секретарей обкомов и крайкомов, старых большевиков и своих соратников по Коминтерну. Речь в кругу доверенных лиц шла о недовольстве проводившейся Сталиным политикой и о том, что имеются настроения устранить его от руководства партией. Очевидно, именно тогда была достигнута предварительная договорённость о единой позиции противодействия сталинскому курсу. Считается, что именно Таршису-Пятницкому, этому ортодоксу мировой революции, длительное время руководившему Коминтерном, принадлежала идея повязать Сталина большой кровью и тем самым, под угрозой полной дискредитации, заставить его выполнять волю старых революционеров. Однако можно предполагать: поскольку деятельность Пятницкого ещё с дореволюционных времён была связана с британскими спецслужбами, то идея кардинальной дестабилизации обстановки в стремительно развивавшейся стране была подсказана именно с туманного Альбиона. Ничего удивительного в этом нет. Если с использованием спецслужб ранее провоцировались революции 1905 и 1917 годов, крайне ослаблявшие Россию, то почему бы сейчас, в преддверии войны с намечавшимся восточным походом, на который нацеливали Германию, не устроить очередной беспредел в СССР? А потом, умело манипулируя общественным мнением, всю ответственность за кровавое побоище свалить на Сталина. Очень даже в английском стиле.

Можно предполагать, что инициативная записка Эйхе и принятое по ней решение явились лишь неким пробным действием, предназначенным для проверки, пойдёт ли сталинская группа в данном вопросе навстречу выставленным требованиям, отражавшим мнение значительной группы первых секретарей. В противном случае участники пленума, имевшие право простым поднятием рук исключать из членов ЦК и партии своих коллег, вполне способны были поставить такой же вопрос и в отношении фактических разработчиков Конституции — Яковлева и Стецкого, а осмелев, ещё и тех, кто стоял за их спиной — Сталина, Молотова, Ворошилова, Жданова, Вышинского, Маленкова и др. Во всяком случае, видимо, для выяснения позиций Кремлёвский кабинет Сталина, в котором присутствовал и Молотов, последовательно посетили 9 представителей периферийного руководства. 1 июля 1937 года на приёме побывали первые секретари Дальне-Восточного крайкома И.М. Варейкис, Саратовского крайкома А.И. Криницкий, ЦК КП(б) Азербайджана М.-Д.А. Багиров, Свердловского обкома А.Я. Столяр и Сталинградского обкома Б.А. Семёнов. 2 июля встречи продолжились с первыми секретарями Обского обкома Д.А. Булатовым, Северного крайкома Д.А. Конториным, Харьковского обкома Н.Ф. Гикало и ЦК КП(б) Киргизии М.К. Аммосовым. Из перечисленных посетителей Варейкис находился в кабинете более двух часов, Булатов — около часа, а остальные от 40 до 15 минут. Конкретное содержание проводившихся бесед не известно, но можно предполагать, что все первые секретари поддержали инициативную записку Эйхе и потребовали себе таких же полномочий. Во всяком случае решением Политбюро от 2 июля 1937 года чрезвычайные права были предоставлены всем первым секретарям ЦК нацкомпартий, крайкомов и обкомов. Видимо, по настоянию посетителей кабинета Сталина обосновано такое решение было следующим образом:

«Замечено, что большая часть бывших кулаков и уголовников, высланных одно время из разных областей в северные и сибирские районы, а потом по истечении срока высылки вернувшаяся в свои области, являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых отраслях промышленности.

ЦК ВКП(б) предлагает всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учёт всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные, менее активные, но всё же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД. ЦК ВКП(б) предлагает в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих высылке».

Сразу следует отметить, что Политбюро отнюдь не обязывало первых секретарей безусловно выполнить данное своё решение, а лишь предлагало в разрешённом правовом диапазоне сделать то, что партийные руководители сами считали необходимым. Кроме того, тройки могли применять репрессии только в отношении «наиболее враждебных зачинщиков преступлений», по своему характеру относившихся к уголовно наказуемым деяниям. При этом на организацию всего этого сложного и ответственного дела отводилось всего пять дней, при условии, что все первые секретари ещё находились в Москве и многим требовалось значительное время, чтобы добраться до места своей работы и подготовить обоснованный ответ. То есть в данное решение была заложена возможность (при желании) его невыполнения в связи с истечением отведенного срока. Однако 6 из 9 посетителей кабинета Сталина — Варейкис, Криницкий, Багиров, Столяр и Булатов — оказались первыми среди направивших в Москву на утверждение составы троек и число подлежащих расстрелу и высылке.

После циркулярно разосланного во все крайкомы, обкомы и ЦК нацкомпартий решения Политбюро от 2 июля 1937 года на местах были незамедлительно созваны традиционные партактивы для обсуждения итогов июньского пленума. Но на них не говорили об особенностях избирательной системы или о подготовке агитаторов и пропагандистов к выборам. Основное внимание было сосредоточено на предстоявшей борьбе с врагами. Так, в резолюции московского актива, на котором с докладом выступил первый секретарь Хрущёв, отмечалось: «Каждый партийный и непартийный большевик должен помнить, что враги народа, подонки эксплуататорских классов — японо-германские фашистские агенты, троцкисты, зиновьевцы, правые, эти шпионы, диверсанты и убийцы, будут всячески пытаться использовать выборы для своих вражеских контрреволюционных целей. Разоблачение, выкорчёвывание и разгром всех врагов народа является важнейшим условием проведения выборов в советы, осуществления сталинской конституции и дальнейшего победоносного продвижения нашей страны к коммунизму».

В результате такой агитации предвыборная кампания превращалась теперь фактически в охоту на ведьм. Это показала и открывшаяся 7 июля 1937 года сессия ЦИК СССР, на которой с докладом о проекте «Положения о выборах в Верховный Совет СССР» выступил один из главных разработчиков этого закона — Яковлев. Осветив основные аспекты разработанной избирательной системы, докладчик призвал выдвигать кандидатами в депутаты новые кадры, «черпая их из неиссякаемого резерва — молодёжи, женщин, беспартийных». А выставлять этих кандидатов предлагал на заводах, фабриках в колхозах, совхозах. И снова, как и на предыдущих форумах, участники прений демонстративно проигнорировали суть услышанного. Говорили о чём угодно, но только не о статьях «Положения о выборах». В основном всё свелось к врагам народа, которым «удалось проникнуть на ответственнейшие участки нашей работы». Все преступления этих «мерзавцев, японо-германских шпионов, диверсантов, троцкистов и прочей сволочи могли быть своевременно предупреждены, если бы революционная бдительность была на должной высоте». Зато теперь — никакой пощады врагам народа!