Мы встретились на палубе «Биры».

Владивосток отступал. Медленно повернулась плотно заставленная пароходами бухта. Задрожал и слился с голубыми дымками заводов туман над Восточной окраиной. Отошел Скрыплев — маяк на небольшом обрывистом островке. По правому борту потянулся бесконечный, с лысоватой горой и причудливыми бухточками, Русский остров.

Японское море гнало навстречу «Бире» пологую волну, раскачивало пароход, шевелило в каюте вещи.

Мы с Аркадием сидели у иллюминатора и следили, как движется черно-зеленый берег, как сгущается под ним синева и как закипает белой пеной перепаханное ветром море.

Белов спал. Как только мы вошли в каюту — четвертое место так никто и не занял, — он забрался на верхнюю койку и заснул. Он лежал на спине, вытянув руки по швам и беззвучно спал. Пухлый покрытый царапинами дорожный портфель лежал у него в ногах.

Прошли остров Аскольд. Пять неровных, похожих на зазубренные ножи, скал — кекуры Пять Пальцев — прорезали горизонт, проплыли мимо борта, тая и оседая, скрылись в туманной дали.

Ежась и дрожа, пряча руки в карманы, мы с Аркадием стояли около глухого, с холодными металлическими поручнями фальшборта и перебрасывались отрывочными фразами.

— Странный человек этот Белов, — сказал Аркадий, — тоже мне моряк — тихоня и семьянин.

— Нда, — согласился я. — Исполнителен, аккуратен — не более.

Прошли мыс Поворотный. В круглом отверстии иллюминатора сгустилась сиреневая мгла. Звонкая вода стучала о железо.

Ночью на пароход обрушился ветер. «Бира» валилась с борта на борт. Рюкзак Аркадия упал и, как черепаха, медленно странствовал по полу. Я лежал на койке, ощущая сладковатый вкус обильной слюны во рту и непривычную, лишенную боли, тяжесть в голове. Легкомысленность нашего путешествия представилась в этот момент мне особенно отчетливо.

В полночь «Бира» изменила курс. Иллюминатор оказался неплотно закрытым. В минуту стол залило струями соленой воды.

Я встал, плотно завертел барашки иллюминатора, потушил свет и, ощущая неодолимые позывы к икоте, повалился на койку.

Ветер стих так же неожиданно, как начался. Размахи «Биры» уменьшились и под утро совсем прекратились. Стук волн стал еле слышным.

Мы сидели за столом и по очереди играли в шахматы.

— Так что там за история на Шикотане? — спросил Аркадий. — Что вы будете расследовать?

Белов внимательно осмотрел положение фигур на доске.

— Столкновение, — нехотя произнес он.

— Сложный случай?

— И да и нет.

Вот что рассказал Белов. Он рассказал только внешнюю сторону событий, не касаясь спорных или неясных моментов и не пытаясь делать выводы.

Это случилось июньским днем, когда над островом повис туман. Рыболовный траулер «Заная» сдал улов, закончил разгрузку и, не дожидаясь улучшения видимости, отошел от причала. Со стороны Кунашира к острову в это время подходил малый танкер «Тис». Они шли в тумане навстречу друг другу и наблюдали один другого на экранах локационных станций.

— Корабли расходятся левыми бортами, — сказал инспектор. Он повторил: — Они должны расходиться левыми бортами во всех случаях, когда идут прямо или почти прямо друг на друга.

Когда порыв ветра поднял туманную пелену, капитаны траулеров увидели то, что давно представлялось им ясным из дрожания зеленых пятен на экранах локаторов. Каждый увидел то, что хотел увидеть.

Капитан «Тиса» увидел судно, идущее прямо на него и для предупреждения столкновения приказал положить руль вправо. «Тис» покатился вправо, освобождая, как думалось капитану, дорогу встречному траулеру.

Капитан «Занаи» увидел нечто иное. Он увидел судно, идущее немного правее его курса, немного, но достаточно, как утверждал капитан, для того чтобы благополучно разойтись, не прибегая к маневрированию. Он не изменил курс траулера и тогда, когда «Тис» начал, резко поворачивая, пересекать его путь. Он не успел ничего изменить, и железный форштевень «Занаи» со скрипом врезался в хрупкий борт танкера.

Не было жертв, оба судна ушли своим ходом на ремонт, комиссия определила ущерб. Они не могли быть оба правы или оба неправы — два капитана: заумные в первом чтении, статьи Правил не оставляли места для двойственных толкований.

— Один из капитанов обязательно виноват? — спросил Аркадий.

— Обязательно, — ответил Белов, и в глазах его вспыхнул огонь веры. — Всегда, при всех столкновениях, есть нарушение Правил.

Он достал из портфеля тоненькую книжку в сером переплете и помахал ею в воздухе.

— Это «Правила предупреждения столкновения судов». Они родились вместе с кораблями. Нельзя столкнуться, не нарушая Правил.

Я важно кивнул. Я разделял перу Белова в непогрешимую истину Правил, над хитроумным усовершенствованием которых бились столетиями моряки…

— Когда это было? — спросил Аркадии.

— В начале мая.

— Но почему вы должны ехать из Владивостока расследовать случай, который наверняка сразу же был расследован другими, на месте, по горячим следам.

Белов кивнул.

— Столкнулись рыбник и строитель, а наша инспекция межведомственная. Расследование было. В районе лова был инспектор, который произвел следствие и сделал выводы. Он признал виновным капитана «Занаи».

— Почему?

Белов помедлил. Фигуры Аркадия нависали над его шахматным бастионом. Еще ход — и они обрушатся на черного короля.

— Есть правило, — сказал он. — Во время расследования проверяются судовые журналы за последние три месяца. Судовой журнал «Занаи» велся с грубым нарушением правил. Значит, в истинность записей, относящихся к столкновению, верить тоже нельзя.

— Шах! — сказал Аркадий и снял конем пешку.

Белов положил короля.

— Записи в судовых журналах «Тиса» и «Занаи» противоречат друг другу, — сказал он. — Радиолокационные станции на судах были исправны, но показания станций явно записаны в журналы позднее, после столкновения.

— Что же вы думаете делать?

Белов промолчал.

Я отказался от партии и, лежа на койке, стал читать тоненькую брошюру, изданную во Владивостоке краеведческим музеем и посвященную наименованиям бухт и заливов Приморья.

История маленькой бухты, мимо которой предстояло пройти следующей ночью «Бире», поразила меня. Это была история бухты Грассевича, бухты, названной по имени рядового геодезиста, производившего в начале нынешнего века работы по уточнению карт Приморья.

Случай с ним принадлежит к числу тех странных проявлений человеческого духа, когда сознание невыполненного долга отнимает у человека все.

Приморье на рубеже века было все еще в значительной мере терра-инкогнито, землей, у которой, положенной на карты оставалась лишь узкая прибрежная полоса, просматриваемая с моря. Съемки производили маленькие группы геодезистов, месяцами работавшие в полном забвении со стороны начальства и неведении относительно своей дальнейшей судьбы.

Грассевич с группой товарищей работал на восточном склоне Сихоте-Алиня, севернее Тернея и Тетюхе.

Однажды он вышел из лагеря и не вернулся. Он заблудился в горах. Все попытки товарищей отыскать Грассевича не дали результата. Группа вернулась во Владивосток, и о смерти геодезиста был представлен по команде рапорт.

Прошло несколько лет. Владивостока достигли слухи о белом человеке, который якобы живет на побережье среди местных жителей — орочей. Сначала на них не обратили внимания. Но слухи, видоизменяясь, приходили из тайги вновь и вновь. Возникла слабая надежда, что таинственный незнакомец и есть Грассевич. На поиски его был послан корабль. Отправляя его, губернатор приказал командиру заходить во все бухточки севернее Тернея. Корабль отправился в плавание. Командир его был педантом. Он обследовал побережье, не пропуская ни одной самой маленькой бухты. Далеко на север от того места, где исчез геодезист, в маленькой бухте на берегу Татарского пролива матросы, сошедшие с корабля, обнаружили стойбище орочей, а в нем обросшего и грязного, одетого в меха и кожи Грассевича. Заблудившийся в горах, умирающий от голода и одиночества, он был подобран орочами, приведен в стойбище и стал жить с ними, деля все превратности многотрудной и простой их жизни.