– Командир, они, кажись, с тыла заходят, жечь вроде собираются, – раздался голос Васюкова, – я займусь ими, ты прикрой западную часть, там гранатометчики замаячили. Слышишь, командир?

– Да, – вяло отозвался Неупокоев, пытаясь облизнуть сухим языком слипшиеся губы, – попробую.

Он через силу заставил себя подняться и стал поглядывать во фрамугу, рама которой оказалась разбита пулями гитлеровцев. Щепки торчали во все стороны, осколки стекла хрустели под сапогами. Ствол пулемета лег на деревяшки и начал выцеливать противника. Вот один из мотоциклов открыл огонь наугад по окнам мельницы, фарой подсвечивая мишени, в это время из-за него показался фашист с трубой на плече и большим несуразным блином на конце. Лейтенант с трудом задержал дыхание, сгорбился, уткнув приклад в плечо, и дал сначала короткую, потом, чуть поведя стволом, и длинную очередь. Гранатометчика, не успевшего выстрелить из «фаустпатрона», отшвырнуло назад, а рядом замолчал пулеметчик, свет мотоцикла пропал. Неупокоев сразу отпрянул и быстро заковылял назад, пятясь как рак. Это принесло новую волну боли в колене и боку, но спасло жизнь – пули начали буравить стену там, где он только что стоял.

– Живо реагируют, сволочи! Менять позиции… Чаще менять позиции, – прошептал лейтенант и заорал громче, чтобы услышал Васюков, постреливающий на южной стороне башни, – старшина-а, меняй лежки, чаще… чаще меняй.

Автомат старшины залился длинным треском после брошенной гранаты. Потом раздался его восторженный голос вперемешку с матерной руганью, означающей попадание и успешное отбитие атаки. Неупокоев зажмурился, борясь с радужными волнами в глазах, которые мешали не только прицеливаться и метко стрелять, но и видеть убранство мельницы. Головокружение достигло апогея, тело разведчика готово было рухнуть через перила полатей, будто ласковые объятия неведомой волшебницы тянули его к себе и вниз. Из прострации Неупокоева вывел крик старшины:

– Командир, ты чего? Ранен? Ты че, лейтенант? Ты это… держись. Я щас.

В кирпичную кладку первого этажа мельницы ткнулся бронетранспортер, норовя пробить двери. Башня вздрогнула и заскрежетала, но бояться за ее падение и развал не стоило – немцы все делали добротно при строительстве зданий. Васюков выдернул колпачок со шнурком из немецкой «колотушки» и сбросил вниз наружу. Взрыв раздался через четыре секунды, крики и стоны гитлеровцев означали меткое попадание гранаты в цель.

Снова заколотили пулеметы фашистов, в стену недалеко от Васюкова ударил заряд «фаустпатрона». Взрыв разворотил третий этаж северной стороны мельницы, повалил старшину, заполнил внутренности здания дымом и пылью. Откуда-то появилась мучная взвесь в воздухе, белесым облаком смешиваясь с черной тучей дыма.

– Старшина, ты живой?

– Так точно… Малость зацепило да и только… Щас, командир… секунду… Я щас…

– Да я в ажуре… Я сам… – лейтенант пошлепал себя по грязным потным щекам с кровавыми разводами, приводя в чувство, затем поплелся к бреши в стене, встал на больное колено, сморщился, но прицелился в бронемашину, стоявшую поодаль. С нее тарахтел станковый пулемет, прошивая мельницу в разных местах. Рядом со стрелком высунулся офицер – вроде в каске, а петлицы в воротнике блеснули эсэсовскими значками.

– Мой будешь, тварь! – шепнул Неупокоев, застыв на мгновение, но вдруг офицер дернулся от невидимой силы и вывалился через задние открытые дверцы бронемашины на землю. – О как! Вроде выстрел был.

Тут же пулеметчика «станкача» свалила другая пуля. Лейтенант обернулся, поглядел на сидящего Васюкова, бинтующего руку.

– Кто стрелял, старшина?

– Чего?

– Если не ты и не я, то кто завалил тех двух фрицев? Кто стрелял?

Разведчики недоуменно переглянулись, потом оба воодушевленно вскочили и затопали по деревянным лестницам на восточную сторону. За стенами они уловили звук еще двух выстрелов.

– Винтовка… Мля буду, «мосинка» бьет! – обрадовался Васюков, хлопая командира по плечу. – Никак Селезень упражняется?! Вот чертяка! Давай, Серега, давай, братишка-а…

– Я приказал им уходить… и уводить пленных… Почему…

– … Командир, смотри, немцы шуганулись, в ту сторону развернулись. Поможем Серому?

Они разошлись по позициям, выставили оружие и начали с двух стволов прореживать кусты холма, по которому темные фигуры короткими перебежками стекались в сторону востока. Немцы залегли, потеряв трех солдат, вжались в холодную землю и порядком напугались.

– Меняемся.

– Да.

Васюков побежал на второй этаж, Неупокоев зашоркал к другой стороне башни. Вновь фашисты открыли ураганный огонь по мельнице.

Селезень, сняв с одной обоймы офицера, пулеметчика и особо ретивого фрица с «МП-43», метнулся вбок и назад, сделав ход шахматным конем, перезарядил винтовку и еще отбежал десяток метров в глубь кустарника. Засел возле мертвого часового, пять минут назад им же заколотого, чтобы образовать брешь в охранении места боя. Повел стволом, выискивая очередные цели. Выстрелил, еще, перегруппировался и в три погибели перебежал еще. Снова два выстрела, разворот, пулю в фару мотоцикла, осветившего кусты. И снова смена позиции. Позже в ход пошли пара гранат и трофейный «МП-43», взятый у мертвого часового, хотя на спине болтался и «МП-38/40». Оружие лишним не бывает – в разведке, да и в окопной войне это знает каждый опытный боец. Больше патронов – дольше живешь!

Снайпер пригнулся от рвущих ветки и листья пуль, опять побежал назад, потом вбок. Присел на колено, вскинул «МП-43», необычную модификацию «машиненпистолет», разработанную немецкими инженерами для штурмовых отрядов СС и СД.

– Давай, «эмпэшка», молоти своих же хозяев! – шепнул сам себе Селезень, машинально улыбаясь. – И мне приятно, и тебе зачет.

Когда огонь немцев усилился, а их порядочное количество оттекло от мельницы, снайпер убрался восвояси, углубившись в чащу леса. Защитникам мельницы это дало определенную передышку и веру в живучесть товарищей.

– Работаем дальше, старшина! – крикнул лейтенант и стукнул ребром ладони себя по колену, вызывая очередной приступ боли и возврата бодрости. Жестко, но действенно.

Гауптшарфюрер, прибывший на место боя с русскими диверсантами вторым, почтив погибшего товарища, вернул каску на голову, приподнялся от трупа офицера с размозженной головой и зло прошипел сквозь зубы:

– Проклятье! Клюге? Вы, как следующий по званию после убитого командира вашей роты, назначаетесь старшим. Хватайте отделение солдат, делайте факелы и спалите эту чертову мельницу дотла. Мы больше не будем церемониться с проклятыми парашютистами. Пусть горят в аду! Выполнять.

– Слушаюсь, герр офицер!

– Пусть сгорят, чертовы герои! – прошептал офицер и нырнул за борт бронемашины, укрываясь от очередной порции свинца со стороны мельницы.

Селезень оторвался от винтовки, еле сдерживая себя, чтобы не зареветь громко, утер слезы с лица и век, мешающие разглядывать в окуляр прицела горящую мельницу, и снова прильнул к оптике. Там, метрах в трехстах от него, пылало огромным пионерским костром здание, в котором защищались и укрывались боевые товарищи. Они не сдались, не погибли от пуль врага, а сгорали, стоически перенося боль и страдания. И рядовой Селезень ничего не мог поделать, не мог помочь им, понимая, что против многократно превосходящих сил противника он в одиночку ничего не сделает. Только погибнет сам и оставит Лизу с этими двумя ценными пленными офицерами, бросит ее на произвол, откуда девчонке не выбраться одной и не выполнить задачу, ради которой их группу сюда направила Родина.

– Простите, братцы! Мы никогда не забудем ваш подвиг, – прошептал снайпер, снова промокнул глаза и, замерев, выстрелил.

Один из солдат, шедший в оцеплении в сторону опушки, взмахнул руками, выронил оружие и упал в траву. Тотчас редкий строй фашистов открыл беспорядочную стрельбу, выкашивая кустарник на меже между лугом и лесом. Селезень отполз назад и, пригнувшись, побежал на восток, в глубь чащи.