– Иди сюда, – раздался голос Сергачева сверху, – помоги маленько.

Вдвоем они раскрутили маховик, стравили давление в баке, освободили заклинившую тягу реверса. Рядом уже горел огонь в топке, куда по просьбе ветерана снайпер начал закидывать совковой лопатой уголь.

– Уголька хватит дня на два-три, – пояснял Сергачев, манипулируя руками и хватая различные приспособления управления паровозом, – закрома наполовину пустые, зато воды в «пузе» полно. Сейчас нагреется, наберем паром давление и попробуем выскочить. Не меньше десяти очков. Надеюсь, дымогарные и жаровые трубы в целости и не сифонят!

– Попробуем выскочить? – удивился Селезень, шелестя углем и морщась от жара топки.

– Надеюсь, ходовая у него в целости, а так с чего бы ему здесь стоять?

– Да хотя бы для перевозки вон тех вагонов.

– А что в них?

– Не успел зазырить. Глянуть?

– Некогда. Наши ждут, волнуются. Может, к ним дунешь? Я сам шнур запалю.

– Не-е, Степаныч, это моя работа! Мой фейерверк будет! Давай, дергай свои рычаги, а я свои. Еще?

– Да, видишь манометр? Как наберешь десяток атмосфер, скажешь. Я пока все же гляну оси.

Сергачев ловко нырнул в узкий ход, сполз по поручням и почти в три погибели стал осматривать буксы, рессорные балансиры и бегунковые тележки. Вскоре его окликнул «кочегар» Селезень.

– Пробуем сдвинуться, если тронется, то все в порядке, – сообщил Сергачев, уже орудуя у пульта управления механизмами, – мне не понравилось тяговое дышло, шкворень забил, авось, хватит на пару дней.

– Мне продолжать топку греть?

– Да, набираем тринадцать очков и выходим. Фрицев нет?

– Только тот один, но я пойду с ним разберусь сейчас.

– Давай, паря, я пока тут расшевелю нашего слоника.

Немец очень удивился, прямо «до боли в сердце», когда, развернувшись, очутился лицом к лицу с чумазым парнем, недавно таскавшим шпалу. Теперь в его руке блеснуло лезвие, и нож до рукоятки вошел в грудь часовому. Пока он хрипел и закрывал глаза, Селезень волок его внутрь ангара. Винтовку и ремень с запасными обоймами он закинул через плечо.

– Степаныч, у меня все в ажуре! Зажигать?

– Да обожди ты. Экий ты шустрый!

Железнодорожник еще минут пять ковырялся с системой подачи пара, потом попросил выпростать из-под сцепных колес тормозные колодки и попробовал сдвинуть паровоз. Махина зашипела, дернулась, скрипя и лязгая железными деталями, но все же проехала пару метров, высунув передок из ангара.

– Нормалек, готово! Зажигай, Серега.

Селезень все сделал ловко и быстро, выскочил из ангара, догнал начинавший разгоняться локомотив с тендером позади, заскочил на подножку. Его довольная мина резко сменилась на злую и озабоченную при виде легкой дрезины, возвращающейся из ночного дежурства в ангар станции. И на ней сидящих сонных гитлеровцев.

– Атас, Степаныч! Немцы-ы!

– Вижу-у. Держись, паря-я. Эх-х, выноси, залетная!

Дрезину шибануло так, что с нее в стороны полетели не только солдаты, но и весь их нехитрый скарб. Механическая тележка удержалась на рельсах, слегка подпрыгнув, огласила окрестности страшным скрежетом и, прилипнув к локомотиву, продолжила движение вместе с ним, теперь уже обратно. Приходящие в себя немцы, попрыгавшие и сброшенные на обочины, стали дико голосить и стрелять вверх, пока их шум не затмил гул взрыва. Ангар, словно мыльный пузырь, вспучился и лопнул, окутавшись языками огня и клубами черного дыма. Эхо взрыва пронеслось вдоль путей и по распадку между лесом и поселением.

Паровоз подобрал двух разведчиков с их тяжелым снаряжением и, прощально погудев одинокой лошади, стал удаляться на северо-запад. Вскоре его пыхтение-шипение утихло, а дым из трубы рассеялся по просторам просыпающейся провинции.

Из новостей в утренней газете «Кенигсберг Альгемайне Цайтунг» от 14 июня 1943 года: «… в результате действий искусно скрывающихся советских парашютистов ночью с 12 на 13 июня в усадьбе Скайсгиррен убит рядовой «полиции порядка» Клаус Фольге, получили ожоги и ранения двое местных жителей, причинен ущерб на сумму 5700 РМ из-за пожара ратуши, двух сгоревших единиц техники и обрыва проводов местной связи. Снято и уничтожено красное полотнище, символизирующее знамя Советов, а также стерты пропагандистские надписи на стенах домов простых жителей… Позднее этими же диверсантами на узловой станции Ульбах убит солдат вермахта Вильгельм Баннах, охранявший пункт дозаправки железнодорожного транспорта на тупиковой ветке магистрали Тильзит – Гумбиннен, взорван сам пункт, уничтожены четыре единицы транспорта на рельсах, ранены три человека из обслуживающего персонала и дежурного наряда. Угнан локомотив типа «BR-86». Партизаны на этот раз не понесли никаких потерь. Мы обращаемся к властям провинции и руководству СД! До каких пор будут происходить…»

– Что? Не слышу…

– Я говорю, у нас осталось семь дней, семь суток… неделя, – пытался говорить громче Сергачев, но из-за шума работающего паровоза сложно было разобрать даже в будке машиниста, что он говорит, – совещание же было 11 июня, Берия дал Судоплатову ровно десять дней на разоблачение «крота».

– Понял, – Машков ответил почти в ухо ветерану, – а что потом?

– Догадайся сам, сержант! И погоны, и голова с плеч. Нужно спасать комиссара. И это в наших силах, Вася!

– Да уж-ж… Получается, нам нужно в день успевать по одной букве сообщать в Центр?! По одному селению рвать?

– Выходит так, Вась.

– Что у нас дальше? По карте Пилькаллен вроде.

– Да. Но он нам не нужен, начальная буква не та. Придется проскочить его незамеченными или обогнуть как-то… Паровоз по бездорожью ходить еще не научился, поэтому у нас один путь – пока на Пилькаллен. Потом будет нужный нам Хельберг.

– Но немцы ведь тоже не дураки! Железка одна, путь у нас один, пока на северо-запад, выставят заслон, вмиг окучат из зенитки или станковых пулеметов. Или стрелку переведут и в тупик какой загонят. А?

– Проскочим.

– А дальше-то что?.. Алле, Степаныч?

– Я без гудков и прочего шума проскочу мост и подойду к поместью. Фрицы не должны успеть сообразить. Но долго нам не покататься на этом паровозе! Он заметный, и дорога только одна. Зато из зоны выйдем и растворимся в других лесах, тут они, если позволяет мне память, более густые и обширные. Но дальше на север, ближе к Балтике и Литве, снова поля и открытые места.

– Блин, я половину не услышал, Степаныч, но понял, что ты знаешь свое дело. Веди нас. Я пока локомотив ощерю стволами да пару указаний дам нашим. И это… ты сильно-то не торчи тут на виду! Не высовывайся, а то вмиг подстрелят.

– Ясно. Учту. Серега, харэ угля кидать. Вона как чешет наш транспорт. Принеси мне «шарманку», она в ячейке за паровозной кабиной.

– Кого? Какую еще шарманку?

– Тьфу ты… Ну, чемоданчик там должен быть. С инструментом и прочим скарбом механика-машиниста.

– Ага, понял, ща.

Паровоз, оставляя густой шлейф черного дыма, несся в сторону ближайшего поместья Пилькаллен, одного из сельскохозяйственных центров пруссаков. Мимо с безучастным видом мелькали подводы с крестьянами, стада коров и овец, вялые сонные часовые, охранявшие важные стрелочные переводы, семафоры и переезды. Вдалеке пылил конвой, больше смахивающий на мобильный патруль, возвращавшийся с ночного дежурства.

– Ну, Пилькаллен, надеюсь, ты нас не задержишь! – прошептал Сергачев, не снимая руки с рычага.

Поместье какого-то местного барона с виднеющимся неподалеку недостроенным замком возле пруда находилось чуть в стороне от железной дороги. Может быть, по этой причине немцы не успели достичь контрольной точки для засады, ме́ста, где пути пересекало асфальтовое шоссе из селения.

Со стороны населенного пункта мчались грузовик и два мотоцикла. По столбу пыли, мигающим фарам и сигналам клаксонов беглецам стало ясно, что этот патруль по их души. А когда гитлеровцы еще начали стрелять из винтовок, то мысли разведчиков утвердились.