Сотрудники группы Курчатова, в свою очередь, тесно контактировали с минерами, обезвреживающими немецкие магнитные мины. Когда на корабли совершались минные атаки с воздуха, они не раз наблюдали такое явление: «Мина медленно спускалась на парашюте, ее хорошо было видно в перекрестье прожекторов, к ней неслись огни трассирующих снарядов, но сбить эти мины так и не удавалось. Место их падения, где после отделения парашюта мина ложилась на дно, засекали. Иногда в следующие дни эти мины удавалось тралить. Для этого использовались быстроходные катера, сбрасывавшие глубинные бомбы. Иногда их взрыв вызывал детонацию и взрыв мины. За уходящим катером поднимался огромный фонтан, а по днищу катера раздавался такой удар, как будто огромной кувалдой ударяли по листу под самым ухом»^[322]. Курчатов, вспоминали сотрудники, буквально рвался сам вскрывать выловленную однажды мину новой конструкции и огорчился, когда его не допустили к экспертизе, пока не обезвредили мину^[323]. «А однажды, — пишет Лазуркин, — Игорь Васильевич вернулся довольный с операции по разоружению мины, которую удалось поднять со дна, не взорвав. Теперь он точно знал, как все это устроено, сам увидел, с чем приходится бороться. До сих пор, — писал Юрий Семенович, — у меня хранится кусок желтого хлорвинилового чулка от этой мины, подаренный Игорем Васильевичем»^[324].

Курчатов за время работы в Севастополе завоевал высокий авторитет в минном деле, о чем свидетельствует тот факт, что в декабре 1941 года ему было поручено выдать заключение о разработанной моряками-черноморцами противотанковой магнитной мине^[325]. Его мнение в этом деле считалось безупречным. Вот что написал о борьбе с магнитными минами, о работе в Севастополе в группе Курчатова и об Игоре Васильевиче, как руководителе и товарище по боевому братству, офицер ВМФ Б. Я. Красиков^[326]:

«Раскрывая секрет действия мин различных модификаций, моряки разрабатывали и способы их уничтожения. Но это была борьба с минами в предполагаемых или зафиксированных местах их постановок. Однако этим не гарантировалась безопасность плавания в районах, не обеспеченных контролем за минными постановками. Вот тут-то и пришли на помощь флоту ученые-физики… Метод защиты кораблей был прост и в простоте гениален. Он заключался в уменьшении магнитного поля корабля путем обратного намагничивания электрическим током, пропускаемым через специально уложенный вдоль корпуса корабля электрокабель.

Условия для работы ученых были нелегкими. Авиация систематически бомбила места стоянки кораблей, не хватало необходимого материала. У нас не было опыта. Недостаточное знакомство с условиями плавания кораблей приводило и к ошибкам при выполнении монтажных работ. А военная обстановка требовала форсировать завершение работ по противоминной защите.

4 августа прибыла дополнительная группа офицеров из Москвы во главе с военным инженером 2-го ранга Л. С. Гуменюком, а 9 августа самолетом прибыли А. П. Александров и И. В. Курчатов. В работе наступил перелом в лучшую сторону.

Состоялось мое первое знакомство с Игорем Васильевичем Курчатовым, который после отбытия А. П. Александрова на Северный флот остался старшим в группе. Меня в то время поразила адаптация Игоря Васильевича к той сложной военной обстановке, в которой он оказался, не будучи ни военным, ни моряком. На кораблях он ориентировался, как в своей лаборатории. Если для нас Игорь Васильевич в первые дни знакомства был просто специалистом, каких много приезжало на флот для оказания помощи при освоении новой техники, то это впечатление быстро рассеялось. Поначалу на кораблях относились с некоторым недоверием к возможным результатам, но уверенность, с которой Курчатов включился в это ответственное дело, полностью ликвидировала отчужденность. Сказалось его умение располагать к себе, умение завоевать доверие к тому, что предстояло сделать, вселить веру в надежность осуществляемого способа защиты кораблей. Его организаторский талант руководителя сочетался с высокой требовательностью и в то же время — с душевностью в отношениях с помощниками. Все это и привело к улучшению качества выполняемой работы, от которой во многом зависела боеспособность кораблей. В исключительно короткий срок было выполнено указание правительства по противоминной защите кораблей.

Но не все корабли могли иметь на борту обмотку из электрокабеля, например такие, как подводные лодки, катера и малые суда. Тогда Игорь Васильевич организовал исследования, которые сам же и возглавил, — возможности и создания системы безобмоточного размагничивания, точнее, размагничивания путем временно уложенной по кораблю обмотки электрокабеля. Результаты положительно ответили на этот вопрос и оказались хорошими. Так, казалось бы, несложным способом удалось флотским специалистам-минерам, инженерам совместно с учеными-физиками сорвать планы фашистов — парализовать действия кораблей военно-морского флота. Поначалу „простота“ решения сложной проблемы защиты кораблей вызывала некоторое недоверие к ее надежности, но вскоре недоверие исчезло. Стало бытовым присловье: „Перед тем как в бой идти, побывай у ЭЛЭФТИ“.

Чтобы закрепить преемственность в этой работе за флотскими специалистами, при штабе ЧФ были организованы занятия, которые Игорь Васильевич проводил лично. Весьма умело и доходчиво рассказывал он о сути нового для моряков на практике дела. Начало обороны Севастополя застало Игоря Васильевича с частью специалистов в Севастополе, а со 2 ноября он отбыл на базы на Кавказское побережье, чтобы оказать помощь в организации контрольно-измерительных станций и оборудовании станций по размагничиванию кораблей и там».

Со свойственным оптимизмом и юмором Игорь Васильевич рассказывал о жизни на «дредноутах» — маленьких суденышках, где ему приходилось ютиться, о морских походах, об оморячивании. Об этом он живописно рассказывал жене в письме 23 ноября 1941 года: «Пишу тебе из кубрика небольшой рыбачьей шхуны, принадлежащей нашей системе. Вчера мы приехали сюда и здесь же сегодня ночевали. Мне все очень по душе. Маленькое помещение (примерно 2 на 2,5 метра); ночью тишина, шхуну покачивает, болтает. А утром мой компаньон, пока я спал, затопил буржуйку; я проснулся — а по стенам прыгают блики и пятна, издревле близкие человеку. В Туапсе пришел на корабле, качало, но я, оказывается, так и остался к этому невосприимчивым, наоборот, прихожу всегда в хорошее расположение духа. Вообще все больше и больше тянет к морю. Вряд ли после войны вернусь к жизни большого города и кабинетной обстановке. „Бродяжничество“ всегда было мне по душе — думаю работать на флоте. Работа идет спокойно и хорошо»^[327].

Морская служба трудна и сложна, но в годы войны Курчатов полюбил ее. В это напряженное время он находил возможность любоваться красотами моря, заходящего солнца, кавказскими горами и ярким небом юга. Такое спокойствие создавало ритмичность и в работе коллектива. О людях, о своих товарищах он отзывался всегда с душевной теплотой: «Наша группа живет дружно, способные, талантливые люди. Работать с ними очень приятно»^[328]. Тем же платили ему все, с кем бы он ни сталкивался. Однако он отличался беспощадностью к лени, малодушию, обывательскому нытью. Он восхищался героизмом севастопольцев и тщательно изучал походную обстановку возвратившихся кораблей, проверял качество своей работы, добиваясь дальнейшего совершенствования противоминной защиты (ПМЗ), — это, не сговариваясь, отмечали все его товарищи по военно-морской одиссее^[329].