Сталин высоко оценил это достижение. 9 января 1947 года, через две недели после пуска реактора Ф-1, он принял в Кремле членов Специального комитета, руководителей ПГУ и ведущих ученых — участников советского атомного проекта, — заслушав их доклады о состоянии и перспективах работ. В совещании, продолжавшемся около трех часов, участвовали В. М. Молотов, Л. П. Берия, Г. М. Маленков, А. Н. Вознесенский, М. Г. Первухин, В. А. Малышев, В. А. Махнев, Б. Л. Ванников, А. П. Завенягин, И. В. Курчатов, А. С. Елян, И. К. Кикоин, Ю. Б. Харитон, Д. В. Ефремов, П. М. Зернов, Л. А. Арцимович, Н. А. Борисов и А. Н. Комаровский^[557]. Для Курчатова это была вторая зафиксированная документально встреча с руководителем Советского государства. Первая с участием В. М. Молотова и Л. П. Берии, о которой сохранились дневниковые записи Курчатова^[558], состоялась 25 января 1946 года^[559]. Правда, точно неизвестно, сколько было этих встреч, когда ковался ядерный щит Советского Союза. Ведь многие встречи с вождем не фиксировались в журнале записи.

10 февраля 1947 года И. В. Сталин утвердил постановление Совета министров СССР о премировании И. В. Курчатова и Л. А. Арцимовича (соответственно за пуск реактора Ф-1 и создание установки по электромагнитному методу разделения изотопов урана, на которой уже удалось наработать микроколичество урана-235)^[560]. В марте 1947 года были премированы сотрудники Курчатова и немецкие специалисты, принимавшие участие в этих работах^[561].

Пуск первого физического реактора в Москве имел огромное практическое значение. Были доказаны не только осуществимость саморазвивающейся цепной ядерной реакции, но и возможность управлять ею, обеспечить взрывобезопасность реактора. Реактор Ф-1 явился прообразом параллельно строившегося в составе Уральского комбината № 817 первого промышленного реактора и дал необходимый бесценный опыт для его создания. На Ф-1 были получены уже в 1947 году первые микровесовые количества плутония — ядерного горючего для советской атомной бомбы.

Созданный под руководством Курчатова реактор Ф-1 до сего дня работает без ремонта и смены топлива, его и теперь используют в качестве метрологического инструмента для калибровки аппаратуры новых реакторов. Используют стабильный поток его нейтронов для отработки современных технологий. Ученые гарантируют безопасность реактора Ф-1 и его работоспособность на 300 лет вперед. Этот реактор является уникальным для истории мировой науки экспонатом — памятником науки и техники начала атомной эры на Земле, самым продолжительно работающим на планете ядерным реактором.

С самого начала работ по осуществлению советского атомного проекта Курчатов всячески побуждал правительство ускорить эти работы. Об этом говорилось в его записке «О неудовлетворительном состоянии работ по проблеме», направленной 29 сентября 1944 года заместителю председателя ГКО Л. П. Берии. Он настаивал на введении чрезвычайных мер для форсирования научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ по созданию предприятий атомной промышленности. В ней ученый подчеркнул, что за границей создана «невиданная по масштабу в истории мировой науки концентрация научных и инженерно-технических сил, уже добившихся ценнейших результатов. У нас же, несмотря на большой сдвиг в развитии работ по урану в 1943–1944 годах, положение дел остается совершенно неудовлетворительным»^[562].

После рассмотрения этой записки в ГКО настойчивость Курчатова дала результаты: 3 декабря 1944 года ГКО постановлением «О неотложных мерах по обеспечению развертывания работ, проводимых Лабораторией № 2 Академии наук СССР» принял действительно конкретные меры, утвердил перечень и сроки первоочередных работ, в том числе обязал Курчатова разработать и представить ГКО план научно-исследовательских и экспериментальных работ на 1945 год. Этим же постановлением Государственный Комитет Обороны возложил контроль за развитием работ по урану на Л. П. Берию^[563].

Еще глубже задуматься об ускорении «работ по урану» руководство страны заставило состоявшееся 16 июля 1945 года испытание плутониевой бомбы в США, о котором президент Трумэн с целью оказать давление на советскую делегацию сообщил И. В. Сталину на Потсдамской конференции. Согласно мемуарам У. Черчилля, во влиятельных западных кругах рассматривали атомную бомбу как средство перехода в политике «от географии к идеологии»^[564]. Однако резкое изменение масштабов и уровня организации работ по советскому атомному проекту начало происходить лишь со второй половины 1945 года, что было обусловлено атомными бомбардировками Японии, со всей очевидностью показавшими, что США не остановятся перед применением ядерного оружия против СССР.

6 августа 1945 года пораженному ужасом миру была явлена атомная бомба. Ядовитый гриб, выросший над японским городом Хиросимой, унес многие тысячи человеческих жизней. Чтобы ни у кого не оставалось сомнений в разрушительной силе нового оружия, через три дня той же участи подвергся Нагасаки. Эхо этих взрывов отозвалось во всех уголках Земли. Мыслящие люди всего мира осознали — наступил новый век, век ядерной мощи, которая могла бы стать благом для мира, если этот гигантский источник энергии будет поставлен на службу людям, и гибелью, если его подчинят целям войны. Монопольное положение США, первыми овладевших атомной бомбой, представляло особую угрозу для Советского Союза. Пережившая опустошительную войну, победившая с огромным напряжением и безмерными жертвами германский фашизм, наша страна оказалась в состоянии холодной войны с США и западными странами. Нависшая угроза требовала незамедлительных действий по созданию собственного атомного оружия.

Советское правительство, партийное руководство, военное командование были потрясены этими взрывами. По свидетельству И. Н. Головина, «обстановка выглядела панической. В августе на И. В. Курчатова и старших физиков его команды — Ю. Б. Харитона, И. К. Кикоина, Л. А. Арцимовича и других — буквально обрушились сверхсекретные заседания в Кремле, на Лубянке и в Министерстве боеприпасов у Б. Л. Ванникова. Министры, генералы, руководители страны и военной промышленности старались понять ранее им совсем безразличные и непонятные термины и слова: атомное ядро, нейтроны, критмассы и множество других, сразу оказавшиеся столь важными в объяснении устройства, продемонстрированного американцами оружия угрожающей мощности»^[565].

Сталин в этой угрожающей обстановке принял решение в кратчайший срок получить свои атомные бомбы, создав для этой цели эффективно действующий административный аппарат. Заместитель Курчатова пишет: «Сталин понял, что если требовать быстрого выполнения работ по бомбе, то от Курчатова и его сотоварищей последует масса запросов и им необходимо будет помогать. Он… сформулировал Берии следующую мысль: „Если Курчатов со своими просьбами будет обращаться к нам с тобой, то мы не сможем жить. Надо подчинить авторитетному человеку те министерства, от которых потребуется самый большой вклад в дело создания бомбы, дать неограниченные кредиты, контролировать и самим решать только ключевые задачи. Во главу поставить, например, Ванникова, сумевшего в течение всей войны обеспечивать фронты боеприпасами. Его все министры знают и уважают“»^[566].