А как он искренне радовался нашим успехам! В случае же затруднений и неудач находил слова поддержки и ободрения. Как это окрыляло нас и придавало сил в работе! Поэтому и работать с ним было всегда радостно и необыкновенно интересно, хотя был он очень требовательным и к себе, и к нам и абсолютно бескомпромиссным в вопросах научной истины, этики, долга ученого.
Планы-программы, намечаемые для нас, аспирантов, Игорем Васильевичем, были всегда программы-максимумы. И выполнять их было ох как нелегко! Но работали мы, не замечая усталости, с большим подъемом и увлечением. Иначе работать с Игорем Васильевичем было нельзя. Все, кому довелось работать с ним, знают это очень хорошо. Такой высокий темп работы и общее настроение какой-то радостной приподнятости создавал сам Игорь Васильевич. Он был, казалось, неутомим, всегда бодрый, жизнерадостный, стремительный, деятельный. Он умел так организовать и увлечь людей, что они с огромной радостью, с полной отдачей всех своих физических и творческих сил работали. И в этом тоже был удивительный, большой талант И. В. Курчатова.
Он был образцом высокой нравственности для всех. Несмотря на свой всеми признанный огромный авторитет (за глаза его все называли Генералом — главнокомандующим), его отношение к каждому человеку, независимо от того, был ли это известный ученый, большой начальник, рабочий, студент, уборщица, было неизменно одинаковым — вежливым, доброжелательным, простым, уважительным. Помню, каким умилением и радостью светились глаза старенькой тети Маши — уборщицы на нашей кафедре, когда Игорь Васильевич, здороваясь или прощаясь (приходя или уходя из института), с доброй, мягкой улыбкой пожимал ей руку и желал всего хорошего. Таким вниманием к своей скромной особе со стороны других „важных персон“ кафедры тетя Маша не была избалована, и она всегда радовалась приходу Игоря Васильевича, очень гордилась его вниманием, любила и боготворила нашего завкафедрой.
Своим примером отношения к людям, к работе, к различным жизненным ситуациям Игорь Васильевич оказывал огромное воспитательное воздействие. Мы становились духовно чище, лучше, потому что имели перед собой образец бескорыстия, уважительного отношения к человеку, независимо от его положения, беззаветной преданности большому делу. Видели ежедневный подвиг человека, не щадящего себя, всего себя отдающего науке, грандиозному, титаническому труду на благо людям и Родине. Все его поступки, поведение, умение видеть главное в жизни и подчинить ему все остальное являлись критерием деятельности для многих, утверждали веру людей в свои силы и возможности.
Равнодушных, необязательных, безынициативных людей Игорь Васильевич не любил. С ними ему было скучно, неинтересно. Зато как он оживлялся и радовался, когда видел искреннюю, бескорыстную заинтересованность и преданность работе, трудолюбие, творческий огонек и инициативу!
В сохранившихся у меня рабочих аспирантских тетрадях имеются пометки, сделанные рукой Игоря Васильевича, например, такие: Игорь Васильевич пишет „Генеральный План!!“ В этом слове „генеральный“ звучит шутка, видна добрая, веселая улыбка Игоря Васильевича (генеральный план работы аспиранта!). Но сам план работы был очень жестким. Надо было в предельно короткий срок провести большое, трудоемкое исследование по ядерной изомерии. В конце плана: „Работать с 10 утра до 10 вечера. Вечером взять в Радиевом институте ампулу с эманацией радия у Мещерякова, а утром обязательно ему вернуть обратно“ — и так в течение нескольких дней. А в самом конце плана опять веселое, шутливое, курчатовское: „В четверг, если счетчик еще не скиснет, посмотреть сурьму с пустяком дырявым и деревом (шутливые названия различных фильтров, используемых нами в работе со счетчиками Гейгера). На свежий воздух и в театр после научной конференции 31/V. Все“. И размашистая подпись — „Курчатов 26/V — 1941“.
Как много он сделал для нас, своих учеников, для нашего становления как научных работников, определения и выбора дальнейшей самостоятельной работы!
Он учил нас видеть и выделять всегда в работе главное, работать целеустремленно, самозабвенно. Быть строгими в оценке своих результатов, тщательно и многократно проверять и анализировать полученные данные, не бояться признавать свои ошибки. Сам большой оптимист, он учил нас не опускать рук в случае неудач, а упорно и настойчиво всегда добиваться успехов… Был необыкновенно щепетилен и скромен в оценке своей роли и участия в работе. Решительно отказывался он включать себя в соавторы научной статьи, если она была написана не им самим.
Известно, что Игорь Васильевич был очень музыкален, любил хорошую музыку, особенно классическую. К сожалению, он не мог позволить себе часто наслаждаться ею, в концертах бывал редко, так как наука — главное дело его жизни — поглощала все его мысли и время. Увлеченность, „одержимость“, с какой он отдавался любимому делу — научной работе, брали всегда верх над всеми его другими увлечениями и интересами.
Однажды одному из членов нашей кафедры физики Ленинградского педагогического института пришла идея пойти всей кафедрой на хороший симфонический концерт. Такой концерт должен был состояться во Дворце культуры им. Ленсовета на Петроградской стороне, недалеко от нашего института. Сказали об этом Игорю Васильевичу — нашему завкафедрой. Он сразу с готовностью и очень охотно согласился принять участие в этом коллективном походе. В день концерта после заседания кафедры все мы отправились пешком по Кировскому проспекту во Дворец культуры. Этот коллективный поход на прекрасный концерт вместе с нашим любимым учителем для нас, его аспирантов, да и всех членов кафедры был большим и радостным праздником и запомнился во всех подробностях. Игорь Васильевич в этот вечер был каким-то особенно оживленным, веселым, по дороге мы много шутили, смеялись. И концерт оказался превосходным. После чудесной музыки первого отделения все мы предвкушали удовольствие слушать не менее прекрасное ее продолжение во втором отделении. Но в антракте Игорь Васильевич с какой-то извиняющейся, виноватой улыбкой стал с нами прощаться, говоря, что ему очень, очень жаль, но он не может остаться на второе отделение, так как ему необходимо сейчас ехать в Физико-технический институт, его сотрудник проводит важный эксперимент, и ему (Игорю Васильевичу) нужно с ним быть обязательно. Работа, наука были для него превыше всего. Был этот памятный концерт ранней весной 1941 года. А потом была война. Трудное, тяжелое время, многое изменившее в наших судьбах, надеждах, планах. И был великий подвиг нашего Учителя, ставшего организатором и руководителем грандиозной государственной работы, успехи которой обеспечили безопасность нашей Родины и на многие годы определили пути развития ядерной науки и техники.
Игорь Васильевич Курчатов — историческая личность. О нем пишут книги, ему ставят памятники, создают музеи, его именем называют города, атомные электростанции, институты, корабли, площади, улицы. Его чтут как великого человека, отдавшего свой большой талант и жизнь науке, людям, Родине. Но мы, его ученики, знаем и помним его еще и как заботливого, доброго, чуткого, доброжелательного, отзывчивого человека.
Игорь Васильевич был любящим, заботливым сыном. Его мать, Мария Васильевна Курчатова, осталась в блокадном Ленинграде. Из-за болезни мужа она не смогла эвакуироваться вместе с ЛФТИ и сыном — Борисом Васильевичем. Вскоре, похоронив мужа, она осталась совсем одна. Жилось ей, больному, пожилому человеку, очень трудно. Об этом мы с аспиранткой кафедры математики нашего института, Княжевой Ниной Ивановной, сердечным, добрым человеком, случайно узнали, когда встретили однажды Марию Васильевну в вестибюле нашего института. Она, ослабевшая, с трудом пришла узнать, нет ли весточки от ее сына — Игоря Васильевича. А Игорь Васильевич в это время находился в Севастополе, работал по защите наших кораблей от фашистских мин. Но мы об этом тогда не знали, так как связи между блокадным Ленинградом и Большой землей не было.
Когда в 1942 г. появилась возможность эвакуации из Ленинграда через Ладожское озеро (по Дороге жизни), я с Марией Васильевной с большими трудностями выехали… По дороге Марии Васильевне стало совсем плохо. В Вологде ее сняли с поезда и поместили в больницу. А нас повезли дальше, в г. Киров. Я немедленно телеграфировала в Казань, где в то время находился ЛФТИ и семья Курчатовых. Вскоре получила из Казани ответную телеграмму: „Срочная Киров вокзал востребования Крицкой Владиславе. Мама поправляется благодарим Курчатовы“. Но через некоторое время пришло письмо от Игоря Васильевича с печальным известием: „Пишу Вам о громадном постигшем нас горе. 12 апреля мама скончалась в Вологде. Все Ваши телеграммы мы получили и своевременно отвечали в Киров, но так как Вы там пробыли недолго, они Вас не застали. Первую Вашу телеграмму от 28/II мы получили 4/III, но тогда не выехали, я только что болел, а Борю отпустить одного не согласился. Вскоре наладилась связь с Вологдой, перевели деньги“. Дальше Игорь Васильевич пишет, что из Вологды сообщили, что Мария Васильевна поправляется и скоро приедет с попутчиком в Казань… „Это успокоило нас и вселило радостную надежду на счастливый исход. Простить себе сейчас не могу легкомысленного оптимизма“, — казнит себя Игорь Васильевич. А что он мог сделать — сам в это время был очень больной! И дальше в письме: „Совершенно неожиданно получил 10 апреля телеграмму о резком ухудшении здоровья мамы, а 12 апреля она, бедная, скончалась, так и не получив после тяжелых страданий единственного, что у нее оставалось в жизни, — радости увидеть своих сыновей. Владя! Вы лучше других знаете, как жила мама последние месяцы в Ленинграде и как ехала. Прошу от своего имени и имени брата написать как можно подробнее об этом. Горячо благодарим Вас за заботы о маме“.
