Кафедра физики выпустила немало ассистентов, доцентов, профессоров, сотрудников вузов, институтов, школ. Были также организованы кружки для студентов. Фотокружок и кружок киномехаников считались для студентов обязательными. На каждом шагу вас мог кто-нибудь сфотографировать. Несмотря на тесноту кафедры, нашли и хорошо оборудовали комнатушку для фотокружка, где всегда над дверью мигал красный сигнал „занято“. Купили переносной кинопроекционный аппарат, вначале узкопленочный, а потом даже звуковой.
В специальной лаборатории число практических работ для студентов достигло двадцати четырех. Методическое руководство было подготовлено Игорем Васильевичем. Я выращивала из расплава монокристаллы КС1. Аспиранты — Крицкая, Никитинская, Симак, Малышев и др. — работали над диссертациями.
Игорь Васильевич любил свою кафедру, своих сотрудников. Особенно он любил старшего лаборанта, незабвенного Петра Ивановича Короткевича, которого он называл „Кулибиным“. Петр Иванович, человек скромный, немногословный, остроумный, пользовался всеобщей любовью. Человек с золотыми руками, Петр Иванович никому не отказывался помочь. Его тонкие, ловкие руки умели делать все: слесарные, столярные, стеклодувные работы. Он мог починить любой прибор, натянуть в электрометре волластонову нить, построить электрометр Лютца. Первая камера Вильсона и счетчик Гейгера на кафедре были построены его руками. Он мог сутками не выходить из лаборатории».
Игорь Васильевич очень ценил Петра Ивановича и очень горевал, узнав, что тот погиб в Ленинграде от голода во время блокады. В течение многих лет Игорь Васильевич помогал семье Короткевича, а после его смерти это продолжала делать его жена Марина Дмитриевна.
16 апреля 1942 года Игорь Васильевич писал вдове Короткевича:
«Дорогая Надежда Ивановна! Должен сообщить Вам горестную весть. В конце января Петр Иванович скончался в Ленинграде, работая до самого последнего времени в ЛФТИ, как подлинный герой нашей страны. Я до октября работал на Черноморском флоте, приехал в Казань в начале января, писал ему, но ответа не получил. Кобеко вскоре сообщил, что Петр Иванович одно время чувствовал себя неважно из-за недостатка питания, но продолжал даже лежа выполнять предложенное им важное изобретение для фронта. Затем он быстро поправился к нашей громадной радости благодаря усиленному питанию маслом, которое устроил ему Кобеко. Но, видимо, здоровье все же было подорвано, и он не вынес тяжелых условий. Похоронил его Алексей Васильевич Морозов, который 25.02 еще был в Ленинграде. Алексей Васильевич писал Вам о кончине Петра Ивановича, но, вероятно, письмо не дошло, т. к. связь с Ленинградом была затруднена.
Все мы, кто знал любимого Петра Ивановича, скорбим о тяжелой утрате прекрасного, замечательной души человека и товарища, талантливого изобретателя и физика. Искренне сочувствуем Вам и детям в горе, постигшем Вас. Дорогая Надежда Ивановна, сообщите, как живете Вы и дети. В нашей семье тоже горе. Отец в конце августа скончался в Ленинграде, мама выехала из Ленинграда только 18.02 и вот уже второй месяц в очень тяжелом положении лежит в больнице в Вологде.
С глубоким уважением, И. Курчатов».
«Глубокоуважаемая и дорогая Надежда Ивановна! — писал снова Курчатов из Казани 9 июня 1942 года. — Недавно получил от Вас письмо — ответное на Ваше о детях. Мы от души рады, что Вы видите в нас своих друзей! Профессор Александров А. П., недавно вернувшийся из командировки из Ленинграда, и я поставили перед вице-президентом Академии наук А. Ф. Иоффе вопрос о премировании Петра Ивановича за его самоотверженную работу в ЛФТИ, давшую очень ценные результаты. А. Ф. Иоффе поставил этот вопрос на обсуждение в президиуме Академии наук, который и премировал работу Петра Ивановича в размере 5000 рублей. Эти деньги и выписку из протокола заседания президиума в ближайшее время направят Вам. Возможно, однако, что между моментом написания этого письма и моментом посылки денег пройдет неделя-две, так как это обычный срок, в течение которого оформляются решения президиума.
Так как цены у Вас сейчас в Саврушах не очень велики, эти деньги помогут Вам сделать запас на зиму масла и картофеля, а может быть, и некоторых круп. Если думаете остаться в Саврушах на зиму, будет неплохо, если запасете дрова.
По вопросу с пенсией сейчас еще неясно, как тут нужно поступить: возможно, что придется списаться с педвузом, который сейчас находится в Ессентуках. Как только выясню этот вопрос, немедленно сообщу Вам.
Как Ваше здоровье, Гены и Инны? Надеюсь, что с наступлением лета они будут чувствовать себя крепче. Марина Дмитриевна шлет Вам сердечный привет, многие кланяются Вам из института — они помнят Вас по дороге и удовлетворены решением президиума, отметившего Петра Ивановича высокой наградой. До свидания. Крепко жму Вашу руку и желаю здоровья, И. Курчатов».
О. П. Закс продолжает: «На кафедре были замечательные, скромные люди. Лаборант К. М. Загребина в течение многих лет, всю блокаду была донором. Прекрасный работник, „трибун“ нашей кафедры Александр Тимофеевич Федоров погиб на войне. Погибли на фронте А. Шебашев, П. Клыго, в блокаду от голода погиб Д. Г. Любкин и другие… Были в работе „курчатовской“ кафедры и трудности, и огорчения. Мы мерзли в холодных лабораториях и аудиториях, питались кое-как. Игорь Васильевич часто вместе с нами ел в столовой плохо приготовленный винегрет — „силос“, как мы его называли.
Игоря Васильевича ни с кем нельзя сравнивать. Сказать, что Игорь Васильевич был Человек и Ученый с большой буквы, — этого мало. Слишком огромен объем его работы, многогранна и обаятельна его личность. Незабвенна память о нем. Мы имели счастье общения изо дня в день с таким человеком, как И. В. Курчатов. Мы, его бывшие ученики и сотрудники — „курчатовцы“, — чтим его память, память прекрасного Человека и великого труженика науки!»
О курчатовской кафедре и о дорогом учителе вспоминает аспирантка Курчатова в Ленинградском педагогическом институте — Владислава Казимировна Крицкая[146]:
«Мне выпало счастье учиться у Игоря Васильевича сначала в качестве студентки физико-математического отделения Ленинградского педагогического института им. Покровского, где он заведовал кафедрой и читал курс лекций по физике ядра, затем в аспирантуре. Лекции Игоря Васильевича не были похожи на привычные профессорские лекции. Они вели нас… в новый, таинственный мир атомного ядра, в путешествия по лабораториям ученых различных стран. Он говорил быстро, живо, увлеченно и как-то взволнованно. Рассказывал о самых последних открытиях и экспериментах и новой, стремительно развивающейся области науки — ядерной физике. Все, что Игорь Васильевич нам сообщал, было так увлекательно и интересно, что мы с неослабевающим вниманием и с каким-то радостным чувством ожидания узнать что-то необычное и очень важное старались не пропустить ни одного его слова. Для нас, студентов, эти лекции Игоря Васильевича были самыми интересными, а он — самым любимым нашим преподавателем.
Незабываемо для меня и время аспирантуры, прошедшей под руководством Игоря Васильевича. В то время Игоря Васильевича очень занимало явление ядерной изомерии. По его предложению и под его руководством я занялась исследованием некоторых вопросов из этой области.
Щедро делился Игорь Васильевич с нами, аспирантами, своими обширными знаниями, интересными идеями. Любил Игорь Васильевич наблюдать за работой своих учеников. Часто, неожиданно для нас, иногда и поздно вечером (а нам приходилось работать и вечерами, и ночами, в зависимости от того, когда мы получали из Радиевого института ампулу с эманацией радия) появлялся он в лаборатории. Сразу входил в круг наших дел, экспериментов, наблюдал за работой счетчиков, оценивал величину получаемых эффектов, расспрашивал, советовал, всем интересовался, тут же намечал планы дальнейшей работы. Его присутствие не сковывало, не смущало нас, а, наоборот, всегда очень радовало, мы гордились тем, что он с нами работает, заботится о нас, интересуется нашими делами, и это в такие поздние часы, когда ему надлежало уже отдыхать.
