— Давай, давай, давай! — Тело милиционера, в котором, кажется, были перемолоты все до единой косточки, подняли, укладывая в стороне, а через мгновение раздался вопль, полный восторга и удивления: — Дышит!!! Санитары, ко мне! Санитары, вашу мать, сюда!!!
— Это Жанна! — Басов округлил глаза от удивления, когда знакомое лицо мелькнуло среди нервно суетившихся добровольных спасателей. — Тоже живая!
Девушку, которую Ярослав Васильев сумел закрыть собой, будто и не были еще совсем недавно смертельными врагами чеченская снайперша и российский милиционер, осторожно уложили на носилки, куда-то понесли, а полковник Басов, вернувшись к сидевшему на груде обломков над остывающим телом Ольги Бурцеву, положил ему ладонь на плечо, негромко вымолвив:
— Не нужно, сержант. Слезами ничего не изменишь. Она была солдатом, таким же, как ты и я, и погибла, сражаясь до последнего, сражаясь за жизни наших товарищей. Плач, не плач, ее не вернуть теперь. Но ты еще жив, и можешь отомстить. Мы все должны мстить! Пусть захлебнутся нашей кровью!
В глазах Басова сверкнула сталь, кулаки с хрустом сжались. Сейчас Олег Бурцев видел перед собой человека, водившего в атаку танковые лавины, рассматривавшего врага в панораму прицела, видевшего горящие американские «Абрамсы» в безлюдной южной степи. И его война была далека от завершения.
— Мы отомстим, — глухо выдохнул Бурцев, поднимаясь на ноги. — Нам же ничего не осталось больше.
На месте бомбежки еще работали добровольные спасатели, уже всерьез никого не рассчитывавшие отыскать живым, и просто поднимавшие из подземелья тела, укладывая их длинными рядами, одно к другому. Но Олег Бурцев, не обращая внимания на эту, бессмысленную, в сущности, суету, двинулся сквозь толпу, довольно грубо отталкивая в сторону попадавшихся навстречу людей.
— Эй, сержант, куда собрался? — Полковник Басов, бежавший следом, окликнул своего товарища, но тот упрямо шел вперед, нечего не слыша и не замечая вокруг себя. — Сержант, стой!
Бурцев точно знал дорогу, уверенно шагая по переулку. Пройти два дома, безликие панельные «хрущевки», в которых, несмотря на постоянную угрозу обстрела, оставался кто-то живой. Затем спуск в подвал — замок с низкой дверцы был давно сбит, на полу замерзла воды из прорванных труб. Двое часовых встрепенулись, увидев Олега, и инстинктивно коснулись оружия. А партизан, пригнувшись, чтобы не зацепиться макушкой за низкие своды, прошел вглубь подвала, туда, где мерцающая лампочка отбрасывала длинные тени на стены, покрытые старой плесенью. В свете ее были видны люди, не меньше дюжины, сидевшие и лежавшие на полу, на какой-то подстилке. Они были одеты в помятый, изношенный американский камуфляж, с которого сорвали нашивки и эмблемы подразделения. Увидев Олега, пленники вздрогнули, наверное, что-то почувствовав.
Перешагнув высокий порог, партизан обвел взглядом жавшихся к стенам пленников. Это ради их спасения американцы методично разрушали город, перемалывая его вместе с оставшимися жителями. Среди этих людей почти не было солдат, как таковых — технический персонал, обслуживавший беспилотники RQ-1, люди, гораздо чаще державшие в руках гаечный ключ и паяльник, нежели штурмовую винтовку. И сейчас Олег чувствовал их страх собственной кожей. Сидевшие взаперти, гадавшие, когда же на их укрытие обрушится снаряд, выпущенный теми, кто явился ради их же спасения, они отчаянно боялись человека с побагровевшим от ожогов, покрытым волдырями, залитым кровью лицом.
— Что смотрите, суки? — прорычал сквозь зубы Бурцев, с трудом сдерживая рыдания — он видел перед собой не искаженные ужасом желтые и черные лица пленных чужеземцев, а единственное лицо, самое милое, которого уже никогда не коснется робкая улыбка. — Страшно, ублюдки? Вижу, страшно!
Позади уже звучали громкие шаги. Полковник Басов, наверное, уже все понимая, крикнул в спину:
— Сержант, не смей! Отставить!
Олег, стараясь не замечать бьющий в спину крик, стащил с плеча пулемет. Длинный изогнутый магазин был полон патронов, и первый из них уже покоился в патроннике. Отжав вниз флажок переводчика огня, Бурцев вскинул оружие, и, из положения «от живота», нажал на спуск. Дернувшись, РПК-74 выпустил длинную струю свинца. От грохота выстрелов, тем более нестерпимого в замкнутом и довольно тесном помещении, заложило уши, а Олег, продолжая удерживать спусковой крючок, водил из стороны в сторону стволом, на срезе которого трепетал язычок пламени. Тела пленных американских солдат, приняв щедрую порцию свинца, валились друг на друга, стены все уже были в брызгах крови, немного попало и на лицо партизана.
Треснул последний выстрел, магазин опустел, и Бурцеву стало слышно только собственное тяжелое дыхание и звон катавшихся под ногами гильз, еще горячих. Пахло сгоревшим порохом и свежей кровью. Замерший позади Олега полковник Басов только спросил негромко:
— Ну и зачем?
Ничего не отвечая, Олег невозмутимо повесил пулемет на плечо, и, развернувшись на пятках, двинулся прочь. Лишь выйдя на свежий воздух, он дал волю себе, и по грязным, покрытым копотью щекам потекли скупые ручейки слез. А полковник, увидев движение среди трупов, сделал шаг вперед. Один из американцев, с простреленной грудь, был еще жив, упорно пытаясь выбраться из-под груды придавивших его к полу мертвецов. Увидев над собой русского партизана, он что-то прошептал, одними губами, а затем его глаза в ужасе округлились, когда рука Басова коснулась пистолетной кобуры.
— Pleas! No!
— Нет уж, все, так все, — покачал головой полковник, неторопливо вынимая оружие.
Оттянув назад затвор «макрова», он направил ствол точно в лицо рыдавшего от ужаса американца, и, большим пальцев сдвинув защелку предохранителя, нажал на спуск, а потом снова и снова, и еще раз, видя, как содрогается уже мертвое тело от ударов рвавших его пуль. А затем, держа оружие в руке, Басов вышел прочь, задержавшись лишь возле часовых, чтобы приказать:
— Здесь все сжечь!
Он нагнал Бурцева уже снаружи. Мимо дома, в подвале которого произошла казнь, еще бежали к руинам школы какие-то люди, наверное, считавшие, что их помощь кому-то еще может потребоваться. Некоторые останавливались, видимо, услышав звуки выстрелов и теперь настороженно наблюдая за партизанами.
— И для чего это, сержант? — Басов придержал почти бежавшего Олега за руку. — Знаешь, если мы все же сумеем победить, то потом тебя за такие дела свои же к стенке поставят.
— Не важно. Это враги, и я буду их убивать всюду, где увижу.
— Твои враги — там, — полковник кивком указал куда-то в сторону, подразумевая, видимо, городскую окраину, где, сжавшись стальной пружиной, ждала команды на штурм американская морская пехота. — А эти… Эти уже никому и ничем не могли угрожать. Только патроны зря перевел, а их и так немного остается. Черт, мы недооценили американцев. Гранатометов почти не осталось, патронов в обрез, лекарств самых элементарных, бинтов даже, и тех не хватает уже. Они почти опрокинули нас, прошли через все линии обороны, как нож сквозь масло. — Басов помрачнел, вспоминая недавнюю ночную атаку: — Еще один такой бой — и останется только в штыковую! Ладно, сержант, идем!
Из приоткрытой двери подвала вырвались клубы густого черного дыма, заставляя прохожих тормозить, выворачивая головы. Алексей Басов, хлопнув Олега по плечу, двинулся прочь, но, не пройдя и двадцати метров, замер, вглядываясь в серое низкое небо.
— Что за черт? — Он повертел головой, окликнув притормозившего рядом спутника: — Сержант, ничего не слышишь?
Ответить Олег, тоже почуявший беду, не успел. Над головами вновь раздался протяжный стон, в последние дни хорошо знакомый каждому жителю Нижнеуральска, и Алексей Басов, надсаживая глотку, крикнул:
— Воздух!!! В укрытие!!!
Люди, копошившиеся на руинах, точно трудолюбивые муравьи, кинулись врассыпную, слыша, как рев реактивных турбин, обрушившийся из поднебесья, сменяется воем стабилизаторов мчащихся к земле авиабомб.
Журналисты «Би-Би-Си» привыкли всегда и всюду оказываться первыми, в самой гуще событий. Не были готовы они изменить традиции и сейчас, пускай спешка могла стоить им жизней. Стараясь не отставать от русских партизан, Хопкинс и Бойз шли, порой переходя на бег, по безлюдным улицам, всюду видя следы недавних боев. Сгоревшие танки с размотанными по асфальту стальными лентами гусениц, перебитых взрывом мины, или стоявшие на ободах оплавленных колес бронемашины. Воронки, вырытые тяжелыми снарядами в асфальте. Россыпи потемневших гильз. Пятна гари на стенах домов, обрамлявшие оконные проемы. Но кое-где можно было увидеть и жизнь. Приоткрытая дверь магазина, из которой сочился запах свежего хлеба, такой, что слюнки текли, стоит только вдохнуть его. Вился дымок над торчавшими из окон трубами самодельных «буржуек». Развешанное на балконе свежевыстиранное белье. Обитатели Нижнеуральска пытались выжить, несмотря ни на что веря в счастливый исход.
