Вернувшись на дорогу, все пятеро двинулись дальше, к окраине города, туда, откуда и донеслись звуки короткой перестрелки. Партизан, шагавший рядом с Хопкинсом, взглянул на англичанина, спросив с горькой усмешкой:

— И на черта вам все это, а? Вас же убьют и даже не заметят, что вы — пресса!

— А вам зачем? У каждого своя работа, свой долг! Наш долг — рассказывать миру правду, без прикрас!

Партизан только покачал головой, а взгляд его продолжал обшаривать окрестности в поисках возможной угрозы. Наконец, переулок уткнулся в глубокий овраг, заполненный бурой грязью, а по другую его сторону была видна серая лента шоссе, ведущего прочь из осажденного города, совершенно пустая, если не считать дымившейся легковушки, стоявшей поперек дороги, наполовину скатившись в кювет.

— Что там произошло? Я хочу подойти ближе, — потребовал Хопкинс. — Генерал дал нам полную свободу действий!

— Впереди американская застава. Они блокировали все дороги, ведущие из города. Увидят — расстреляют!

— Можете остаться здесь, если так страшно, — фыркнул журналист.

— Хорошо, идем. Я с тобой, — предложил партизан. — Твой напарник останется здесь, с мужиками. За тебя голову только мне снимут, за вас обоих — всем разом! Давай, журналист, по-пластунски, за мной!

Вжимаясь в землю, захлебываясь в грязи, они ползли вдоль обочины, и Хопкинс уже мог разглядеть машину, русскую «Ладу» старой модели, почти точную копию итальянского «Фиата». Машина была буквально изрешечена огнем в упор. Задняя дверца была распахнута, и на асфальт выпало детское тело в розовой курточке, заляпанной кровью. Чуть дальше лежал на боку закопченный автобус с испещренным пулевыми пробоинами корпусом когда-то бело-зеленого цвета, которой кто-то спихнул с шоссе, чтоб тот не мешал движению. А где-то на горизонте можно было рассмотреть угловатые очертания американских бронемашин. Слева от шоссе, в неглубоком капонире, расположился БТР морской пехоты LAV-25, развернувший башенку в сторону города. Справа, на обочине, стоял «Хамви» с пулеметом на турели, развернутым в сторону недальнего леса. Несколько человек в сероватом «цифровом» камуфляже суетились рядом с машинами вокруг миномета на опорной плите.

Звук моторов снова разорвал тишину. Он нарастал, приближаясь со стороны Нижнеуральска, и партизан, навалившись на Хопкинса, прохрипел ему в ухо:

— Замри! Даже не дыши!

Из своего крайне неудобно положения, вдавленный в землю всем немаленьким весом своего провожатого англичанин, вывернув голову, увидел мчащиеся со стороны города машины. Первым ехал УАЗ защитного цвета, но с гражданскими белыми номерами. Гарри удалось даже рассмотреть сидевшую рядом с водителем на переднем сидении женщину, немолодую, в темно-коричневом платке, так похожем на мусульманскую паранджу. В корзине багажника на крыше были уложены какие-то мешки, сумки, тюки, тщательно привязанные бечевкой. А следом катил ярко-оранжевый микроавтобус «Фольксваген», новенький, сверкавший хромом и глянцем. Когда он пролетел мимо Хопкинса, тот увидел приникшие к окнам детские лица, необычно серьезные.

Небольшая автоколонна остановилась посреди шоссе, не доезжая до позиций американцев метров четыреста. Из УАЗика вышел мужчина, водитель, поднявший высоко над головой какую-то белую тряпку. Размахивая ею из стороны в сторону, он двинулся вперед, но короткая очередь заставила его вздрогнуть, останавливаясь, а в асфальт у самых ног ударили пули. Надрывая глотку, мужчина крикнул по-русски:

— Не стреляйте! Здесь женщины и дети! Мы — беженцы!

Ни пытавшиеся покинуть город жители, ни репортер, лежавший на обочине, не могли слышать, как командир американского чек-пойнта, не отнимая от глаз бинокль, монотонно бормочет в микрофон радиостанции:

— Две единицы техники, внутри гражданские. Оружия не наблюдаю. Жду приказа!

— Гурон-пять, цели уничтожить! Повторяю, огонь на поражение!

Стоявший рядом со своим командиром молодой морпех, округлив глаза от удивления, воскликнул:

— Запросите их еще раз, лейтенант, сэр! Это какая-то ошибка! Там же нет террористов!

— Оставить, капрал! Выполнять приказ! А, черт, сопляк!

Офицер, выбравшись из «Хамви», сам плюхнулся на заднее сидение, обхватив ладонью джойстик системы дистанционного управления оружием CROWS, позволявшей вести огонь, не покидая защищенный броней салон. Трехствольный пулемет в автоматизированной турели на крыше развернулся, и, когда на небольшом экране перекрестье прицела совместилось с силуэтом русской машины, американец нажал гашетку. Стволы крупнокалиберного GECAL-50 пришли в движение, выпустив короткую очередь. Струя пуль пятидесятого калибра перерезала пополам тело стоявшего на шоссе мужчины, с грохотом ударив в борт УАЗа и прошив навылет автомобильную жесть. Еще одна очередь — и машина взрывается с грохотом, когда пули добрались до бензобака.

Взревел мотор «Фольксвагена», и микроавтобус резко сдал задом. Пулеметная очередь прошла мимо, лишь напугав пассажиров. В этот момент ожила автоматическая пушка LAV-25. Снаряд калибра двадцать пять миллиметров ударил в автомобиль, разнеся его в клочья, только брызнула изнутри кровь на стекло Хопкинс, рыча от бессилия, не мог отвести взгляда от куклы, выпавшей на грязный асфальт, которую продолжала крепко сжимать маленькая детская ручка, отсеченная от тела повыше локтя.

— Суки! — прошипел навалившийся на репортера партизан. — Выродки!

— Нужно идти туда! Там могут остаться живые, им нужна помощь!

Журналист дернулся, пытаясь встать, но его телохранитель повалил англичанина на землю, почти крикнув тому в лицо:

— Болван! Тоже там хочешь лечь?!

Свист мины заглушил последние матерные выкрики, а затем рядом громыхнул взрыв. По спине ударили комья земли, в нос ударил кислый запах сгоревшей взрывчатки. Партизан крикнул:

— Заметили, суки! Давай в овраг! На дно!

Гарри Хопкинс скатился в кювет, окунувшись с головой в жидкую грязь, смесь талого снега и машинного масла, и услышав, как еще одна мина с визгом пролетела над шоссе, разорвавшись где-то на пустыре, совсем рядом. Американцы стреляли еще пару минут, выпустив с полдюжины снарядов, но, похоже, просто наугад, для самоуспокоения. Время от времени оживал крупнокалиберный пулемет, поливая свинцовыми струями опушку зимнего леса, и тяжелые пули прошили давно заросли низких деревьев и давно сбросившего листву кустарника.

Когда Хопкинс, с которого грязь текла ручьями, вернулся к своим спутникам, Уильям Бойз потрясенно произнес:

— Как это возможно!? В машинах были мирные жители! Их просто расстреляли!

— Вот так воюют цивилизованные американцы, — фыркнул командир партизан. — Для них все мы, не важно, солдаты или гражданские, только мишени. Ничего, они заплатят за все, за каждую жизнь, заплатят собственной кровью!

В обратный путь, лежавший через опустевшие, погруженные в тишину дворы, мимо серых безликих пятиэтажек, пялившихся черными провалами окон на горстку смельчаков, двинулись молча. Репортеры, подавленные увиденным, переваривали случившееся, а охранявшие их русские солдаты, словно утратившие всякую способность чувствовать, бдительно смотрели по сторонам. Пульсирующий гул реактивных турбин, донесшийся из поднебесья, заставил всех вздрогнуть, и возглавлявший небольшую группу партизан скомандовал:

— В укрытие! За мной, бегом!

Переходя на бег, все пятеро бросились к закопченной коробке дома, выгоревшего дотла. Стометровая пробежка под звук приближающегося самолета показалась Гарри Хопкинсу марафонской дистанцией. Оказавшись внутри, он опустился на корточки, сплевывая вязкую слюну. Рокот турбин начал стихать, и партизаны облегченно выдохнули. Один из них украдкой перекрестился.

Отдаленный грохот взрывов проник за стены, и люди вздрогнули от неожиданности. Покрытые толстым слоем сажи перекрытия над головами жалобно скрипнули. Уильям Бойз с тревогой спросил партнера:

— Как думаешь, снова начинается? Будут атаковать?

— Не похоже. — Хопкинс пожал плечами, выражая свою растерянность. — Если бы это была подготовка перед штурмом, здесь бы все уже дрожало!