— Как бы из этого оружия русские потом не стали стрелять в нас же! Они могут и не оценить твою заботу, капитан!
— Мы сюда явились непрошеными, разрушили их страну, и ничего не делаем, чтобы вернуть мирную жизнь. Русским есть за что нас ненавидеть, верно. Но я думаю, у тех парней, которых мы с тобой видели здесь, найдутся дела поважнее, чем устраивать партизанскую войну. Например, защищать свои дома и свои семьи от всяких выродков. И я хочу им помочь в этом, сержант!
Коул ничего не ответил, только пожав плечами. Ни он, ни один из морских пехотинцев не стал возражать и тогда, когда Энрике Мартинес приказал оставить на месте половину трофеев и почти все боеприпасы, приказав погрузить в вертолет лишь гранатометы и снайперские винтовки — его щедрость все-таки имела разумные границы.
— Уходим отсюда, парни, — приказал капитан Мартинес, бросив последний взгляд на место короткого, но ожесточенного боя. — Все в вертолет!
Морские пехотинцы, один за другим, забрались в десантный отсек UH-1Y «Веном», рассаживаясь на жестких сидениях. Пилот, дождавшись, когда все оказались на борту, предупредил:
— Взлетаем!
Вертолет плавно оторвался от земли, окутанный клубами пыли, и, набирая высоту, лег на обратный курс, в сторону чеченской границы. «Кобра» огневой поддержки заняла привычную позицию выше и правее, словно сторожевой пес, готовый в любой миг по команде хозяина броситься на любого врага. А еще выше парил беспилотный разведывательный самолет RQ-2 «Пионер», в баках которого горючего оставалось только на обратный путь до базы.
Моряки уже не видели, как к месту боя со стороны казачьей станицы подошла небольшая колонна, три машины, битком набитые вооруженными казаками. Станичники споро загрузили оставшееся на месте стычки оружие, сложенное на обочине, забросили цинки с патронами, и, не забыв обыскать прилегающую территорию, двинулись обратно. А в это время вертолеты Морской пехоты уже летели над окраинами Грозного.
С высоты нескольких сотен футов Энрике Мартинс, положивший на колени карабин М4А1, смотрел на город, раскинувшийся во всю ширь, до самого горизонта. Были видны покрытые копотью, разрушенные артиллерийским огнем и бомбардировками дома, свидетели давних боев, сотрясавших чеченскую столицу. С ними соседствовали современные небоскребы, громады из стекла и стали, построенные буквально в последние дни перед началом операции «Доблестный удар». Их строили русские, на русские деньги, но для чеченцев. С тех пор ни в Грозном, ни где-либо в Чечне, не строили почти ничего, если не считать полуподпольных нефтяных скважин и нефтеперегонных заводов, единственного намека на промышленность. Даже скот в горах почти не растили, вместо этого его угоняли друг у друга, забираясь и в соседние регионы. Но, несмотря на это, в городе было многолюдно, на улицах хватало дорогих авто, роскошных седанов «Мерседес» и БМВ, внедорожников «Лексус», даже «Хаммеров».
Пролетев над городом и вызвав оживление среди бродившего по улицам люда, вертолеты приземлились на аэродроме Грозный-Северный, единственном островке спокойствия в бурлящем море, раскинувшемся вокруг. Каменная стена, сложенная из толстых плит, обрамленная минными полями, отрезала кусок чеченской земли от окружающего мира, на который поверх ее гребня, увитого колючей проволокой, уставились стволы шестидюймовых гаубиц М777, минометов, сорокамиллиметровых автоматических гранатометов и пулеметов «Браунинг» пятидесятого калибра. И как только Энрике Мартинес ступил на бетон летного поля, к нему молча приблизилась Лейла Дадоева. Девушка, не произнеся ни слова, протянула капитану флягу, наполненную чистой водой, опуская взгляд.
— Спасибо!
Энрике Мартинес сделал большой глоток, передав флягу старшине Коулу. Сосуд пошел по рукам, словно морские пехотинцы причащались, будто в храме. На них смотрели со всех сторон, но никто не пытался шутить или как-то комментировать происходящее. К этому странному ритуалу уже привыкли, только новички, лишь недавно прибывшие на базу по замене, уставились на происходящее с удивлением.
— Спасибо, — еще раз поблагодарил капитан Мартинес чеченку по-русски, протягивая ей заметно полегчавшую флягу.
Лейла так же молча развернулась, двинувшись к казармам, расположенным вдоль кромки летного поля. А навстречу ей уже выкатывался из-за ангаров «Хаммер» с красными крестами, чтоб забрать раненого морпеха и доставить его в госпиталь.
— Всем вернуться в расположение, — приказал Энрике Мартинес. — Отдыхайте, парни! Вы все хорошо сегодня поработали!
Сам командир отправился в штаб, где его доклада уже ждал полковник Райс. Рассказ Мартинеса об инциденте на шоссе не произвел особого впечатления на командира батальона. Здесь, в Чечне, стреляли каждый день, все воевали со всеми, и это была лишь одна из многочисленных стычек. Люди уже привыкли к крови и постоянной близости смерти. Короткий бой, конечно, вошел в оперативную сводку, увязнувшую в потоке информации, соединявшем базу в Грозном с вышестоящими штабами, и вскоре об этом происшествии забыли, чтобы вспомнить намного позже.
События в Чечне были тайной для большинства жителей огромной страны, и не потому, что о них молчали. Просто для миллионов москвичей, петербуржцев, жителей других русских городов и деревень от псковских лесов до камчатских сопок все это имело значение намного меньшее, чем то, чем они будут завтракать, кормить своих детей. Ничего не знал о происходящем и Хусейн Шарипов, до которого новости вообще доходили долго с тех пор, как полевой командир, перешедший на легальное положение, прибыл в Архангельскую область. Американцы щедро платили ему и его людям за то, что чеченцы решали чужие проблемы, обеспечивая безопасность строящегося нефтепровода. Решали так, как умели, кровью заливая любые попытки сопротивления, но северные леса скрывали все, а американцы… Американцы как раз и платили щедро, не жалея долларов, за то, чтобы никогда больше об этих проблемах не слышать.
Хусейн Шарипов давно забыл о своей родине, не интересуясь новостями, изредка доходившими до него с увенчанных снежными шапками гор, а в последнее время он оказался не в курсе даже того, что происходило вокруг. Последние недели боевик провел в американском госпитале, ставшем для вольнолюбивого чеченца настоящей тюрьмой. Он уже вполне пришел в себя после долгого перехода через дикие леса, раны зажили и силы вернулись. Только по ночам снились братья, так и оставшиеся в той русской деревне навсегда.
Джеймс Уоллес навестил полевого командира лишь раз, вскоре после того, как Шарипова доставил в госпиталь патруль Сто первой воздушно-штурмовой дивизии, подобравший едва державшегося на ногах, истекавшего кровью чеченца у самой границы американской зоны ответственности. Агент ЦРУ без приглашения, без стука вошел в отдельную палату, у дверей которой дежурили, сменяя друг друга, американские десантники. Хусейн, лежавший неподвижно на жесткой койке, молча наблюдал за гостем, сверкая яростным взглядом. А американец подошел к окну, задумчиво глянув наружу, молча подвинул стул поближе к кровати, и, усевшись на него, закинул ногу на ногу.
— Ты нам прибавил головной боли, — процедил сквозь зубы Уоллес. — Создал немало чертовых проблем! Какого дьявола тебе потребовалось лететь на русскую территорию?!
— Это была месть. Я должен был отомстить за своих братьев, взять с русских плату кровью. Это закон моего народа, закон гор.
— Ты кретин! — Уоллес с вызовом посмотрел в глаза Шарипову, при этих словах нервно дернувшемуся, словно намеревался вскочить с постели. — Мы платим тебе деньги, и неплохие деньги за то, чтобы ты делал для нас работу. А об этом мы тебя не просили. Ты угробил своих людей, разозлил русских. Я начинаю сомневаться, Хусейн, правильно ли поступил, решив пристроить тебя к нашим делам.
Чеченец сверкнул глазами, презрительно скривившись:
— Вы, американцы, привыкли все мерить деньгами. А мы, горцы, еще помним, что такое мужская честь. У нас свои обычаи, тебе не понять их!
— А мне начхать на ваши обычаи, — фыркнул Джим Уоллес. — Пока ты здесь, ты и твои люди будут жить по нашим правилам. Вы будете дышать, ходить, думать так, как мы, как я прикажу! За это, черт возьми, вам и платят, и очень хорошо платят, будь я проклят! У себя на родине ты не заработал бы и десятой части того, что получаешь здесь, Хусейн, подумай об этом! И вы должны делать то, что вам приказывают, а не устраивать здесь частную войну, пока это не в наших интересах! За своеволие я урезаю ваше жалование вдвое на ближайший месяц!
