Одновременно выстрелил из своего легкого РПГ-18 и Гончар, метивший в колесный бронетранспортер. «Муха» не подвела, БТР вспыхнул, и кто-то, охваченный огнем, вывалился из распахнувшегося кормового люка, чтобы, пробежав несколько метров, упасть на обочине и уже не вставать.

— «Коробка», прием! — Ефремов кричал в микрофон рации, вызывая экипаж Земцова. — Гаси танки! Как принял? По танкам — огонь!

Звук выстрела прапорщик, конечно, не услышал, Т-80Б все же стоял у подножья сопки, в полукилометре примерно. Зато Ефремов увидел, как от попадания в борт кумулятивного снаряда вспыхнул японский «Тип 90», большой, угловатый, с широкой квадратной башней. Второй танк резко сдал назад, и выпущенный по нему Земцовым снаряд лишь взрыл землю, ломая асфальт.

А с вершины сопки были гранатометы. Первый залп вывел из строя полдюжины бронемашин, некоторые от детонации боекомплекта взорвались. Кроме РПГ-7 вниз по склону посылали гранаты легкие «Мухи», прихваченные вторыми номерами расчетов.

— Гончар, заряжай!

Ефремов дождался, когда напарник вставит в ствол до упора выстрел, и, поймав в прицел уцелевшую чудом КШМ, нажал на спуск. Снова грохот, такой, что все остальные звуки словно враз пропали, снова дымная струя маршевого двигателя, и вот топорщившаяся штырями многочисленных антенн «Тип 82» взрывается, вспыхивая, как свечка.

Уцелевший танк выстрелил во все стороны дымовые гранаты, и шоссе затянула молочно-белая пелена, в которой лишь едва угадывались очертания боевой машины. Грянул выстрел, и японский снаряд разорвался на склоне сопки, чуть выше укрытия Т-80. танк Земцова в ответ тоже выстрелил, промахнувшись. Вольфрамовая игла подкалиберного снаряда, выпущенного в упор, метров с пятисот, пронзила дымовую завесу, улетев невесть куда.

А тем временем на обочину выползла, разворачивая щерившуюся стволами спаренных пушек башню, зенитная установка. Раздался громкий треск, словно рвали какую-то плотную материю, и поток снарядов хлестнул по вершине сопки.

— Заряжай! — крикнул Ефремов, когда несколько выпущенных японцами снарядов разорвались в полусотне метров перед его окопом. А еще несколько, в этом прапорщик не сомневался, накрыли позицию другой «двойки». — Живее, твою мать!

Гончар дрожащими от страха и возбуждения руками сунул в дымящийся ствол очередной выстрел, и Ефремов, торопливо прицелившись, нажал на спуск. Грохот, дымная стрела, скользящая вниз по склону — и взрыв гранаты в паре метров от ЗСУ, продолжавшей поливать высотку длинными очередями, сметавшими все.

— Ах ты, сука! Гончар, шевелись! Заряжай!!!

Сержант успел вогнать «дубину» кумулятивного выстрела в ствол РПГ-7, и в этот миг кто-то из бойцов Ефремова попал, вогнав ПГ-7ВЛ в борт самоходки. Взрыв разнес на куски ее корпус, башню отбросило на шоссе, а Ефремова и его напарника оглушило так, что они на какое-то время перестали слышать друг друга.

Где-то за поворотом, с позиции Ефремова было не видать, отрывисто ухали танковые пушки — японские танкисты вели дуэль с Земцовым, маневрируя на пятачке и время от времени выпуская дымовые гранаты. Русская танковая пушка 2А46 метала тяжелые оперенные «гвозди» подкалиберных снарядов с фантастической скоростью, делая по выстрелу каждые шесть-семь секунд, а противник, маневрируя, прячась за остовами уже уничтоженных машин, огрызался из своего «Рейнметалла», всякий раз низко ухавшего, выпуская ответный снаряд. А из уцелевших бронемашин уже высаживалась японская пехота, и над шоссе затрещали выстрелы винтовок и заухали тяжелые пулеметы.

— Твари узкоглазые! — Ефремов, отбросив в сторону трубу РПГ-7, лег за пулемет. Не без труда поймал в прорезь прицела ПКМ группу японцев, жавшихся к бронетранспортеру, и дал длинную, патронов на двадцать, очередь.

Вражеские солдаты, как кегли, сбитые точным ударом, повалились на асфальт, но убиты и ранены были не все. В ответ грянули выстрелы, пули ударили в землю в считанных метрах от Ефремова, заставив того выругаться от испуга и неожиданности.

— Гончар, стреляй! Прижимай их к земле, тварей!

Над ухом прапорщика закашлял «калашников» его второго номера. И одновременно со всех сторон застрекотали пулеметы, обрушивая на суетившихся на шоссе японцев град пуль. За склоном ухал ПКТ, бивший длинными очередями с замаскированной МТ-ЛБ. Ответная стрельба стала беспорядочной, какой-то панической.

Прапорщик видел, как японцы, отстреливаясь, покатились в овраг, самой природой приготовленный для них окоп — или могилу, в которой хватит места на всех. Ефремов не отпускал спусковой крючок, пока не закончилась лента. К этой секунде уже немало трупов распласталось на покрытом копотью и грязью, потрескавшемся асфальте.

Звуки стрельбы вдруг перекрыл сильный грохот, и засевшие на сопке бойцы увидели клуб дыма, поднимающийся над вспыхнувшим японским «Тип 90», экипажу которого все же изменила удача. Подкалиберный бронебойный снаряд угодил ему в башню, вызвав детонацию боекомплекта. Благодаря продуманной конструкции, удачному расположению укладки, танк не разнесло взрывом на куски, лишь разрушило башню. Возможно, даже экипаж его выжил, отделавшись ранениями и контузиями. Но теперь машина Земцова осталась единственной здесь в своем классе, и отважный сержант вывел свой Т-80Б на шоссе.

Завывая турбиной, лязгая гусеницами, танк пополз по дороге, своей бронированной грудью сметая сожженные бойцами Ефремова БМП и бронетранспортеры. Выполз, развернул башню… и открыл огонь в сторону, противоположную от японской колонны. Снова часто-часто заухала пушка, и прапорщик с запозданием вспомнил о японском дозоре, который как раз сейчас и добивали танкисты — разведчики решили вернуться, поддержав своих, и нарвались на кинжальный огонь.

С дозором Земцов и его бойцы справились быстро, в четыре выстрела, а затем громыхающий Т-80 принялся утюжить остатки японской колонны. Мерно застучал спаренный пулемет ПКТ, длинными очередями сметая бежавших к оврагу японцев, к нему присоединился зенитный крупнокалиберный «Утес», к которому встал сам Земцов.

— Ерш твою медь! Куда лезешь, чудило?! — выругался Ефремов, и, нашарив на дне окопа рацию, закричал в эфир: — «Коробка», твою мать, назад, на позицию! Куда прешь, сержант?!

От оврага раздались хлопки, и прапорщик увидел дымные росчерки противотанковых гранат, выпущенных пришедшими в себя японцами. На броне Т-80 распустили огненные лепестки сразу три взрыва. Танк замер на месте, заскрежетав катками, громко лязгнув траками, а затем медленно двинулся задним ходом, по пути кормой зацепив и столкнув в овраг японскую бронемашину.

— Прикрываем его, — произнес в микрофон рации Ефремов. — Прижать япошек! Шквальный огонь!

С сопки снова ударили из всех стволов, заставив японцев укрыться поглубже в овраге. И за треском очередей прапорщик не сразу различил новый звук, пришедший откуда-то сверху. А когда заподозрил неладное, было поздно. Над шоссе, загроможденным сгоревшей техникой, пролетели на малой высоте два вертолета непривычных очертаний, с узкими, поджарыми фюзеляжами, красными кругами на бортах и полными подвесками ракет.

— Воздух! Прочь с позиций, отходим к лесу! «Коробка», экипажу покинуть машину!

Отдав распоряжения, Павел вскочил, выбравшись из окопа, и, прижимая одной рукой к груди пулемет, а второй пытаясь одновременно удержать рацию и РПГ-7, кинулся к лесу, слыша за спиной стрекот винтов. Рядом, спотыкаясь и матерясь сквозь зубы на каждом шаге, бежал Гончар.

«Кобры» между тем набрали высоту, и, развернувшись, дали по гребню сопки залп неуправляемыми ракетами. Семидесятимиллиметровые НУРСы градом обрушились на вершину, перепахивая взрывами усыпанную хвоей землю. Думный куст поднялся на пути Ефремова, и ударная волна, словно ладонь великана, смахнула прапорщика с ног. И лишь благодаря этому его не зацепила очередь, выпущенная из двадцатимиллиметровой пушки М197 с одного из промчавшихся с жужжанием над головой вертолетов.

— Командир, жив? — Гончар, по-пластунски подобравшись к Ефремову, хлопал его по щекам, одновременно пытаясь утащить под крону разлапистой пихты, с которой осколками уже срезало половину ветвей.