Артельная жизнь палешан, показанная в романе Пильняка, преисполнена тайны, которая открывается далеко не каждому. Герою романа она приоткрывается в момент пикника палехских художников на берегу лесной речушки Люлех. Сначала вроде бы все, как обычно: рыбалка, чарочка. И вдруг эта, казалось бы, обычная пирушка преображается. Палешане начинают петь старинные разбойничьи песни: «Лес стоял древностью… Художники стояли у костра. В костре сгорели мечи, разбойники и рыцари сотен сказок, написанных этими художниками. В июне заря с зарею сходится. Наступила ночь. В полночь пел Дмитрий Николаевич Буторин, пел один, со слезами на глазах, под безмолвное внимание товарищей.

Было ясно, что Дмитрий Николаевич вкладывал в эту песнь все свое сердце, а быть может, и судьбу <…> Его слушали серьезно, примолкнув, притихнув. Костер отгорел, тлели лишь пни. В десяти шагах от костра, за соснами и елями, проходила зеленая ночь»[200]. Вот и нашел герой романа Пильняка желаемую древнюю Русь, которую он тщетно пытался отыскать в современном Суздале. В Палехе прошлое и современное сомкнулись.

Пильняк отдает должное в своем романе тому, кто первым из советских писателей открыл «родину красоты». С волнением читает он эпитафию, выбитую на могиле Ефима Вихрева:

Эта могила находится возле ограды Крестовоздвиженского храма. Пушкинские слова на могильном камне. Старинные камни храма. Неподдельная скорбь палешан…

Пильняк, как и Вихрев, был искренен в своей попытке укорениться в советской действительности через Палех. Ему был близок социализм с палехским лицом, вытекающий из Красной Талки. Но это вступало в противоречие со сталинским социализмом.

Вихревские традиции дают о себе знать и в новейшей литературе ивановцев. Примечательны в этом плане книги Станислава Смирнова «Бедный гений. Документальная повесть о провинциальном художнике Чапкине из Южи» (1999) и «Палешане» (2006).

Долгое время принято было думать, что в литературной жизни Иванова 20–30-х годов не было серьезных противоречий, различных идейно-художественных столкновений. В книге А. Поликанова и А. Орлова «Очерк поэзии текстильного края» утверждалось: «Ивановские писатели в 20-х годах не разделялись по принадлежности к той или иной группировке. В какой-то мере это можно объяснить их мировоззренческой однородностью, социальной близостью»[201]. Это не совсем так.

Характерно, что в «Очерке…», вышедшем в 1959 году (то есть уже после XX съезда партии!) ни разу не упомянуто имя Воронского. Даже в это время он все еще считался «врагом народа», а следовательно, было опасно говорить о том, что наиболее талантливая группа ивановских писателей (Н. Колоколов, Е. Вихрев, Д. Семеновский) примыкала к группе «Перевал», возглавляемой именно Воронским. Ивановская литературная группа «Встреча», которой руководил Колоколов, близкая к «Перевалу», как уже говорилось выше, противостояла группе «Атака», связанной с рапповским движением. В «Атаке» в ходу были лозунги, согласно которым литература должна освободиться от так называемых «попутчиков», писателей, вышедших не из пролетарской среды, попирающих чистоту классового подхода в искусстве. Ударники социалистического производства — вот кто должен занять ведущее место в литературном творчестве. Главное — правильное мировоззрение. Талант же — дело наживное.

Партийное начетничество, командный стиль руководства отличал одного из первых руководителей «Атаки» В. П. Залесского, который, помимо всего прочего, состоял на службе в газете «Рабочий край» в качестве главного политического обозревателя. Один из остроумцев «Пустослова» написал на него следующую эпиграмму:

Эпиграмма не особо высокого качества, но и из нее видно, как досаждал своими «установками» местный рапповский вождь творческой интеллигенции Иванова.

О нравах, насаждаемых в «Атаке», дает представление недавно опубликованное письмо поэта Николая Часова, датируемое 11 февраля 1932 года. Письмо адресовано редакции московского журнала «Пролетарская культура». Приводим отрывки из него: «В члены АПП (Ассоциация пролетарских писателей) я вступил в 1927 г. В 1929 г. был исключен. Причиной для этого послужила клевета и наскоки на меня со стороны некоторых апповцев. Завидуя моему, более высокому, чем у них, таланту, они (а именно С. Котков, М. Мызин, Коновалов, Серебряков и др.) выдумали, что я, будучи руководителем литгруппы на ф-ке „Кр(асная) Талка“, систематически будто бы вытаскивал из портфеля Воронского перевальскую установку и преподносил ее молодым членам группы <…> В 1930 г. вновь был принят в АПП. Этот год для ивановских писателей был годом творческого подъема <…> Мы творчески побили существовавшую в то время в Ив-Вознесенске группу „Перевал“, в которую входили: Дм. Семеновкий, Н. Колоколов, Е. Вихрев, М. Лукьянов и др. <…> Учились у всех, кто попадал под руку. <…> Наш вождь В. Залесский (который теперь в редакции „Литературной газеты“) в это время только еще рос. Будучи у руководства АПП, он допустил в руководстве правооппортунистические ошибки, за что был отстранен.

С тех пор дела ассоциации пошли задом наперед. <…> За последнее время в работе АПП произошел перелом. Под руководством партийных органов более способная часть писателей взялась (за) налаживание работы. Вновь избранный секретарь, ударник производства Рязанов, и члены бюро занялись собиранием и сколачиванием более работоспособного ядра творческого актива. В АПП возвращаются отошедшие от него ранее…»[202]. Вот и говори после этого, что не было в Иванове литературных боев! Прямо не письмо, а донесение с литературного фронта. Только вот о художественном качестве апповцев мы из такого рода донесений почти ничего не узнаем.

Начиная с конца 20-х годов литературная жизнь Иванова теряет присущую ей раньше творческую пассионарность. И дело здесь не только в том, что многие талантливые писатели уехали в Москву. Дело в изменении общего политического климата, в усилении сталинизма. В 1933–1934 годах в Иванове и в Москве начинаются первые аресты писателей, связанных с ивановским краем (Д. Семеновский, С. Селянин, А. Баркова, Н. Смирнов). С 1935 года предпринимаются акции, связанные с дискредитацией Иванова как города Первого Совета.

Тридцатилетие со дня его образования праздновалось широко и шумно. Не только Иваново, но вся советская страна отмечала эту дату. Большие статьи по поводу славного юбилея печатаются в центральных газетах «Правда», «Известия». Но, конечно, наибольшее оживление царило в майские дни 1935 года в Иванове. Иваново на какое-то время стало большевистской Меккой, куда стекалось все, что имело отношение к истории борьбы партии. Поступали телеграммы от депутатов Первого Совета, от бывших подпольщиков, которые по каким-то причинам не могли приехать на юбилей в Иваново. Прислал приветствие П. П. Постышев, в прошлом участник майской всеобщей стачки в Иванове, а ныне — один из самых видных деятелей советского государства. Приветствие оканчивалось словами: «Да здравствуют ивановские пролетарии, которые первыми подняли под руководством партии знамя Советов!» Приехавших из Москвы старых большевиков принимали как самых дорогих гостей. «Рабочий край» 26 мая 1935 года так отчитывался о проведенном в те дни митинге на Талке: «Радостным гулом встречает молодежь бойцов революционного города. Вот Ольга Афанасьевна Варенцова, поддерживаемая друзьями, занимает почетное место; ветер треплет седую шевелюру Багаева; бодро вспрыгивает по ступенькам боевой дружинник Шубин…» А рядом «первый председатель Совета А. Е. Ноздрин здоровается с молодым поколением. Он не может скрыть своего волнения в этой встрече».