Англичане, быстро назначили виновного за допущенные ошибки. Главный инженер Джон Бергойн был объявлен «крайним» и обвинен в потере стратегической инициативы в октябре-ноябре 1854 г., балаклавском «разгроме» и ужасах русской зимы, которые, как с удивлением узнали привыкшие к войнам в теплых регионах сыны «Туманного Альбиона», иногда случаются в России. В 1855 г. генерал был удален из Крыма по явно надуманной причине якобы медленного хода осадных работ под Севастополем.

Был существенно поколеблен и традиционный британский снобизм. Скрипя зубами англичане решились поучиться у союзников организации снабжения войск.

В январе 1855 г. герцог Ньюкасл сообщил лорду Раглану, что генерал-майор Ноллис и генерал-интендант сэр Чарльз МакЛин отправляются в Париж изучать структуру гражданского и административного департаментов французской армии. Особое внимание планировалось уделить интендантству, ответственному за наземный транспорт. В том же письме Ньюкасл предписывает Раглану выделить двух офицеров (одного от артиллерии или от инженерных войск, а второго — от интендантства) для проведения подобного исследования в Крыму. Между тем, лорд Лукан, командующий кавалерией экспедиционного корпуса, предложил создать под своим командованием полностью военизированный корпус погонщиков мулов в составе полка, разбитого на эскадроны под управлением офицеров и сержантов от кавалерии, либо конной артиллерии. В качестве мотивации для перевода предлагалось временно повышать таких военнослужащих в звании на один ранг, с последующим утверждением этого звания через два года службы.

Доклад генерал-майора Ноллиса и сэра Чарльз Маклина был представлен 5 марта 1855 г. В подробнейшем анализе всей системы управления французской армией особенно много места отводилось Corps d'Intendance Militaire — военному интендантству. Будучи частью французской армии, интендантство по сути являлось отдельным военизированным формированием со своим уставом, субординацией и иерархией. Комплектовалось оно кадровыми военными в звании не ниже капитана, переводимыми в интендантство из регулярной армии. Одно из управлений интендантства — Военно-транспортное управление, отвечало за военные перевозки. Оно состояло из шести эскадронов, по четыре роты в каждом, с дублированным кадровым обеспечением на случай развертывания до восьми рот в случае войны. В мирное время одна из рот каждого эскадрона постоянно находилась во Франции в качестве учебной. В целом, Ноллис и МакЛин сочли эту систему достойной подражания. Возможно именно по итогам их доклада лорд Хардинг, командующий лондонским гарнизоном, писал, что единственно возможным способом улучшить ситуацию в госпитальной и транспортной службах является их реорганизация по французскому образцу.^{65}

Урок пошел впрок и вскоре союзникам получалось бесперебойно пополнять запасы снарядов для осадной артиллерии. Не получалось только наладить надежное подавление системы артиллерийской обороны русских. Как и при строительстве оборонительных сооружений, здесь также сыграл роль выдающийся инженерный гений генерала Тотлебена. В 1855 г. «… под Севастополем в небывалых до того времени размерах разыгралась артиллерийская борьба крепостной и осадной артиллерии, на основании которой установился для будущего принцип, что залогом быстрой осады является подавление огня крепостной артиллерии и наоборот залогом продолжительной обороны — противодействие, оказываемое осадной артиллерии крепостною; поэтому в крепостной борьбе обе стороны прежде всего направляют свои силы к тому, чтобы к началу артиллерийской борьбы не дать неприятелю перевеса, для чего скапливают возможно большее количество артиллерийских средств (орудий и снарядов), возводят возможно большее количество батарей и ведут систематический огонь. Этот основной принцип крепостной борьбы, правда, был установлен еще Вобаном, но нигде в боевой практике не получил такого яркого освещения, как именно под Севастополем. Причиной этому было то обстоятельство, что Севастополь как крепость отличался слабыми преградами, но в то же время имел огромные артиллерийские запасы, потому от обороны весь центр тяжести борьбы перешел на артиллерию, чего не бывало в предшествовавших осадах крепостей, где крепостные верки обычно имели сильные долговременные преграды, но зато ограниченное по числу и снабжению вооружение. Однако, тот же Севастополь показал, что артиллерийская борьба является в крепостной войне все-таки лишь подготовительным фактором, решающее же значение у каждой из сторон имеет пехота, наносящая главный удар со стороны атаки и отражающая его со стороны обороны».^{66}

Французский император Наполеон III, артиллерист как и его знаменитый предок, говорил, что «крепости берет артиллерия, а пехота лишь помогает ей».

Добиваться успехов русским становилось труднее. К середине 1855 г. артиллерийские припасы крепости в значительной мере были израсходованы и гарнизону приходилось рационально использовать имеющуюся артиллерию. Поэтому своевременным стало решение провести перестановку орудий с целью достижения наибольшего эффекта от ее применения с минимальными материальными затратами. Для этого Тотлебен тщательно и продуманно расположил батареи, обустроив между ними куртины, перекрыв, таким образом, слабо защищенные участки между бастионами. На них он «…развернул главные артиллерийские позиции обороны; это было первым толчком к идее «выноса крепостной артиллерии из фортов на промежутки», идее, которой воспользовались затем и иностранные государства и которая стала основой в обороне крепости».^{67}

Стремление повышения эффективности борьбы с противником, путем подавления его батарей и разрушения осадных сооружений привело к выработке русскими артиллеристами наиболее целесообразного способа массирования огня — маневрирования траекториями.^{68}

Говоря о принципе активной обороны, положенном в основу защиты Севастополя русским командованием, и о котором мы уже не раз говорили в предыдущих книгах, нужно учитывать, что он не был новым в военном искусстве середины XIX в. В Крыму его лишь довели почти до совершенства: «…обращаясь к обороне Севастополя с точки зрения военно-инженерной науки… ограничимся следующим замечанием: оборона Севастополя, если и не положила начало активных действиям гарнизона (понимая эти действия в обширном смысле; т.е. включая сюда главным образом и действия активно-оборонительные или контр-апроши), то, по крайней мере, она представляет наилучший пример разнообразнейшего и самого обширного развития этого принципа. Без преувеличения можно сказать, что в смысле обороны Севастополь (1854–1855 г.) имеет такое же значение, как Мастрихт, Флинсбург и Ат (1975–1997 г.), в смысле атаки крепостей; но для инженерной науки это значение умалялось тем, что последовавшее вслед за Крымской кампанией быстрое усовершенствование артиллерийских орудий поглотило внимание всех военных и заставило их, не обращаясь к урокам прошлого, ждать новых событий для указания новых правил на будущее время».^{69}

Новым стало то, чего не мог предвидеть даже такой великий фортификатор как Вобан. Вопреки всем правилам и традициям Севастополь не думал сдаваться. Ожесточение гарнизона, особенно моряков, казалось, имело неослабевающее стремление доказать всем, что гибель флота не означала его духовного поражения, а на суше моряки вполне компенсировали своей доблестью горечь от потери собственноручно затопленных кораблей: «На основании правил, данных Вобаном для осады крепостей, и отчасти на основании опыта прежних войн, установилось мнение, 18 дней сопротивления составляют крайний предел продолжительности сопротивления крепости. Такое общее мнение, за редкими исключениями, существовало до 1854 г., т.е. до осады Севастополя. Оборона этого города, длившаяся почти год, поистине имеет право на присвоенное ей название беспримерной. Она осязательно доказала, что сила обороны крепости зависит менее от прочности ее стен, чем от искусного расположения верков и от мужества и упорства ее гарнизона. В этом случае, искусное расположение укреплений восполняло собой недостаток прочности ограды, а мужество и должная численность гарнизона давали возможность восстанавливать разрушаемые укрепления, возводить новые (контр-апроши), и, так сказать, вести осаду против осады. Никто, серьезно относящийся к вопросу и подробно изучавший действия обороняющегося в Севастополе, не станет отрицать, что при этой обороне русское военно-инженерное искусство покрыло себя неувядаемыми лаврами».^{70}