«…Когда голова дивизии подошла к каменному столбу, который был весь исстрелян, то на минуту проглянуло солнце, как бы для того, чтобы осветить ужасную картину; брели остатки 12-й дивизии — израненных вели под руки или несли на носилках, в числе других пронесли и храброго полковника Скюдери (командира Одесского егерского полка), который полулежал, полусидел на носилках; провели пленного зуава. Солдатики 12-й дивизии кричали слабым голосом: «Ребятушки, выручайте, ведь они окаянные, бежали от нас, мы уже были в лагере, да поддержать то некому было».^{392}

«Солдатики» оказались более прозорливыми, чем приведшие их на убой командиры. Резервы, которые казалось, могли изменить ситуацию, не подходили вовремя. Атаковавшие склоны батальоны всякий раз «…уничтожались ужасным огнем хорошо расположенных войск».^{393}

Дивизия вышла к Черной в седьмом часу утра. К этому времени французы на всех участках отбросили русскую пехоту и вновь занимали позиции. Времени они даром не теряли и пока русские только готовили атаку на Федюхины высоты, принимали подкрепление, подходившее как с Сапун-горы, так и из других мест.

«Независимо от бригады Клера, подкрепившей дивизию Фоше, генерал Гербильон направил в распоряжение генерала Каму бригаду Сенсье (7 батал.); пять конных батарей артиллерийского резерва полковника Форжо заняли позиции на Федюхиных высотах».^{394}

Полковник Форжо удачно разместил свою артиллерию, что позволило ей сконцентрировать огонь на русской пехоте, останавливая ее продвижение практически без помощи своей пехоты. К подходу 17-й дивизии русских, на участке ее наступления было уже 7 французских батарей.^{395} Но и это было не все. «Кроме того, как скоро генерал Пелисье узнал о наступлении русской армии, он тотчас двинул к Федюхиным высотам Императорскую гвардию и дивизию Левальяна (5-я дивизия 1-го корпуса). Эти войска вместе с дивизиею Дюлака (4-я дивизия 2-го корпуса) готовились спуститься с Сапун-горы к месту боя. С переходом же 1-й бригады Сенсье дивизии Гербильона на Федюхины высоты, дивизия генерала Ламотружа, стоявшая сперва фронтом к Корабельной стороне, расположилась на краю Сапун-горы к стороне Черной. Дивизия де Ореля была готова стать в ружье. Шесть турецких батальонов, под начальством Зефер-Паши, двинулись на помощь к французам. Турецкая гаубичная батарея, поставленная Осман-Пашою на левом берегу Черной, открыла огонь против наших батарей, действовавших против сардинцев с высоты над Чоргуном и д. Карловкою. Вместе с тем французы, в ожидании вылазки, зорко наблюдали за нашими движениями на Корабельной стороне».^{396}

И кто-то еще будет утверждать, что французы не готовились к этому сражению, не знали о нем и были застигнуты врасплох?

Оценив обстановку, Вранкен принял единственно верное в сложившейся ситуации решение: атаковать горы всей дивизией, при этом «…ручаясь за успех».^{397} Трудно сказать, насколько это могло получиться, учитывая почти полное отсутствие артиллерии, но по крайней мере потери могли быть не такими большими. Однако намерение Вранкена было в категорической форме отклонено командиром корпуса. Не сообразуясь с реалиями «…Реад резко ответил: “Не Вы здесь начальник, а я, извольте исполнять, что Вам приказывают!».^{398} Вот уж действительно — коса на камень. Один готов кинуть без поддержки дивизию на закрепившегося и подтянувшего резервы неприятеля, а другой считает, что убивать собственных солдат нужно не всех сразу, а в порядке очереди. Вранкен, исполнительный и дисциплинированный начальник, выполнил приказ и начал перестраивать дивизию для атаки. Сразу же вылезли проблемы, вызванные слабой тактической подготовкой войск, прибывших в Крым летом 1855 г.

«Боевой порядок, утвержденный главнокомандующим для дивизий, составлявших Крымскую Армию был из пяти линий, первую линию коих составлял один из батальонов младшего полка дивизии в ротных колоннах на таких интервалах, чтобы батареи между ними расположенные могли иметь до 30-ти шагов между орудиями: эта линия прикрывалась цепью штуцерников, заблаговременно собранных от полков дивизии. Вторую линию составляли остальные три батальона младшего полка, в батальонных колоннах к атаке за интервалами между ротными колоннами, но не непосредственно против расположенных там батарей. Третью линию составляли четыре батальонные колонны 3-го полка дивизии. За этой линией 1-я бригада дивизии в резерве, также в двух линиях.

…Для удобства перестроения дивизии из резервного порядка в боевой было принято составлять каждую линию резервного порядка из одного полка, имея головы батальонов на линии».^{399}

Таким образом, роковое отправление пехоты в атаку поочередно полками было предопределено не только глупостью Реада, но и решением главнокомандующего русской армией в Крыму. Командир корпуса был не более чем лицом, выполнившим требуемые предписания, точно также как и Вранкен беспрекословно выполнил отданный ему приказ, не смея возразить своему грозному начальнику. Но не значит ли это, что часть вины за происшедшую трагедию должна лечь не только на плечи погибшего Реада, но и на Горчакова, навязавшего ему подобный способ употребления войск в сражении? Возможно на равнинной местности подобный порядок был приемлемым, но в условиях пересеченной, изобиловавшей местными преградами и малым количеством подходных путей, он таковым не стал. Хотя, признаем, разумное зерно в виде усиленных стрелковых цепей в нем присутствовало.

Перестроение началась с традиционной путаницы, сопровождавшей всё Чернореченское сражение: «..,Так как этот боевой порядок недавно был изобретен и 5-я пехотная дивизия однажды только пробовала его строить на позиции при р. Каче, то чтобы не случилось излишнего стеснения интервалов, как между ротными, так и между батальонными колоннами, дивизионный квартирмейстер приказал означать жалонерами каждую из колонн. Взяв четырех жалонеров Галицкого полка, повел их вперед для означения ротных колонн, полагая по одному жалонеру на колонну».^{400}

Поправлю Кузмина в одном. Боевой порядок, о котором он говорит, и в котором действовали почти все русские части на Черной речке, был не таким уж недавним нововведением. Он был введен с учетом действий в сражениях при Альме и Инкермане. Опыт этих неудачных сражений подтвердил, что «…необходимость дробления, т.е. принятия боевой частью единицы менее крупной чем батальон, выяснилось Крымской кампанией».^{401}

В изданных в ноябре 1854 г. «Правилах для руководства во время боя» командование признало, что «введение в армиях большого числа штуцеров и других ружей дальнего полета» требует несколько изменить «малую тактику пехоты». В частности, был переработан первый (основной) боевой порядок дивизии, состоящей из 16 батальонов и 3 артиллерийских батарей. Первую боевую линию образовывал 4-й батальон 4-го полка дивизии, построенный в линию ротных колонн с интервалами между ротами 150–200 шагов; в каждом интервале размещались 4 орудия. В 200–300 шагах позади разворачивалась вторая линия, состоящая из остальных трех батальонов 4-го полка в колоннах к атаке (за интервалами первой линии). Третья линия (3-й полк в полувзводных колоннах) строилась в 600 шагах за центром первой. Первая бригада дивизии и две батареи в резервном порядке располагалась в 200 шагах позади третьего полка. Ротные колонны высылали вперед густую цепь, а при необходимости рассыпались в цепь целиком. Вторая и третья линии по возможности скрывались в неровностях местности. Колонны второй линии атаковали противника в штыки, третья линия служила резервом; задняя бригада использовалась для продолжения боевой линии или для решительной атаки.^{402}