— Итак, как вы полагаете, оркестр вполне можно разместить вот здесь? – Он указал на брешь в своих полках между орхидеями и невысокими пальмами в горшках.

 — Думаю, это было бы прекрасно.

 Не успели мы пройти и несколько шагов, как он вновь остановился:

 — А прохладительные напитки и легкие закуски подавать вот здесь? Я могу приказать расчистить вот эту полку под Dieffenbachia[69].

 — Видите ли, у них с листьев капает яд, если вы этого не знали.

 — Не знал. Значит, цветы придется передвинуть.

 — Или расположить буфет где-нибудь вон там. – Я жестом показала на дальний конец прохода.

 — У фонтана? А не испортит ли влага кушанья?

 — Пожалуй, действительно испортит. – Я вздохнула. – Я не слишком разбираюсь в подобных вещах.

 — А мне кажется, вы прекрасно со всем справляетесь.

 — Вы слишком добры ко мне. Кроме того, вы принимаете к исполнению свои предложения, а не мои.

 — Как это невежливо с моей стороны.

 — Зато практично. А вот если бы мы с вами говорили о размещении растений, то ситуация была бы совершенно другой. Тогда уже я могла бы посоветовать вам, как наилучшим образом расположить их, напоить и накормить, и вообще сделать счастливыми.

 Он с видимым удивлением огляделся по сторонам:

 — То есть, вы хотите сказать, что они могут быть еще счастливее, чем сейчас?

 — Естественно, причем намного! Вашим пальмам не хватает света, а орхидеям досталось слишком много тени.

 — Будь на то воля мисс Темплтон, она бы распорядилась сдвинуть все мои растения к водопаду, вокруг которого и расположила бы их эстетическим полукругом.

 — Она действует исключительно из добрых побуждений.

 По губам его скользнула легкая улыбка:

 — Необыкновенная девушка, не правда ли?

 Я не могла не согласиться. И вообще, мы, пожалуй, куда охотнее обсуждали мисс Темплтон, нежели предстоящий прием.

 В конце концов он кивнул на окна, выходящие в сад, который сбегал по склону к реке:

 — Вон снова показался адмирал.

 Мой дядя расхаживал снаружи взад и вперед, сцепив руки за спиной и время от времени останавливаясь, чтобы полюбоваться рекой, воды которой поблескивали вдалеке.

 Меня вдруг как громом поразила мысль о том, что он выглядит очень одиноким. Всеми покинутым и лишенным надежды.

 — Мне кажется, он всегда смотрит куда-то вдаль, за горизонт.

 — Полагаю, эта его привычка объясняется тем, что он всю жизнь провел в море. Я подумываю о том, чтобы предложить ему подзорную трубу.

 — А она у вас есть?

 — И даже две. Одна вырезана из слоновой кости, а другая, парная, – из черного дерева.

 — Тогда вы непременно должны показать их ему.

 — Сейчас распоряжусь, чтобы дворецкий отнес их. – Он что-то коротко бросил своему секретарю, и тот поспешно удалился в дом.

 Мы вновь заговорили об угощении, музыке и прочих вещах, о которых я не имела определенного мнения, и вскоре я увидела, как дворецкий вручает адмиралу подзорные трубы мистера Стенсбери. Дядя тотчас же принялся вертеть их в руках, а потом и опробовал, причем неоднократно.

 — Итак, мы обо всем договорились?

 — Прошу прощения? – Я погрузилась в свои мысли и упустила нить разговора. Думала я об адмирале. Мне было его даже немного жаль. Казалось, здесь, на равнинах Чешира, он потерпел кораблекрушение. Хотя нельзя было сказать, что он выглядит совсем уж несчастным, но и за то, что он счастлив, я бы не поручилась.

 Когда со всеми обсуждениями было покончено, я извинилась перед мистером Стенсбери, запахнулась в мантилью и вышла наружу, к дяде.

 — Наверное, вы скучаете без моря?

 — Гм?

 — Хотите снова оказаться на борту корабля?

 — Гм.

 — Отсюда даже не виден океан.

 — Нет. Пожалуй, так оно и к лучшему. Иначе я не находил бы себе места. Но ты забываешь об обратной стороне медали. Война. Смрад. Смерть. Впрочем, когда стоишь на палубе, а вокруг тебя нет ничего, только морская гладь… Конечно, я скучаю по морю. Но всегда наступает время, когда даже любимое дело предает тебя. – Он покосился на меня. – Некое ботаническое общество отказывается принимать безупречно написанную статью. Королева отправляет тебя на войну, чтобы поработить целый народ. – Он пожал плечами. – И тогда ты понимаешь, что должен уйти. Разумеется, это не означает, что ты разлюбил дело всей своей жизни. Просто настало время двигаться дальше. Когда ты не согласен с решениями, которые связывают тебя по рукам и ногам, то приходится искать применение своим талантам в другом месте.

 — Что с вами случилось? На войне, я имею в виду?

 Он молчал так долго, что я уже решила, что не дождусь ответа.

 — Все было сложно и неоднозначно, как всегда бывает на войне. Мне приказали захватить китайские порты. В результате народ стал вымирать, погряз в нищете. Такими вещами трудно гордиться. Опиумная война – лучшее и одновременно самое худшее из того, что со мной случилось.

 Он поднял подзорную трубу и долго смотрел в нее куда-то, потом со щелчком сложил и опустил на поднос, который держал стоявший рядом слуга.

 — Как бы там ни было, я не хочу, чтобы тебе пришлось пережить то, через что прошел я, не чувствуя себя полноценным членом семьи, но не испытывая и желания окончательно порвать с нею. Я хочу видеть тебя устроенной и благополучной. Вхожей в свет. – Он вновь метнул на меня быстрый взгляд. – Любимой.

 — Я и представить себе не могла, что вы…

 — У моей сестры, твоей матери, был прирожденный талант к ботанике. У нее был блестящий ум. И ты пошла в нее.

 — А что толку? Я не могу опубликовать ни строчки.

 — Твоя мать нашла выход… Стала писать книжки для детей. Просто прелесть.

 Но я не хотела быть просто прелестью. Я хотела быть колкой и язвительной. Я хотела, чтобы мной восхищались. Я хотела, чтобы мои работы годились не только на то, чтобы украшать собой книжные полки в детской.

 — Занятия наукой не приносят особых дивидендов. Поэтому я привел ей судового врача. Потом лейтенанта. Потом нескольких капитанов. Но они ей не нравились. Она могла бы жить в роскоши… или во всяком случае не в столь стесненных обстоятельствах, но вместо этого она выбрала твоего отца.

 Он произнес это так, словно сожалел о сделанном ею неудачном выборе.

 — Я знаю, каково это – чувствовать себя лишним, моя дорогая. Когда все вокруг только и говорят, что об охотничьих собаках, а тебе хочется совсем другого – выйти в море. Но когда тебе выталкивают, тебе не остается ничего иного, кроме как уйти. И тогда приходится самому заботиться о себе. Сейчас я могу помочь тебе, и потому не надо отталкивать меня. Почему бы не воспользоваться моими ресурсами, пока у тебя есть такая возможность?

 Тут к нам присоединился мистер Стенсбери, но только для того, чтобы извиниться, – у него была назначена встреча с мэром, а вскоре откланялись и мы.

 Мисс Темплтон настаивала, что пастору, дескать, есть что сказать по поводу сбора средств для ремонта алтаря, и потому она посоветовала нам встретиться в тот же день после полудня. Адмиралу хватило одного взгляда на детей, которые резвились во дворе дома приходского священника, чтобы со всей возможной живостью препроводить меня внутрь.

 Мы обсудили некоторые детали экскурсии и лотереи, пока пастор наконец не набрался смелости, чтобы взглянуть мне прямо в глаза:

 — Я вот что подумал… неужели алтарь настолько плох? Потому что если уж и собирать деньги для благой цели, то пусть они лучше достанутся вдове Гринли, которой нужна новая крыша, или хотя бы старому мистеру Гадстоу, которому совсем не помешает новая дымовая труба. Нет, разумеется, я чрезвычайно признателен вам за то внимание, что вы уделяете алтарю, но если выцветшая краска на нем подождет еще хотя бы год, то мы можем сделать по-настоящему доброе дело и вложить средства в благотворительный фонд.

 — Думаю, что это – прекрасная мысль. – На собственном опыте я имела несчастье убедиться в том, как много значит целая крыша над головой.